Твои верные друзья - Борис Рябинин

Сергей Александрович сделал паузу и внимательно оглядел слушателей.

— Выше я говорил о государственном значении собаководства, о том, что собаку необходимо учить. Не подумайте, что это будет для вас тяжелым бременем, и ваша собака превратится для вас в обузу. Да никоим образом! Прежде всего она будет служить непосредственно вам, а уча ее, вы лишь делаете ее более ценной, более полезной, и опять-таки полезной в первую очередь для ее хозяина. Занимаясь с собакой, вы испытаете много приятных минут. Эти занятия обогатят вас новыми знаниями, расширят ваш кругозор, а понятливость собаки, ее преданность и готовность служить вам не раз послужит для каждого из вас источником истинного наслаждения. Да вы в этом скоро убедитесь сами!..

ДЖЕРИ ПОДРАСТАЕТ

Так началось мое приобщение к собаководческой культуре. Вечерами я ходил на семинар в клуб, а дома, в свободные минуты, пытался применять приобретенные знания к своему юному четвероногому товарищу — Джери. Регулярно дрессировать щенка еще было рано, но кой-чему учить — уже можно.

Щенок освоился со своей кличкой, привык к ошейнику и уже не рвался, как бешеный, когда я брал его на поводок.

Пришлось претерпеть и купирование ушей. Операцию производил знакомый хирург. Тщательно вымеряв уши щенка, он захватил их специальными зажимами и отрезал треугольные, так умилявшие меня, лопушки. Щенок выл и стонал и так рвался из державших его рук, что мы втроем едва удерживали его на столе. Операция длилась около получаса. Уши заштопали шелковой ниткой, прижгли иодом и тогда изувеченного малыша отпустили.

Операция произвела на меня и всех домашних гнетущее впечатление, и я тогда дал себе обещание больше никогда не повторять ее, обещание, которое, вероятно, теперь не сдержал бы, ибо форма требует своего. А остроконечные стоячие уши для дога — это форма.

Измученный малыш, измазанный иодом и собственной кровью, поскулил немного, а потом полез ко мне на колени, ища там забвения от перенесенной боли и испуга.

Чем старше становился Джери, тем больше сообразительности он проявлял. Регулярная дрессировка еще не началась, но несколько приемов щенок выучил, играя.

Как-то раз на прогулке, когда он весело скакал и резвился около меня, я швырнул в сторону палку. Малыш тотчас стремглав помчался за ней вдогонку, схватил в пасть и принялся бегать с нею. Я позвал его, усадил подле себя и, приказывая: «Дай!», осторожно высвободил палку из зубов. Приговаривая: «Хорошо, Джери, хорошо!», угостил его кусочком сахара (лакомство всегда лежало у меня в кармане). Затем с командой: «Аппорт!» я швырнул палку еще раз, — щенок вновь ринулся за ней.

Так я проделал пять раз. На шестой щенок бежать отказался — надоело.

Я не настаивал, но на следующий день повторил все сначала.. Все мои приказания щенок выполнил хорошо. По команде «аппорт!», что означало «держи, подай», он пулей мчался к тому месту, где упала палка, разыскивал ее и так же стремительно бежал назад, держа ее в зубах.

Раз, когда Джери был особенно послушен и исполнителен, я попытался обучить его приему «сидеть».

Настойчиво повторяя: «Сидеть, Джери, сидеть!», я, как показывал нам Сергей Александрович, нажимал левой рукой на круп щенка. Джери попытался высвободиться, но правой рукой я крепко держал его за ошейник. Испуганно сжавшись, щенок сел. Я сейчас же подбодрил его: «Хорошо, хорошо, Джери!» и дал кусочек лакомства.

Однако, едва я отнял руку от спины Джери, он поспешно вскочил. Я посадил его силой вновь. Опять дал лакомства, приговаривая: «Хорошо, Джери, хорошо сидеть!». И так несколько раз, неторопливо, но настойчиво и спокойно, отнюдь не застращивая щенка.

Назавтра я повторил упражнение. Щенок принял это спокойнее, чем накануне. Он не вырывался и как будто старался понять, в чем тут дело? Чего хочет от него хозяин? Смотрел мне в глаза и внимательно вслушивался в слово «сидеть». А еще через день не потребовалось прибегать и к помощи рук. Джери стал садиться по одной команде.

Научить его «лежать» оказалось уже значительно легче. Посадив щенка, я захватываю пальцами правой руки концы передних лап и стараюсь оттянуть их вперед. Тело щенка принимает лежачее положение. Чтобы Джери не вырвался, я слегка придерживаю его левой рукой за спину и настойчиво говорю: «Лежать, хорошо лежать!». После пяти-шести повторений в течение трех-четырех дней Джери знал и этот прием.

В общем, команды «сидеть» и «лежать», которые еще так недавно приводили меня в восхищение и вызывали тайную зависть, когда я видел, как их выполняют другие собаки, мой Джери усвоил без особых усилий, легко и быстро. За каждое послушное исполнение приказа он получал вознаграждение — лакомство, которое он глотал с поразительной жадностью, точно был неимоверно голоден. Позднее я убедился, что «заработанные» таким образом куски собака всегда глотает с большей жадностью, нежели полученные «просто так».

Джери прекрасно дрессировался даже на простой черный хлеб. И в дальнейшем вся дрессировка была пройдена с ним на хлеб, а нередко и на пригоревшую черствую корку. Повышенный пищевой инстинкт Джери сослужил мне в этом случае хорошую службу.

Впрочем, не следует думать, что если собака не жадна, то она будет плохо дрессироваться. Можно отлично выучить любую собаку. Нужны лишь терпение, настойчивость. Ни в коем случае нельзя бить во время дрессировки. Щенок полюбит занятия, будет ждать этого часа, и раз от разу станет все послушнее, все восприимчивее.

Иногда мне случалось наблюдать такое явление: занимаешься с щенком, мучаешься, истощаешь свое терпение — ни в какую! Пес вас не понимает. Бросаете занятие. На следующий день пробуете вновь, с тревогой спрашивая себя: неужели повторится вчерашнее, и... о, удивление! — ваш Джери выполняет все с первого слова или жеста, садится, ложится, дает голос, приносит аппорт. За ночь в его мозгу произошел какой-то переворот, и то, что еще вчера, казалось, было недоступно его пониманию, сегодня уже усвоено.

Вообще же, если занятия почему-либо проходят плохо, не надо чрезмерно настаивать, — лучше на пять-шесть дней оставить собаку в покое. Вы убедитесь, что после этого она будет заниматься куда успешнее. Это так называемое явление перелома; оно обычно и носит временный характер.

С некоторых пор я стал замечать, что мой Джери тотчас после обеда уходит во двор и возвращается оттуда в странном виде: к шерсти на морде пристали комочки земли, нос густо вымазан в глине, а сквозь нее проступают капельки крови. Что за штука? Заинтересованный этим явлением, я решил выследить щенка.

Выпустив его однажды, как обычно, во двор, я заметил, что он сразу же направился в дальний угол. Там мой Джери быстро вырыл лапой небольшую ямку, а затем принялся усердно забрасывать ее землей, действуя носом, как лопатой. Когда я подошел к нему, щенок с виноватым видом стад ласкаться ко мне. Расковыряв щепкой разрыхленную землю, я обнаружил в ямке... ломоть черного хлеба. Поковыряв рядом, удалось обнаружить еще несколько уже полусгнивших кусков, — так давно они, видимо, были зарыты. Была тут и полуобглоданная кость, и целый рыбий хвост, и голова селедки, и еще что-то, чего я уже не мог разобрать. Это было какое-то кладбище обеденных остатков.

Очевидно, мой запасливый пес остатки пищи забирал в пасть и относил в свой тайник. А так как в его пасти мог свободно поместиться кус величиной с ладонь, то долгое время эти проделки оставались незамеченными, и Джери успел скопить в своей кладовой кое-что «на черный день».

Этим дело не закончилось. Через несколько дней я заметил, что куски, валявшиеся у разоренного тайника, исчезли. Пес успел подыскать новое укромное местечко и перенес их туда.

Кроме основного пищевого рациона, щенок получал много костей. Иногда он не справлялся с ними, и тогда, устав от многочасовой грызни коровьих мослов, загребал остатки под подстилку, а сверху ложился сам. Таким образом он также скопил порядочный запасец, и, когда я однажды эти кости у него «изъял», он долго выпрашивал их у меня обратно, повсюду следуя за мной по пятам и просительно заглядывая в глаза.

Ел Джери обычно в прихожей. Здесь стояла круглая алюминиевая чашка с водой, которую меняли каждый день, чтобы она не застаивалась, и сюда же ставили чашку с кормом. Как-то раз ему дали много густой, перемешанной с кусками хлеба, каши и «наверхосытку» — костей. Кашу Джери не доел и принялся за кости. Минут двадцать слышалось ожесточенное щелканье челюстей и треск ломающихся костей. Потом внезапно раздалось громкое сопение и стук чашки о пол. Я выглянул узнать, в чем дело.

Чашка стояла у порога, а Джери, подковыривая с краев хлеб и кашу, тщательно трамбовал носом середину чашки, громко сопя и чихая от набившихся в ноздри крошек. Под кашей покоилась недоглоданная кость: пес зарывал ее в кашу.

Убедившись, что все попытки припрятать кусочек на черный день не достигают цели, хозяин все находит, Джери отказался от этой затеи и перешел к другой тактике. Он стал уничтожать все, что бы и сколько бы ему ни дали. Хлеб, каша, похлебка, мясо, кости — все исчезало в его желудке с непостижимой быстротой. Первые месяцы я кормил его шесть раз в сутки, потом — пять, потом — четыре. К полугоду он стал есть три раза в сутки, а после полугода я перевел его на режим взрослой собаки — два раза в сутки: в девять часов утра и в пять часов вечера.