Послесловие - Райдо Витич

Николай хмурился: не ладно с Валюшкой. Видно и у нее детство с юностью мимо проскочило, под воем сирен и артналетом остались. Худо было же здесь, если комсомолка в церковь начала ходить, молиться. Свернуло девчонку.

Но сказал, о чем даже вроде бы и не думал:

— Ты бы и за Леночку молилась. Лучше бы ее твой Господь сохранил.

Валя лишь по щеке, шрамами изуродованной провела — больно-то, жалко, спасу нет.

В макушку брата поцеловала, слезы не сдержав.

— Наладится, Коленька не один ты. Найдешь себе подругу жизни.

Это сочувствие хуже пули доставало, размягчало.

Мужчина поморщился: нет сил и желания ей объяснять, что подругу жизни у него война отняла, а дальше нет жизни без подруги. К чему это девчонке? Не поймет, да и хватает ей горестей, чтобы еще он свои ей на плечи взваливал.

— Устал я. Мне б помыться да поспать.

— Вода есть, правда холодная.

— А это мне без разницы.

— Тогда иди в душевую, а я тебе постелю в зале.

Только все равно не сразу спать легли. Долго еще на кухне сидели уже после того, как Николай ополоснулся, вспоминали знакомых, жизнь прежнюю. И поняли — хватит раны бередить, разошлись по комнатам.

Николаю непривычно было на простынях спать, с подушкой. Невольно та хата, в которой они с Леночкой жили вспоминалась. Заворочался — душу от этих воспоминаний выворачивало, тоска сердце сжимала и плакать, как пацану хотелось. И поплакал бы, да мужик он, и точно знает — легче не станет. Как заснул, не понял, отрубился как всегда. А приснилось жуткое — Леночка по полю бежала, вокруг снаряды рвались, взрывами земля вздымалась. Он кричал в отчаянье — ложись! А она не слышала, к смерти бежала…

— Неет!!! — и очнулся — трясет кто-то. За плечи схватил безумный ото сна — Валя.

— Тише, Колюшка, сон это. Водички попей, уйдет кошмар, — кружку ему подносит, глаза огромные с испуга и жалость в них, слезой плещет.

— Извини, — прошептал.

— Дурачок. За что? — погладила по голове, как маленького. Только маленькая-то она.

— Ложись спать, Валюша, нормально все.

— Правда?

— Правда, — погладил ее по голове, вымучив улыбку.

Утром Николай встал рано — привычка с рассветом на ногах. Послонялся, пару папирос выкурил, а тут как раз радио заработало и огорошило его сообщением: "Сегодня, пятого июля, прибывает первый состав с фронта с победителями над немецко-фашистскими захватчиками".

"Ох, ты", — хмыкнул. Понятно стало, почему их состав вчера в Подмосковье выгрузила — для этого помпу встречи готовили.

Да он и не в обиде. И вообще, настроение отличное — дома!

Но вскоре Валя встала. За завтраком из омлета на яичном порошке и воде, Николай узнал от нее про нормы продуктов на одну карточку и понял, что то, что было на фронте — не самое страшное, и война еще не закончилась — теперь предстоит война с нищетой и голодом. И перерывы на отдых здесь только на руку «врагу», значит, без них и обойдется.

Настроение как-то само вниз ухнуло.

Но ничего, есть у него теперь смысл — сестренка, ради нее и будет жить. И поможет, чем сможет. Не будет она больше голодать.

В тот же день он встал на учет в военный комиссариат, где «нытьем», где «катанием» добился быстрой выдачи паспорта и уже на следующий день явился для принятия должности.

Генерал долго изучал его документы, потом не менее долго изучал его, разглядывая из-под густых бровей ордена и медали на груди:

— Не рано на работу? Отдохнуть не хочется?

— Не привык отдыхать.

— Ну, да, ну, да. В милицию это хорошо, в милицию это замечательно. Кадров нам очень не хватает.

— Пополнение идет с фронта.

— Да, да. Ну, что полковник, когда сможешь приступить?

— Когда скажете.

— Тогда понедельник, полковник. Возьмешь на себя работу Кировского подразделения. Кабинет тебе готов, второй месяц там начальника нет, подраспустились малость. Ты уж наведи там шороху, чтобы по уму все было, — усмехнулся. — Давай. Надеюсь, в работе по сохранению правопорядка проявишь не меньше рвения и отваги, чем на полях сражения.

— Так точно!

Домой пошел через "черный рынок". В вещмешке лежало в бумагу завернутое малиновое платье из панбархата, что ребята ему в подарок сестре принесли за день до отъезда. А еще шикарную, белую паутинку шаль ей из Германии привез, и куклу. Так что подарки были, просто не отданы, но вот с продуктами стоило вопрос решить. Планировал Санин завтра же сходить на ВДНХ, очень надеялся там Сашку встретить, вот бы и посидели все вместе. А стол накрыть не Валины хлопоты.

Потолкался, подивился ассортименту товаров и ценам.

Сало увидел.

— Почем отец? — спросил у заскорузлого, потрепанного старичка без ноги.

— Двести рублев кило, товарищ полковник, — прошамкал тот.

— Ого! Ты не приболел, отец? Чего ж цена такая?

— Спекулянты проклятые! Совсем обнаглели! — возмутилась какая-то дородная гражданка, проходя мимо, как танкер.

— Нее, хорошая цена. Тама вона двести двадцать продают.

Санин потоптался: аппетитное сало.

— Кило возьму, уступишь?

— Нуу, чаво… сто девяносто пять.

— Сто девяносто, беру килограмм.

Старик подумал, губами пошлепав и рукой махнул:

— Эх! Ладно-ть! Бери служивый. Абы кто — не уступил бы, а те и задарма б отдал, но самому че-то кушать надь.

Мужчина обрадовался, расплатился, сало забрал, довольный дальше пошел.

Домой вернулся, к приходу сестры успел картошки нажарить с салом, остальную свою добычу под полотенце на стол положил, и сел, загадочно улыбаясь. Представил, как Валюха обрадуется.

И затылок огладил: дожили, а? Продукты самый лучший подарок!

Ну, ничего, обойдется. Не пропадет с ним сестренка, откормит, а там положение у всех выправится. Война закончилась, это главное. А что с питанием плохо, естественно — все ведь не плугом пропахано и не зерном засеяно.

Валя уставшая пришла, без сил на табурет опустилась и на Колю смотрит:

— Ты чего загадочный такой?

Взгляд по кухне шарит, ничего понять не может, а нос уже запах уловил, губы в улыбке растянулись:

— Картошки купил! — качнулась к нему, глаза вспыхнули радостными огоньками.

— И даже нажарил, — хмыкнул. Потянул полотенце и открыл сокровища. У девушки глаза как блюдца стали, отпрянула даже, обозревая здоровенный шмат, хлеб, нормальный чай, сахар, мешок с пшеном, не меньше килограмма, банку варенья и целую связку баранок.

— Коляяя!!

Взвизгнув, на шею ему кинулась. Мужчина невольно заулыбался: вот и оттаивает сестренка, в прежнюю непоседу превращается. "Ничто Валюха, хорошо все будет, не пропадем", — по голове ее погладил.

— Кушать давай, голодная.

— Да ты знаешь!… Ты!… Это же нам на месяц!… Это же!… Аааа!! Колючка ты моя родная!! Аааа!

Николай рассмеялся — грел душу восторг и счастье девушки. И «Колючка» старое, довоенное прозвище, что Валя ему в приступах вредности цепляла, как — то особенно трогательным показалось, теплым.

Уже набивая рот картошкой и щурясь от удовольствия, Валя тараторить начала:

— Надо отметить твое возвращение! Ты у меня герой и все должны знать, что ты вернулся! Я завтра хочу подружек пригласить: Зину и Фросю!

— Заяц, а без этого никак? — немного поморщился Николай.

— Никак! — отрезала. — Завтра в восемь у нас. И тетю Клаву еще приглашу, с первого этажа соседку. Она тебя хорошо помнит, мне сильно помогала. Надо, Колюшка!

— Надо, так надо, — спорить не стал. — Во сколько собрание по случаю приезда героя намечается?

— Смеешься, да?

— Чуть, чуть, — улыбнулся.

— В семь, вечером.

— Боюсь, я не успею. Без меня начнете.

— Здрассте! — глаза округлила. — Как это без тебя? А где ты будешь?

— По делам. К восьми проявлюсь.

Девушка не стала выпытывать, что за дела и хорошо. Не хотелось ей говорить. Дроздова Валя хорошо знала и дышала к нему, ухарю, по-детски конечно, но неровно. Поэтому обнадеживать не хотелось, как не хотелось потом огорчать, если встреча не состоится.

— Да, если у нас завтра праздник намечается, то тебе нужно красивой быть.

— А я не красивая? — испугалась и расстроилась девушка.

— Нет, наоборот. Не так выразился — нарядной.

— Ааа, — волосы поправила. "Девчонка", — головой качнул, и пошел в комнату, платье достал. — Валя? Вааль?!

— Чего? — выглянула из-за дверей и рот открыла, увидев переливающееся чудо в руках брата. Руки к груди прижала, сердце выпрыгивающее придерживая:

— Мамочки!

— Тебе, — протянул, а девушка взять боится. — Чего ты? — не понял Николай, нахмурился — не нравится, что ли?

— Оно же дорогущее! Ой!

— Ну, не дороже денег. И вообще, это подарок, от братьев. Ребята тебе лично притащили, — сунул ей в руки и пошел курить, чувствуя неудобство.

Тихо за стенкой было, это тоже беспокоило. Пару папирос выкурил, и не выдержал, заглянул в комнату, и вздохнул облегченно: Валюха в платье крутилась у зеркала и на палец локоны накручивала — прихорашивалась.