Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

После этого Берия заявил, что бюро Президиума, тщательно обсудив создавшуюся обстановку, «в связи с тем, что в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин», считает необходимым «теперь же назначить председателя Совета министров СССР» и рекомендует на этот пост Маленкова.

С мест раздались возгласы:

— Правильно! Утвердить!{39}

Маленков же, в свою очередь, оглашает другие предложения: назначить первыми заместителями главы правительства Берию, Молотова, Булганина и Кагановича, которые вместе с другими заместителями — членами Президиума ЦК (а это были Микоян, Сабуров и Первухин) составят президиум Совета министров. Кроме того, предстоит объединить целый ряд министерств. Берия возглавит объединенное министерство внутренних дел, Молотов — министерство иностранных дел, Булганин — министерство обороны. Председателем президиума Верховного Совета рекомендован Ворошилов. Для рассмотрения этих решений будет созвана сессия Верховного Совета. В ЦК же предлагается ликвидировать бюро президиума, оставив «как это определено уставом партии», один президиум. А «в целях большей оперативности» его состав сокращается до 11 членов (Сталин, Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин) и 4 кандидатов. Признано также необходимым, «чтобы товарищ Хрущев сосредоточился на работе в Центральном комитете КПСС»{40}. В заключение Маленков заверяет, что все эти предложения «выдвигаются всеми членами бюро президиума единодушно и единогласно»{41}.

Да, открыто никто из них не возражал. Хотя сомнения у некоторых и были.

Редактор «Литературной газеты», заместитель генерального секретаря Союза писателей и в этом качестве кандидат в члены ЦК КПСС К.М. Симонов, присутствовавший на этом заседании, следующим образом зафиксировал свои впечатления: «У меня было ощущение, что появившиеся оттуда, из задней комнаты, в президиуме люди, старые члены Политбюро, вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения. Это как-то прорывалось в их лицах, — пожалуй, за исключением лица Молотова — неподвижного, словно окаменевшего. Что же до Маленкова и Берии, которые выступали с трибуны, то оба они говорили живо, энергично, по-деловому. Что-то в их голосах, в их поведении не соответствовало преамбулам, предшествовавшим тексту их выступлений, и таким же скорбным концовкам их выступлений, связанным с болезнью Сталина. Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего их, связывающего их. Они были какие-то распеленатые, что ли»{42}.

Таким образом, на самом верху даже те, кто искренне скорбел, испытывали некоторое облегчение, перестав трепетать за собственную судьбу. Ведь у Сталина в сейфе были обнаружены не только технические записи разговоров его детей Василия и Светланы, но и досье на многих советских руководителей, в том числе на Берию{43}. Тот не скрывал радости и торжества. Но не одно лишь стремление обезопасить себя лично от возможных рецидивов недавнего прошлого сплачивало всех их в то время. Сказывалось и ощущение свалившейся на них ответственности, понимание необходимости перемен. Отступаться от тоталитарного принципа системы никто не собирался. Однако в том, что многое в ней предстоит поменять, мало кто сомневался.

Новое руководство не мыслило себя иначе, как только коллективным. Амбиции, и немалые, у определенной его части, конечно, были. Но Молотов был дискредитирован в глазах членов ЦК самим Сталиным. Хрущев пока предпочитал скрывать свои подлинные намерения на этот счет. То же самое можно сказать и о Берии. Его в данный момент устраивал тандем с формальным главою руководящего коллектива Маленковым, с помощью которого он до поры до времени и собирался проводить в жизнь свои планы. Сам Маленков, по определению историка Р. Медведева, был человеком без биографии, «не имел ни своего лица, ни собственного стиля», был «орудием Сталина»{44}. Он прекрасно знал, как тот пользовался своей властью, но не обладал его волей, решимостью и безоглядностью. Он слишком долго был на вторых ролях, чтобы действовать самостоятельно.

Можно согласиться и с мнением, что одна из главных причин перехода власти именно к коллективному руководству заключалась в том, что харизма Сталина, которая, согласно М. Веберу, некий магический дар пророков, создателей новых религиозных учений и строителей новых государств, особенно империй, не могла быть передана его наследникам вместе с занимаемыми им постами. Его власть определялась не должностями, которые он занимал. Он сам по себе являлся источником власти для всех остальных официальных институтов, ибо его авторитет в глазах подданных был основан на исключительных качествах, которые приписывались его личности, на своей репутации мудрого вождя и учителя, гениального полководца и т. п. Чтобы приобрести такой авторитет и такую репутацию, нужно чем-то увлечь большинство активного населения и прежде всего руководящие кадры управленческого персонала, элиту.

Но если ближайшие соратники Сталина ждали его смерти хоть и внешне скорбно, но не без видимого другими чувства облегчения, то подавляющее большинство его подданных встретило последовавшее вскоре извещение о его кончине совершенно иначе. Центральный комитет КПСС, Совет Министров СССР, Президиум Верховного Совета СССР были завалены резолюциями партийных организаций и трудовых коллективов, а также письмами граждан с предложениями, как лучше увековечить память почившего. Так, некто Б. Козлов хотел бы, чтобы аббревиатура СССР отныне расшифровывалась как «Союз Советских Сталинских Республик». А гвардии полковник запаса Я.А. Барштейн просил принять его ордена и медали, чтобы возложить их «на гроб и могилу Вождя всех трудящихся всего мира, родного отца, учителя, который вел нас к вершинам коммунизма.,.»{45}. Можно, конечно, сомневаться в искренности авторов такого рода словоизвержений и искать мотивы их не столько в любви и обожании, сколько в страхе, в стремлении непременно засвидетельствовать свою правоверность. Но нельзя сомневаться в том, что они отражали преобладавшие тогда настроения простых людей.

Об этом свидетельствует и исследование, проводимое с 1994 г. на факультете истории, политологии и права Московского педагогического (ныне Московского государственного областного) университета. Согласно данным, полученным в результате опроса свидетелей и очевидцев тех событий, 25% опрошенных в 1997 г., 50% опрошенных в 1998 г. и 45% опрошенных в 1999 г., при ответе на вопрос «Как вы и ваше окружение реагировали на известие о болезни и смерти Сталина?» употребили такие слова, как «болезненно», «с болью в сердце» и «жалостью в душе», «скорбели об утрате».

«Сталин был для нас богом, и когда он умер, мы как будто потеряли частичку себя», — говорила техник Мосинжпроекта Е.М. Митяева{46}. Было жалко работнику райотдела МВД в Щелково П.Г. Горячеву: «С ним мы выиграли войну»{47}. Реагировал как все, с сочувствием, И.П. Вейдеров, заводской водитель из города Ковылкино в Мордовии{48}. «Народ горевал, а в семьях было напряженное состояние», — вспоминал А.П. Дьячков, рабочий совхоза «Зендиково» в Каширском районе{49}.

«В него верили как в царя и бога», — поясняла учительница из Тюменской области В.П. Торопова. Все очень переживали, по словам В.Г. Трунова из Покрово-Васильевки в Тамбовской области (тогда учившегося в 9 классе): «Несмотря на то, что почти половина деревни от него пострадала (кто сам сидел, у кого родные), ощущение было, что потеряли самого близкого человека»{50}. По воспоминаниям Е. А, Рязанцевой, учительницы начальной школы в Иркутске, многие думали: «Как же так, такого человека и не уберегли? Была злость на окружение, на врачей»{51}.

Испытали потрясение, находились в шоке, были угнетены, испытывали тревогу, страх и даже ужас еще соответственно 10, 13 и 9% опрошенных. Чувство обреченности испытывала А.М. Чемерисюк из села Елеиновка в Хмельницкой области{52}. Голос Левитана и музыка по радио у всех вызывали угнетенное состояние, — замечает Н.М. Василенко, тогда — школьник из поселка Комсомольский в Куйбышевской области{53}. Как «конец света» воспринял известие и 17-летний колхозник из деревни Хлевино Лопасненского района В.Ф. Поляков{54}.

Восприняли как трагедию, как невыносимую утрату еще соответственно 8,5 и 7% опрошенных. «Было чувство, что нас бросили на произвол судьбы», — вспоминал П.С. Коновлов, рабочий из Курска{55}. Личный состав подразделения ПВО в Кричеве-6 (Могилевская область) настолько был удручен, что многие были в шоковом состоянии, не видя смысла в дальнейшей жизни{56}.