Драма замкнутого пространства - Александр Щёголев

Упал на корточки и просунул в щель плоский кусочек стали.

— Зачем? — слабо спросила студентка.

— Сможешь открыть? Изнутри никак, только снаружи.

По ту сторону стало шумно: женщины не умеют без возни.

11.

Она действительно боялась, это было видно без приборов. Чуть ли не зашкаливала.

— Ты чего? — спросил дежурный.

Вместо нормального ответа студентка открыла кран. Хлынул пенистый монолог:

— Слушай, он спятил! Опять сидит, не откликается! Понимаешь, я волновалась, что он будет меня лапать и все такое, он ведь красавчик, а я, между прочим, терпеть не могу красавчиков! Лучше бы он меня лапал, честное слово!..

Дежурный выслушал. Заниматься утешением не стал — молча покопался в стенном шкафу, молча нашел запасные ключи, молча покинул помещение, оставив гостью в одиночестве. Затем проследовал по коридору мимо лаборатории, не заглянув вовнутрь, — старательно оберегал в себе злость. Он открыл найденным ключом дверь агрегатной, некоторое время разбирался с пакетными переключателями и вернулся к отделу, удовлетворенный. Перед тем, как войти, он вытащил из телефонных проводов лбовские скрепки, расправившись таким образом с хитроумной неисправностью.

Телефон тут же зазвонил.

— Алло! — сразу откликнулась студентка. — Да, это институт.

Минуты три она беззвучно внимала телефонной трубке, потом сухо стукнула ее о рычаг и повернулась. Точеное ухоженное личико почему-то сплошь было в красных пятнах.

— Что такое? — поразился вошедший дежурный.

— Там какая-то пьяная, — растерянно объяснила студентка. — Плачет… Просила тебе передать, что… что прямо сейчас выпьет кислоту.

— Кому передать?

— Сказала — Сашке.

Дежурный тупо смотрел на оживший аппарат.

— Еще она меня обозвала… — студентка пошевелила губами и не решилась повторить вслух. Культурная была барышня.

— Да это Лбову звонили! — наконец догадался дежурный. — Это его психованная жена, — он представил себе ситуацию в объеме, в цвете и вдруг неприлично гоготнул. — Бедолага! Ну влип, так влип.

Теперь студентка удивилась:

— Он же в разводе!

— И ты поверила? А еще отличница.

— Он кольцо на левой руке носит. Я даже подумала сначала, что он католик.

— Лбов левша, — серьезно сказал дежурный. — К тому же бывший спортсмен. Все бывшие спортсмены носят кольца на левой руке и говорят, что в разводе.

Искреннее девичье удивление улетучилось.

— Подожди, как же он тогда по ночам сюда ходит, если у него жена? — она опять заметно испугалась. — Про жену наврал… Саша, у вас в самом деле не разрешают на «Жуке» работать? Он мне сказал, что тут какие-то интриги. Может, тоже врал?

И дежурный в свою очередь прекратил веселиться.

— Все точно. Только не интриги, а обыкновенное жлобство. Устроили, понимаешь, экспонат. Чтобы с него пыль вытирать и показывать начальству, какие интересные штучки американцы делают. Пускают только детишек начальства — пусть, мол, подрастающее поколение потешится. Память сенсорными игрушками забита, и стирать их не разрешают. Зачем, спрашивается, валюту тратили?

— Саша, а ты тоже хотел ночью на «Жуке» работать?

— Не ночью, а поздним вечером. Ночью я сплю.

Студентка странно посмотрела на дежурного. В ее мерцающих глазищах мелькнуло несколько коротких, внезапных импульсов ужаса. Да, она продолжала бояться, она боялась все более зримо. Чего? Или кого?

Напряженно спросила:

— Ты что, раньше уже работал на нем?

— Знаешь, — стыдливо признался дежурный, — пока только один раз. Поймал момент — вчера, когда в вечернюю смену оставался. Нашел в столе завлаба инструкцию, случайно, конечно. Там же ключ от машины лежал… Ощущение в пальцах у меня до их пор осталось. Легкость, нет, скорее удовольствие… Хотя, тебе не понять.

Секунду-другую дежурный мечтал, расслабившись. Но, очевидно, слово «удовольствие» заставило его вспомнить о главном.

— Ладно, кончаем болтать. Пошли, поможешь мне.

И целеустремленно шагнул вовне. Студентка тоскливо глянула на часики, зачем-то оправила нечто под блузкой, огладила рвущиеся из тряпок бедра. Оглянулась. Все было в порядке: брючки на месте, кроме того, никто ею тайно не любовался. Тогда она шагнула следом.

— Будь другом, — распорядился дежурный, доведя гостью до агрегатной. — Сейчас я пойду обратно в отдел, а ты подожди немного и дерни вот эту штуку, — он распростер палец, указуя на одну из пластмассовых коробок в блоке пакетных переключателей. — Только не раньше, чем я буду в отделе, ладно?

— Почему? — спросила гостья. Она явно оробела: здесь было слишком много скверного, грубого, немытого железа.

— Потому что в коридор выскочит твой Лбов. Ты обесточишь ему «Жук», поняла?

— А как же…— студентка растерялась.

— Ничего, ему пора сделать перекур.

— Хорошо, — согласилась она, предав Александра Владимировича легко, чисто по-женски.

План удался. Едва дежурный закрылся в отделе, оставив для наблюдения крохотную амбразуру, как прозвучал далекий выстрел переключателя, дверь лаборатории мотнулась, и в коридоре возник ураган. Ураган покрутился на месте, щедро разбрасывая междометия, вдруг заметил в конце коридора-аппендикса распахнутую настежь дверь агрегатной и двинулся туда, стремительно набирая мощь. Дежурный чуть выждал, затем неслышными скачками бросился в атаку. Ураган немедленно развернулся в обратном направлении, но дежурный успел раньше. Он свернул в лабораторию — визгнули тормоза — подбежал к заморскому компьютеру, выдернул из пульта ключ, а тут и бушующая стихия ворвалась следом, тогда дежурный, проявив смекалку, прыгнул к распахнутой форточке и совершил акт бросания. Маленький серебристый предмет, коротко сверкнув за окном, полетел в черную бездну.

Ураган сразу рассыпался.

— Ты что сделал? — тихо спросил Лбов.

Дежурный показал пустые руки.

— А где ключ от машины?

Дежурный смирно улыбнулся.

— Идиот! — заорал Лбов. — И-ди-от!

И в явном помрачении ума замолотил каблучищем в пол.

12.

Хорошо я его наколол, мне понравилось. Хрусть! — булавкой к паркету, и он мой. Как бывший спортсмен он, конечно, не умел проигрывать, но ничего, я потерпел. Он раскричался, разнервничался! Объяснил мне, что я есть такое, какие неприятности нас с ним теперь ожидают — особенно налегал на мои неприятности. Мне даже пришлось его успокаивать. Не волнуйся, говорю, это ведь ты работал на «Жуке», а не я, это ты украл из стола завлаба ключ от машины, ты без разрешения находился в режимном учреждении, ты привел постороннюю женщину. Это, говорю, твои цели неясны и подозрительны. Сдам я тебя в охрану, мне, конечно, объявят выговор, и заслуженно, а с тобой пусть служба порядка разбирается. Сеанс психотерапии оказал на спортсмена целебное действие: он вспомнил, что в русском языке есть и цензурные слова. Пришла отличница, в меру испуганная, попыталась встрять в мужской разговор, так ее Лбов успокоил самостоятельно. «А ты вообще молчи, с-с-су…» — начал он лечение словом, но решил не продолжать, поскольку этого хватило. Потом в разговоре наступила пауза. Лбов смотрел в окно и размышлял, я наслаждался игрой его лица, студентка держала себя в руках, стараясь не испортить компанию. Было весело. Наконец, Лбов устал размышлять и обратился к своей пухленькой подружке. Та, внимательно выслушав, забилась в истерике, потому что ей предложили спуститься в институтский двор и поискать там ключ от «Жука». Лбов бы сам пошел, но увы, не может — надо присмотреть за этим идиотом (я небрежно покивал, понимая его проблемы). А ключ надо найти обязательно, иначе… (он повторил ранее изложенные соображения, теперь уже в рамках общепринятого словаря). Поиск ключа, по мнению Лбова — дело вовсе не безнадежное, ключ наверняка валяется точно под окном лаборатории… Короче, не знаю, как он уговорил студентку. Вероятно, она боялась темной лестницы и пустого двора значительно меньше, чем нас с ним. Кроме того, мужики вроде Лбова легко добиваются от женщин всего, что им угодно — этот закон бесит меня еще со времен достижения половой зрелости. Я проявил душевную щедрость — сознался, что мне выдан казенный фонарик, который в данную минуту находится на столе начальника. Лбов обрадовался, и мы перебрались из лаборатории в помещение отдела. Сопровождаемый недремлющим оком (шаг влево, шаг вправо считался попыткой позвонить в охрану), я выдал девушке фонарик, и та удалилась, неся на ватных ногах груз опрометчивого согласия.

— Ну все, Шура, — объявил мне Лбов. — Услали стерву, теперь займемся тобой.

Его голос был почти интеллигентен. Но на этой ровной глади плавала угроза такой густоты и концентрации, что я вдруг многое понял. Я понял: веселиться мне рано. Или поздно.

— Почему «стерва»? — задал я нейтральный вопрос. — Ты ее уже не любишь?

— Это только ты, девственник наш, всех стерв подряд любишь. В снах на рабочем месте.