Аромат судьбы - Лора Сотник

Все он правильно сделал, — думал Дарий Глебович, попав после этих событий домой, — действительно, Гордей увлекся творчеством Пушкина, начал изучать его, да и он сам как бы заново открыл для себя великого поэта, на чем, конечно, сказалось их личное знакомство. Но от мысли о поездке с отцом парень не отказался.

Хорошо взвесив риск, поговорив о предыдущих поездках с теми, кто в них участвовал, Дарий Глебович решил взять сына с собой. В конце концов, он едет развеяться, а не по делам, дела он себе придумал. А зато их с сыном на свете только двое родных людей, так что не стоит расставаться хотя бы на неделю, не то, что на семь месяцев. А если, даст Бог, они успеют возвратиться раньше, то и в гимназии все прекрасно устроится.

С тем и поехали, взяв с собой для помощи в пути Гордеевого гувернера Василия Григорьевича Зуева, готового к любым подвигам молодого человека.

2. Россия — это Бог

Ландшафты менялись столь незаметно, что уловить перемены широт было невозможно. Только вдруг господа Диляковы отметили, что растительность из очень буйной, сочной, гонкой — стала скупее и суше, приземистее. И легендарная полынь появилась, примета и символ степи.

— Гляди! — вскрикнул Гордей, показывая отцу на ее скромный сизый кустик у обочины. — Это же полынь!

— Когда–то в Великой Степи за добрый знак почитали посылать далекому родственнику не письмо, не подарок, а пучок сухой полыни — сигнал к встрече или к возвращению, — рассказывал об этом растении Дарий Глебович сыну. — Так что это добрая трава.

— А еще я слышал о молочае… — сказал Гордей. — Это какая трава? Тоже добрая?

— Сообщу тебе, друг мой, как специалист, что молочай степной — чудное растение. Он наделен слабительным, спазмолитическим, антигельминтным воздействием на организм человека. Настой, приготовленный на основе травы этого растения, используется в качестве мочегонного средства, а отвар применяется наружно для лечения экземы. Водный экстракт его при наружном употреблении способен выводить бородавки и лечить злокачественные опухоли. А свежий сок — выводить мозоли и бородавки. Но! — воскликнул Дарий Глебович и поморщился. — Внимание! Ибо это ядовитое растение, дурман. Хотя и очень эффективное, как видишь, в деле целительства. Поэтому к нему должны прикасаться исключительно руки знающего человека. Важно тебе запомнить, милый, что при употреблении больших доз препаратов на основе этого растения могут возникать тяжелые осложнения.

Гордей поднял руки, как бы прося пощады.

— Все, все, все, — воскликнул он. — Ты убедил меня, отец, чтобы я к нему даже не приближался.

— Хорошо, — улыбнулся Дарий Глебович, успокаиваясь.

От впечатлений у него разбегались глаза. Он не успевал их все отслеживать и высказывать. Иногда в зарослях вдоль дороги он примечал высиживающую птенцов дрофу. А в другом месте им перекрыло дорогу семейство вепрей, правда, шедшее по своим делам с весьма мирными намерениями. Пришлось остановиться и пропустить их. Тут и там замечались пробегающие косули. А как нравились ему сидящие на верхушках деревьев хищные птицы! Их было легко различить по серому или пятнистому оперению, по крупности и особенному клюву. А орлы, которые сидели просто на кочках у дороги?! Это были настоящие хозяева здешних мест.

Больше всего Гордея увлекали обеды, устраиваемые теми, кто, как и они, сопровождал обоз. По дороге они успевали добыть птицу или мелкое животное. Затем останавливались, разводили костер и запекали мясо в костре. Туда же бросали и овощи, например, свеклу или модный картофель. Отдельно в котле варили кашу. Затем все это разламывали и разливали на порции и ели сообща. Это был настоящий дух путешествия по необжитым местам! После такой трапезы еда, которую можно было купить в трактирах, казалась помоями.

— Наедайтесь, господа, — бывало, приговаривал кто–нибудь из трапезничающих. — А то ведь в калмыцких местах такой гадостью кормят, что не сказать.

Приключений было много. То дожди их трепали, то ветры. От дождей расплывалась дорога. И тогда обозные принимали решение стоять у обочины и ждать их высыхания. Трудить тягло в вязкой грязи они не хотели, все–таки живые существа — дети наши, не умеющие говорить. Благо, что весенняя непогода недолгая. Нет, в непогоду, в топь и грязь они не ехали. По всем соображениям выгоднее было переждать эту немилость богов, вздыхая да сетуя… Впрочем, это–то и было у них всего раз за всю дорогу, так что и жаловаться не пристало.

— Эх, был бы это «фашинник», мы бы не стояли, — вздохнул тогда Дарий Глебович. — Все же «фашинник» гораздо удобнее и надежнее обычной грунтовки.

И почти вслед за ним звоночком отозвался Гордей:

— Что и как ты сказал? «Фашинник»?

— Ну да! Как Столичный тракт. Ты же помнишь поездку в Санкт — Петербург? Как тогда хорошо шли кони, как ровно катилась повозка!

— Помню, — горел нетерпением мальчишка. — Так что это за тракт такой?

— Это? Это, значит, дорога такая, специально сделанная. Столичный тракт строили так называемым фашинным способом, когда по всей трассе рыли котлован глубиной метр–два и в него укладывали фашины, связки прутьев, пересыпая слои фашин землей. Когда эти слои достигали уровня поверхности земли, то на них поперек дороги укладывался помост из бревен, на который насыпался неглубокий слой песка.

— Как просто… Кто же до этого додумался, отец?

— Скифы, мой друг.

— Скажешь тоже… — засмеялся Гордей и, сдвинув шапочку, закрывающую голову от солнца, на затылок, откинулся на спину, опираясь на выставленные назад локти.

Солнце, пробивающееся сквозь ушедшие дождевые тучи, сеяло на его лицо мягкие лучи, согревая и золотя кожу. Гордей сощурил глаза и поморщился, пытаясь разглядеть картину неба.

— Я не шучу, голубчик, это действительно так, — между тем продолжал Дарий Глебович. — Именно таким способом скифы возводили свои курганы. Только они вместо фашин использовали дерн.

А затем наступала очередь солнышка. Уж оно–то не ленилось — палило на славу, так что даже ветер засыпал и повисал между небом и землей без движения. Тогда еще и духота наступала. Впервые Гордей увидел марево, бегущее к небесам.

— Что это — спросил у отца, — струится вверх прозрачными, но блестящими огнями?

— Далеко ли? — спросил отец. — Не вижу что–то.

— Да вот, почти рядом! — нервничал мальчишка, показывая рукой. — Как–то стеклянно блестит. Столбы такие, движущиеся.

— Беги попробуй. Это не опасно.

Гордей вскочил с воза и побежал, гонялся за своими «движущимися столбами», нырял в них и только руками разводил, оборачиваясь к отцу. И не понимал, почему тот смеется.

— Это марево, — объяснил отец, когда запыхавшийся Гордей вернулся на воз. — Природа сего явления лежит в зное. Без ветра разогретые нижние слои воздуха не могут переместиться в прохладное место, поэтому волнами устремляются вверх.

— Мираж, призрачное видение?

— Ну… по сути, да. Только видения больше пустыням свойственны, а наше марево не в состоянии так уж сильно шалить. Правда, степное марево тоже бывает весьма морочливо. Тогда нижние слои воздуха, на глаз вроде бы такие чистые и прозрачные, отражают и искажают мелкие предметы (кустики, бугорки) в самых разнообразных образах: то являют подобие обширных вод, позади которых видится заселенный берег, то превращают бурьян в лес, обманывая всякого неопытного. Иногда оно скрывает только верхнюю половину предмета, и тогда называется верхорез, верхосьем. Однако вблизи марево исчезает, уходит от путника все далее вперед, как ты убедился.

Наносившись под лучами солнца, Гордей не пропускал оказии искупаться в водоеме, если встречались на пути реки или озера. И если обозные не прочь были сами окунуться в прохладу водной стихии, то тогда все останавливались и по очереди предавались этому наслаждению. Мешало одно — ил. Явление чрезмерного раскисания речного дна характерно только для черноземных областей. И вот тут Гордей столкнулся с ним, ранее незнакомым. Но он быстро нашел выход из положения: перед погружением в воду приносил на берег булыжник или охапку травы, чтобы на выходе из водоема встать на эту подстилку и вымыть ноги. Конечно, тут в бидоны набирали свежей воды, коей окропляли себя в пути.

Просто удивительно — такие простые вещи, о которых в Москве были умозрительные представления, которые, как будто бы, и встречались раньше, как марево или ил в реке, тут, на природе, становились чистым открытием! Возможно, так было потому, что Дарий Глебович смотрел на мир Гордеевыми глазами.

Господи, как хорошо, что они едут вдвоем. Страшно даже представить, в какую скуку превратилась бы его попытка избавиться от тоски, будь он один.

Наконец, они въехали в кипчаковскую степь, где стало ровнее и проще. Повозки побежали веселее.