Белый лебедь - Линда Ли

Маргарет ходила взад-вперед, отмахиваясь от дыма всякий раз, когда он настигал ее.

Генри тоже попробовал нажать на дверную ручку, он даже подошел к окнам и подергал каждое.

— Дом крепко заперт, — заявил он, забирая у Диндры мундштук. — Ясно, что внутри никого нет.

— Как это может быть? — пробормотала Софи. — Даже если хозяев нет дома, там должны быть слуги.

Квартал Бэк-Бэй состоял из длинной узкой сети улиц, причем Коммонуэлс-авеню проходила через ее середину, точно некое лакированное, уставленное статуями главное блюдо. Особняк «Белый лебедь» стоял на углу Коммонуэлс-авеню и Беркли-стрит. Аккуратно расчищенная дорожка вела к просторному двору, огибая здание, и тянулась вдоль всего дома. А дорожки не расчищаются сами собой. Значит, кто-то должен здесь быть.

— Может быть, твой отец переехал куда-то со своей новой семьей?

Софи рассматривала темные окна со стеклами, обрамленными инеем, точно кружевом. Когда она была — здесь в последний раз, многие говорили о том, что Патриции очень хочется жить в новом доме в одном из престижных кварталов Бостона, где весьма богатая выскочка Изабелла Гарднер выстроила себе потрясающий роскошный дворец. Возможно ли, что они переехали в тот район и отец не сообщил ей об этом?

Сердце у Софи сжалось от слишком знакомого ощущения покинутости. Но она не позволила себе предаваться унынию и, вздернув подбородок, весело улыбнулась. Отец просил ее приехать. Она приехала раньше времени. Нет сомнений, что, прибудь она как планировалось, он был бы — в гавани и встретил ее там.

— Может, они уехали на уик-энд? — размышляла она. — И поэтому в доме нет слуг. Но кто же тогда расчистил дорожку?

— Что мы будем делать, если не попадем в дом? — спросила Маргарет.

Генри улыбнулся, выдохнув дым, и снова отдал мундштук Диндре.

— Не волнуйтесь, леди, — произнес он, эффектно хрустнув пальцами. — Ну-ка отойдите.

— Не можешь же ты выломать окно!

— Фу, ни за что не стал бы так глупо поступать. — Он вытащил маленькую плоскую металлическую пилочку и приложил ее к дверному замку с ловкостью уличного воришки. Через некоторое время послышался щелчок, потом подозрительный треск, и наконец дверь распахнулась.

Софи тяжело вздохнула, но Генри не обратил на нее никакого внимания. Сделав широкий жест, он пригласил женщин войти в дом.

— Входите, да поскорее. На улице очень холодно.

Внутри было тихо. Их шаги отдавались на черно-белом мраморном полу, и звук взлетал к высокому потолку холла.

Дом был элегантен — с широкой изогнутой лестницей, изящными арками и огромной хрустальной люстрой.

Софи включила газовое освещение. Но даже после этого никто не появился.

— Какая-то бессмыслица, — прошептала Софи.

Она прошла по первому этажу, стягивая по дороге замшевые перчатки, и, сняв пелерину и дорожный жакет, отбросила их в сторону. Наконец-то она дома. Она пыталась понять, что изменилось за время ее отсутствия. Все казалось прежним, только выглядело как-то новее, внезапно осознала она. Она приписала перемены своему долгому отсутствию и темноте.

Но комната в конце первого этажа — нечто вроде гостиной — заставила ее остановиться. Она нахмурилась.

Мысли ее вернулись назад, к матери, к их совместным планам устроить именно здесь музыкальный салон. Но когда Софи приезжала сюда год назад, она обнаружила, что отец превратил эту комнату в библиотеку, поставив сюда письменный стол и книжные полки. Свободные места между шкафами были увешаны превосходными гравюрами со сценами охоты.

Возвращение домой, кажется, будет не таким счастливым, как она надеялась, — дом оказался не теплым и не гостеприимным, здесь не было весело улыбающегося отца, сестры не окружили ее с радостными, взволнованными возгласами. Радость Софи понемногу гасла. Но она упрямо держалась за нее. Любую библиотеку можно переделать.

Мысли ее неожиданно прервали шум чьих-то громких шагов и изумленное восклицание Маргарет.

— Я мог бы предположить, что вы Конрад Уэнтуорт, — услышала она слова Генри, произнесенные его излюбленным саркастическим тоном. — Но вы слишком молоды, чтобы иметь взрослую дочь. Отсюда возникает вопрос: кто вы?

— Лучше ответьте, кто вы.

Мужской голос, низкий и глубокий…

Софи склонила голову набок, и мысли ее заметались. В голосе было что-то знакомое, и по телу ее пробежала дрожь — вот-вот она вспомнит его. Она покрылась испариной при мысли о том, что только один мужчина вызывал у нее подобные чувства.

С бьющимся сердцем она направилась в холл. И увидела его.

Грейсон Хоторн.

Сердце забилось медленнее, дыхание стало прерывистым. Так бывало всегда, когда она видела его, каждый раз изумляясь, что мужчина может быть таким потрясающим, чувственным и твердым, словно высеченным из камня.

Пригвоздив Генри к месту своим вызывающе сердитым взглядом, он стоял, освещенный мерцающим светом газовых ламп. Это был высокий властный человек с темными волосами, более длинными, чем ей запомнилось, обрамлявшими его волевое лицо. Квадратный подбородок и широкие плечи говорили о том, что с этим человеком следует держаться настороже. На нем был пиджак-визитка и брюки из тонкой шерсти. Складка на них была такая острая, что, казалось, о нее можно порезаться.

Склонив голову набок, она вспомнила, как, будучи ребенком, ходила за ним повсюду, пребывая в вечном страхе что он прогонит ее, в то время как он был терпелив и только качал головой, закатывая глаза. Грейсон всегда был снисходителен к этому странному гадкому утенку, Софи Уэнтуорт.

Нежная улыбка изогнула ее губы при воспоминании о ребенке, которым она была когда-то. Неужели она действительно была так предана ему?

— Если вы не объяснитесь, — заявил Грейсон, твердо и холодно выговаривая слоги и не отрывая взгляда от Генри, — я пошлю за полицией.

— Что это за разговор о полиции? — спросила Софи, решительно направляясь к нему. Улыбка ее стала еще шире.

Грейсон повернулся на ее голос и остолбенел.

Взгляды их встретились и не могли оторваться, и она поняла, что он так же не ожидал увидеть ее, как и она его. Она забыла обо всем. Существовал только Грейсон. Ей показалось, что время вернулось вспять и они снова были детьми. Он был ее героем, она — его тенью. Ее захлестнула нежность, и она, вспомнив о былой преданности, чуть не бросилась к нему бегом.

Но он хорошо умел владеть собой и глубоко спрятал свое изумление. Внезапно в его глазах промелькнул интерес, когда он оценивающе оглядел ее, и от его взгляда ей стало не по себе. Чары развеялись, и все вернулось на круги своя, и она с грустью призналась себе, что Грейсон уже не мальчик, а взрослый мужчина.