Ур Халдеев - Чарльз Вулли

Несмотря на скудность находок, они многое рассказали нам об этих людях. Первое и самое главное, что мы узнали: здесь жили люди позднего неолита. Во всем Эль-Обейде не удалось найти никаких следов металла. Если медь и была известна, то употреблялась она лишь для изготовления небольших предметов роскоши. Что касается орудий, то все они были каменными. Более крупные инструменты, такие, как мотыги, изготовлялись из кремня или кварца, и то и другое можно найти в верхней части пустыни. Ножи и шила делали из горного хрусталя или вулканического стекла, обсидиана. Эти материалы приводилось доставлять издалека. Бусы были из горного хрусталя, сердолика, розового хрусталя и раковин. Их только обкалывали для придания формы, но не полировали. Однако две-три полированные обсидиановые палочки для носа или ушей, найденные на поверхности и, по-видимому, относящиеся к той же эпохе, свидетельствуют, что искусство тонкой обработки камня было известно мастерам Эль-Обейда.

Но высшего мастерства они достигли все-таки в гончарном ремесле. Их глиняная посуда, вылепленная без помощи гончарного круга, отличается тонкостью стенок и красотой форм. Весьма своеобразны сосуды с черными или коричневыми узорами по белому фону, который от пережога зачастую приобретал странный и, пожалуй, довольно эффектный зеленоватый оттенок. Орнамент на всех сосудах геометрический, из простейших элементов — треугольников, квадратов, волнообразных или зубчатых линий и уголков, которые либо отчетливо выдавлены, либо нанесены штрихами. Они всегда искусно скомбинированы и очень хорошо сочетаются с формой сосудов. Можно с полной уверенностью сказать, что эти образцы глиняной посуды, самые древние из найденных в Нижней Месопотамии, по своему совершенству превосходят все, что здесь производилось вплоть до арабского завоевания.

Глиняная посуда Эль-Обейда свидетельствует о том, что гончарное искусство — не местного происхождения и принесено сюда уже в полном расцвете откуда-то извне. Последние раскопки в Эриду обнаружили более ранние образцы такой же посуды, разница заключается только в степени совершенства, а стиль и характерные особенности здесь те же самые, что и в Эль-Обейде. Очевидно, первые поселенцы речной долины принесли эти формы керамики из своей родной страны. Но откуда? Пока что Сузы единственное место, где обнаружены аналогичные гончарные изделия: это расписная доисторическая посуда Элама. Нельзя сказать, что это одно и то же, однако несомненное сходство, целый ряд характерных признаков позволяют предположить, что гончарные изделия Элама и Нижней Месопотамии имеют как бы общих предков. Если это предположение правильно, то жители Эль-Обейда должны были спуститься в долину с Эламских гор на востоке. Вполне естественно, что высыхающие болотистые низины с их плодородной почвой должны были привлечь соседние племена. Но выгоды земледелия вряд ли могли соблазнить кочевников западной пустыни, а потому первые пришельцы явились в долину либо с севера, либо с востока. Однако между гончарными изделиями Эль-Обейда и северных племен, насколько нам известно, нет ни малейшего сходства: древние гончарные изделия севера не расписные. Поэтому даже частичная аналогия с Эламом является в данном случае решающей.

Пришельцы несомненно были земледельческим народом. Их самое распространенное каменное орудие — мотыга. Многочисленные маленькие кремневые осколки, по-видимому, остались от салазок-волокуш, употреблявшихся для обмолота зерна, а каменные ступки и ручные мельницы доказывают, что уже размалывали зерно, из которого пекли хлеб. Но самым любопытным свидетельством являются серпы, вернее осколки серпов, в изобилии усеявшие то место, где стояла деревня. Серпы были сделаны из обожженной глины. Казалось бы, глина — наименее подходящий материал для изготовления режущих инструментов, однако форма осколков не оставляет никаких сомнений. Обожженная глина настолько прочна, а режущий край так остер, что эти серпы в какой-то мере отвечали своему назначению. Разумеется, они часто ломались, — этим и объясняются находки огромного количества обломков и почти ни одного целого экземпляра.

Итак, жители деревни обрабатывали землю. Кроме того, они разводили домашних животных. На это указывает наличие коровьего помета в глиняной обмазке их хижин, а также найденная нами глиняная фигурка свиньи. Пряслица из обожженной глины или битума свидетельствуют о том, что они умели изготовлять пряжу, скорее всего шерстяную, и знали ткачество: тяжелые глиняные диски с двумя отверстиями почти наверняка служили противовесами ткацкого станка.

Как и следовало ожидать, жители этой деревни, расположенной вблизи реки и болот, употребляли в пищу рыбу: среди развалин хижин осталось много рыбьих костей. Многие рыбьи скелеты совсем маленькие: такую мелочь вылавливали сетями. Найденные нами голыши с желобками, по-видимому, были грузилами для сетей. Кроме того, мы нашли глиняную модель открытой, похожей на каноэ лодки с загнутым носом.

Обитатели деревни носили ожерелья из бусин, а также палочки в ушах или носу, — о них уже упоминалось выше. Некоторые глиняные статуэтки изображают женщин с огромными ожерельями и нарисованными на плечах линиями, которые, по-видимому, изображают накидки. Сохранилась и нижняя половина одной из таких фигурок с какими-то полосами: это либо узкие завязывающиеся спереди шаровары, либо следы татуировки.

Однажды в штаб экспедиции в Уре пришли два араба и, развернув свои платки, выложили на стол четыре или пять больших кремневых мотыг. Они сказали, что нашли их где-то «там, в пустыне». Получив хороший «бакшиш», арабы, как я и ожидал, через день или два явились с новыми мотыгами, но и на сей раз не сказали, где они их нашли. Когда они пришли в четвертый раз, я просто отказался им платить, сказав, что мотыг у меня достаточно и что, если они хотят получить «бакшиш», пусть покажут, где можно найти такие же камни. Арабы поняли, что для них это единственная возможность прилично заработать, и согласились.

Это место оказалось в десяти километрах к северо-востоку от Ура. Арабы называют его Раджейбе. Оно почти не возвышается над равниной, и, только подойдя поближе, мы убедились, каким образом наши арабы собирали такой богатый урожай мотыг: здесь невозможно было сделать и шага, чтобы не наступить на обработанные куски кремня или расписные глиняные черепки. Все это лежало прямо на поверхности таким толстым пластом, что под ним скрывался песок пустыни.

Новое поселение было точно таким же, как Эль-Обейд, только гораздо больше. Никаких раскопок вести не пришлось: непосредственно под слоем камней и черепков оказался чистый ил — основание острова, на котором жители строили свои жилища. После них здесь никто не селился, поэтому верхний защитный покров отсутствовал, и ветер унес все, что мог унести[7]. Возможно, что и здесь было последовательное напластование строений довольно длительного периода: кремневых осколков и прочего было слишком много, чтобы отнести все к одной эпохе. Видимо, раньше они располагались на разной глубине; однако по мере выветривания превратившегося в пыль строительного мусора остатки строений опускались все ниже, пока от целого ряда наслоений не остался один пласт тяжелых черепков и кремневых орудий. Практически он не возвышался больше над поверхностью пустыни, и потому его дальнейшее выветривание прекратилось.

По сравнению с Эль-Обейдом Раджейбе нам ничего нового не дал. Значение открытия этого поселения состоит в том, что оно полностью повторяет историю Эль-Обейда. И в первом и во втором случаях на естественном острове среди болот поселились пришельцы из одного племени и с одинаковой культурой, жили здесь длительный период, а потом навсегда покинули свои деревни. Почему это произошло, мы узнаем из раскопок самого Ура. Пока же важно хотя бы примерно датировать эти поселения. Судя по расположению пластов в Эль-Обейде, они древнее первой династии Ура. Факты говорят о том, что эти пласты относятся к позднему неолиту, однако мы не знаем, сколько времени прошло между каменным веком и первой династией, и нет никаких свидетельств, которые помогли бы нам представить историческое развитие в этот промежуточный период. Культура Эль-Обейда остается для нас обособленным явлением. Как говорил в свое время один ученый, «она должна была играть и несомненно сыграла свою роль в истории Шумера, однако в настоящее время связь эту установить невозможно»[8].

В 1929 г. завершились раскопки царского кладбища в Уре. В то время я был убежден, что погребения хотя и ненамного, но все же древнее первой династии Ура. Найденные в могилах сокровища свидетельствовали о поразительно высокой цивилизации, и именно потому было особенно важно установить, через какие этапы человек поднялся до таких высот искусства и культуры. Вывод напрашивался сам собой: нужно продолжать копать вглубь. Для начала мы решили исследовать нижние слои на небольшом участке, чтобы не тратить зря денег и времени. Мы начали с того слоя, где были обнажены захоронения, и отсюда стали рыть маленькую квадратную шахту площадью полтора метра на полтора. Мы углубились в нижний слой, состоявший из обычной, столь характерной для населенных пунктов смеси мусора, распавшихся необожженных кирпичей, золы и черепков. Примерно в таком же мусоре располагались и гробницы. На глубине около метра внезапно все исчезло: не было больше ни черепков, ни золы, а одни только чистые речные отложения. Араб-землекоп со дна шахты сказал мне, что добрался до чистого слоя почвы, где уже ничего не найдено, и хотел перейти на другой участок. Я спустился вниз, осмотрел дно шахты и убедился в его правоте, но затем сделал замеры и обнаружил, что «чистая почва» находится совсем не на той глубине, где ей полагалось бы быть. Я исходил из того, что первоначально Ур был построен не на возвышенности, а на невысоком холмике, едва выступавшем над болотистой равниной, и, пока факты не опровергнут моей теории, я не собирался от нее отказываться. Поэтому я приказал землекопу спуститься вниз и продолжать работу. Араб неохотно начал углублять шахту, выбрасывая на поверхность чистую землю, в которой не было никаких следов человеческой деятельности. Так он прошел еще два с половиной метра, и вдруг появились кремневые осколки и черепки расписной посуды, такой же, как в Эль-Обейде.