Всего несколько дней - Мария Прилежаева

6

Доктор в туго накрахмаленном белом халате легко сбежал по лестнице со второго этажа в вестибюль. Мелкие черты лица, слегка окрапленного веснушками, придавали его внешности что-то женственное, он выглядел не очень солидно и, должно быть, зная это, старался держаться с особой внушительностью.

— Мальчуган, ты меня вызывал?

Антон проглотил «мальчугана». Мамина жизнь в руках этого человека в белом халате.

«А если он плохой доктор? — пришло в голову. — Пускай я „мальчуган“, но он ведь тоже совсем молодой, откуда у него опыт? Наверное, наверное, он неопытный доктор».

— Татьяна Викторовна — твоя мама? — между тем расспрашивал доктор.

— Да, мама, да… пожалуйста, да. Очень опасно?

Не скупясь на медицинские термины, доктор разъяснил, что у мамы подозревается инфаркт.

— Опасно, как всякая болезнь, но не падай духом, мальчуган. Поставим на ноги маму.

«Хороший доктор! — радостно вспыхнул Антон. — Не сравнить со вчерашней, похожей на верблюдицу докторшей. Замечательный доктор! Мамочка, он тебя вылечит».

— Видишь ли, прямую причину инфаркта в любом случае установить невозможно, — растолковывал доктор. — Здесь, вероятнее всего, основная причина — стресс, душевное потрясение. И образ жизни. Она перерабатывает, мальчуган, как я понял. Машинка на службе, дома машинка, плюс хозяйство, стирка, уборка… Она слишком много работает. А здоровьишко слабенькое.

— Вы ее вылечите? — робко спросил Антон.

— Непременно. Денька через два можешь навестить. Сейчас нельзя, через два дня можно. А рано ты прискакал.

Действительно, едва рассвело, Антон был в больнице на Пироговке, упрашивая нянечку вызвать дежурного врача.

Из больницы потопал в школу пешком. В тенистом сквере Девичьего поля на дорожках лежали охапки подгребенных желтых листьев. Листья хрустко шуршали под ногами. Чудесные запахи осени! Летом, осенью — всегда жить чудесно! Только не умирать! «Мамочка, ты не умрешь. Вернешься домой, изменим твой образ жизни. Вечерней машинки не будет, точка. Мытье посуды на мне, очереди в продуктовых на мне. И на футбол успею… А сейчас в школу. Оказывается, я соскучился о школе. Забыл, какой сегодня первый урок, балда, не поглядел в расписание. Э, все равно. Главное, в перемену увижу Асю…»

Первым уроком была история. Антон к звонку опоздал.

Учитель истории Григорий Григорьевич, или Гри-Гри, нестарый, щеголеватый мужчина, знающий, казалось, все подробности всех исторических эпох, разглядывал классный журнал, выбирая жертву отвечать.

Жертва сама предстала пред его требовательные очи.

— Извините, я опоздал.

— Вижу. Заслужишь в наказание галочку. Прошу.

Гри-Гри театральным жестом пригласил Антона к доске. Вообще он любил жесты, носил усы и бородку и пестрые галстуки.

— Итак, что мы скажем по поводу колониального характера английского империализма в девятнадцатом веке?

Естественно, об английском империализме Антон не имел представления. Молчал. Почесывая висок, косил глаза на Шибанова, взывая о помощи. Как мог Шибанов помочь? Черт бы побрал английский империализм.

— Тэ-экс! — догадался Гри-Гри.

«Сейчас начнет проповедовать», — подумал Антон. Характер Гри-Гри был известен. Гри-Гри презирал лентяев, беспощадно преследовал лень, не уставая внушать: образование — это труд, труд и труд. Талант — тоже труд. Бездельник ничтожен.

— Итак, мы молчим, — язвительно начал Гри-Гри, — нам нечего сказать. В голове пустота. Что касается меня, я считаю, не всем обязательно полное среднее образование. Вам предоставлено это благо, но если вы не умеете им воспользоваться, не стоит обременять своим пустопорожним присутствием класс.

Знал бы Гри-Гри про беды Антона, знал бы, как соскучился о школе Антон! Нет, он знал одно: урок Антоном не выучен.

— Новодеев, представляешь ли ты, как ничтожен и жалок бездельник!

— Вы меня оскорбляете.

— Не оскорбляю, а констатирую факт — пробездельничал, сам себя наказал, стоишь истукан истуканом на посмешище классу.

Антон задохнулся от гнева. Слова учителя стегнули его.

— Не издевайтесь! — крикнул Антон. Он потерял над собой контроль. У него прыгали губы.

— Новодеев, получишь за поведение кол, — грозил учитель.

— Хоть десять! — дерзко ответил Антон, чувствуя, что падает в пропасть и не может удержаться.

— У н-е-е-его умер от-е-ец. Не-е-едавно, — сказал Колька.

Гри-Гри немного смутился.

— Да? Сочувствую, но… мужчина в самое трудное время должен держать себя в руках.

— О-он держит се-е-бя в руках.

— Шибанов, тебя не просят быть адвокатом. Новодеев, итак, отвечать не будешь?

— Нет.

— Значит, двойка — заслуженно.

— Говорят же ва-ам, у не-е-го у-умер оте-ец, — повторил Колька, от волнения заикаясь больше обычного.

Учитель услышал дерзость в тоне Шибанова. Один дерзит, другой дерзит. Если сейчас не поставить распустившихся мальчишек на место, они ему сядут на шею.

Гри-Гри нервничал, понимал, что допустил оплошность, пригрозив колом и двойкой Новодееву. Только теперь он заметил в журнале против фамилии Новодеева пропуски — пропустил два урока. Надо было спокойно отправить его за парту: у мальчишки несчастье, он возбужден. Но все же при любых обстоятельствах лень и грубость остаются ленью и грубостью. Он так и сказал им обоим, а кстати и всему классу.

— Новодеев, Шибанов, при любых обстоятельствах лень и грубость остаются ленью и грубостью.

— Вы первый мне нагрубили! — крикнул Антон.

Он потерял голову. С каждым словом учителя обида Антона нарастала, как снежный ком. Он уже совершенно не помнил себя.

Учитель побелел от гнева, забыл, что он педагог, а перед ним ученик.

— Наглец. Даже смерть отца тебя не исправит.

— От наглеца слышу! — ненавидя учителя, крикнул Антон.

Кажется, он оглох — такая жуткая наступила в классе тишина. Он оглох — от этой мертвой тишины он оглох.

— Вон из класса! — бледный, как бумага, указал учитель на дверь.

Антон его ненавидел, с его усиками, бородкой, его пестрым галстуком, театральными жестами.

— Вон из класса!

— С удовольствием. У вас на уроках мухи дохнут от скуки.

Это неправда. Уроки Гри-Гри были интересны. Учебник в сторону, учебник ему был не нужен, казалось, он живал и в Древнем Египте, и в Греции, и вообще во всех краях мира.

— Мухи дохнут, — глотая слезы, пробормотал Антон и, хлопнув дверью, вышел из класса. Выбежал из школы.

За несколько минут, пока длилась эта дуэль с учителем, сентябрьское небо затянуло тучей, хлынул дождь.

«Как ему отомстить?» — в бешенстве думал Антон.

Дождь лил все пуще, по мостовой уже неслись потоки. Антон, не разбирая дороги, шлепал по лужам. Люди спешили на работу. Сиреневые, розовые, желтые зонтики догоняли и обгоняли его.

Один. На всем свете один.

7

После уроков Ася и Колька, не заходя домой, прибежали прямо к Антону.

— Ду-у-рак! — с порога прорычал Колька Шибанов.

Ася подтвердила — дурак.

Весь день до их прихода Антон пролежал на узкой тахте, тупо уставив глаза в потолок, кляня себя. Зачем он не сдержался? Все привыкли к язвительному нраву учителя истории Гри-Гри. Тот не знал, что папа умер, мама в больнице, счел Антона лентяем: Гри-Гри презирал лентяев, и разве на уроках у него мухи дохнут от скуки?

И вообще как жить без школы? Антон дня не мог прожить без людей. Ему нужны шум и гам перемен, футбольные матчи после уроков, стычки и споры о том, кто талантливее: Михаил Ульянов или Вячеслав Тихонов, и вообще назовите картину последнего времени лучше или даже равную «Биму»? Иногда споры кончались кулачными боями. Михаил Ульянов и Вячеслав Тихонов, он же Штирлиц, он же Иван Иванович из «Бима», не подозревали, что иные их обожатели из-за поклонения тому или другому носили синяк под глазом или шишку на лбу.

Антон размышлял о происшедшем с горьким раскаянием. Кто виноват? Сам поставил на своем прошлом точку.

А мама? Что с мамой?

Антон вскакивал, звонил в больницу. Ему отвечали: позвоните позднее.

Он звонил позднее. Но там или продолжался врачебный обход или лечащий врач срочно вызван куда-то. Антон снова валился на тахту, лежал в тупом отчаянии.

А мама?! В больнице. Ничего не знает, надеется на него. Боль и стыд терзали Антона. Что сделать для мамы? Он не может ничего. Он — ничто.

Но, когда Ася и Колька прибежали и назвали его дураком, он снова забушевал. Мигом встал в оппозицию, ни в чем не раскаиваясь.

— Я не разделяю христианское мировоззрение, — с вызовом сказал Антон. — Если тебе влепят в левую щеку, подставь правую? Никогда! Попробуйте шлепнуть меня по щеке…

— Он сумасшедший, — сказала Ася.

— Свя-а-зать, — сказал Колька.