Ура, Хрустальная Корона! - Василий Доконт

- Да, Магда, его. Он умудрился по снегу домчаться до Раттанара за двенадцать дней и совершенно обессилел. Обычное дело при такой скачке… Вот письмо, которое он привёз, - Фирсофф протянул жене свиток с письмом Барума, - Как видишь, ничего особенного.

- Ясное дело, что письмо, доставленное за двенадцать дней чуть ли не ценой жизни вестника и зовущее на не предусмотренный никакими решениями королей Совет, не представляет ничего особенного, и поэтому мой старый муж готов созвать заседание Кабинета, несмотря на то, что шесть дней назад следующее заседание назначили на начало весны. Во всём этом нет ничего особенного. И в том, что к сарандарцам не подпускают никого солдаты Паджеро, разумеется, тоже нет ничего особенного. Зря ты, Фирсофф, не учишься врать у своих советников-баронов: живёшь со мной без малого шестьдесят лет и за всё это время ни разу не смог меня перехитрить.

- Я бы с удовольствием научился, но ты же знаешь - короли не лгут! До чего же быстро в этом муравейнике расходятся новости, и что удивительно - ничего не переврано, - Фирсофф улыбнулся жене, - Я, видимо, создам министерство разведки и назначу тебя министром. Мне кажется, что ты справишься.

- Я соглашусь, но сначала посоветуюсь с Мороном - не будет ли это для меня понижением в должности? Всё-таки я - королева!

- Да?! Вот уж никогда бы не поверил, что жена короля может быть королевой! В самом деле, назначу тебя министром - и будешь передо мной по струнке ходить. Я из тебя эти фантазии живо выбью: я - королева, я - королева, я - королева…

Фирсофф договорить не успел - Магда кинулась на него в притворном гневе. Король пытался отбиваться, потом вскочил и, обняв жену, поцеловал её.

- Пусти, старый развратник, - королева немного поборолась и ответила на поцелуй…

ГЛАВА ВТОРАЯ

(день первый)

Паджеро хлопотал по созыву Кабинета. Сначала он прикинул, кого из министров можно найти без особого труда - это были люди увлечённые, живущие, в основном, работой. Их оказалось трое: Морон - но он уже знал, Сурат - королевский казначей, и Демад - министр образования и науки.

Сурат почти всё время проводил либо в казначействе (проверял подсчёты монет, поступивших от сборщиков налогов, таможни и других служб, целью которых был сбор средств в казну королевства), либо пересчитывал монеты, выпавшие из Денежного Сундука - доказательство роста богатства Раттанара.

Демад обычно проводил своё время в лаборатории - не имея магических способностей, он посвятил себя чистой науке и был известен своими трудами по математике, геометрии и химии, которой отдавал предпочтение.

К Сурату и Демаду капитан отправил солдат с записками, чтобы избежать лишних расспросов и разговоров, хотя знал, что сохранить в тайне во дворце практически ничего не возможно, а то, что знают во дворце - знает весь Раттанар.

Остальных приходилось искать самому. Одни были слишком тщеславны, чтобы визит человека с менее значительным положением, чем у Паджеро, не задел их самюлюбия. Другие имели маленькие слабости, которым и посвящали своё неслужебное время.

Слабости эти Паджеро не собирался делать всеобщим достоянием. Он был уверен, что общественное мнение складывается из мнений отдельных людей, каждый из которых готов простить всё что угодно, но только самому себе, и потому всегда беспощаден к окружающим.

Понадеявшись, что ревниво следящие за всем, происходящим во дворце, первый советник барон Лонтир и второй советник барон Яктук, услышав про вестника, явятся сами, капитан и их пока сбросил со счетов.

Оставалось шестеро: Тараз - министр торговли, барон Тандер - военный министр, барон Инувик - министр иностранных дел, барон Геймар - глава Дворянского Собрания, Маард - глава Совета Городов и Велес - министр ремёсел и земледелия.

"Начну с Тандера, - решил Паджеро, - ему понадобится время, чтобы прийти в себя".

Барон Тандер среди баронов был редким явлением - он не кичился титулом, был прост в обращении, высокообразован и не питал склонности к своему кругу, предпочитая ему общество солдат и боевых офицеров. Он отдыхал "от общения с дворцовыми бездельниками" в трактире "Костёр ветерана", который содержал его бывший оруженосец Ларнак, ставший инвалидом в одной из битв под командой Тандера и вынесенный им с поля боя. В трактире Ларнака собирались только ветераны - необстрелянных солдат в нём не жаловали - и вспоминали, и поминали под стук деревянной ноги хозяина.

Тандер любил ходить сюда, но, соблюдая осторожность, переодевался рядовым лучником, наивно полагая, что потёртый кожаный нагрудник и не менее заношенный плащ делают его неузнаваемым. От Ларнака он, конечно, не прятался - глупо надеяться, что бывший оруженосец не признает своего командира, но он и не выдаст, случай чего - а вот другие, начав болтать, здорово могли подпортить репутацию министра.

Ларнак знал всех своих клиентов - они были его друзьями, потому что ветераны всегда друзья друг другу, если они настоящие солдаты, а других в "Костёр ветерана" просто не пускали.

Предупреждённые Ларнаком, они добросовестно не узнавали министра, принимая его за того, кем он хотел быть, и в обращении с ним ничем его не выделяли: и хлопали по плечу, и лезли обниматься, когда доходили до стадии "ты меня уважаешь?", и, играя с ним в кости, старались много не выигрывать.

Одно огорчало барона - он не мог вложить свои боевые воспоминания в образ солдата-лучника, а врать не хотел. И потому сидел за столом молча, и расстраивался, понимая, что молчащий без причины ветеран в шумной компании товарищей выглядит неестественно.

Паджеро довольно быстро узнал, где проводит свой досуг министр, потому что он сам был и ветераном, и очень популярным в армии командиром.

Когда он давал наставления оторопевшему от страха, что всё раскрылось, Ларнаку - как лучше обеспечить инкогнито Тандера, он дал и совет:

- Представь его плохо говорящим, а лучше - и вовсе немым - после ранения в голову: шрам достаточно хорошо виден. А кто станет требовать воспоминаний от немого?

Так, по совету Паджеро, барон превратился в немого лучника, и когда его знакомили с возникавшими время от времени новыми посетителями "Костра ветерана", говорили так:

- А это - мировой парень, лучник. Жаль, что немой - он мог бы многое рассказать…

Тандер при этом что-то благодарно мычал и украдкой утирал скупые солдатские слёзы.

Паджеро подъехал к "Костру ветерана", ведя за повод осёдланную лошадь - барон ходил в трактир пешком.

В трактире было шумно - под стук глиняных кружек хор довольно нетрезвых голосов тянул "Раттанарского медведя" - боевую песню раттанарской армии. Бесхитростные слова, рождённые в одном из походов каким-то безвестным народным поэтом, а, может, и не одним, вырывались через неплотно закрытую дверь трактира на заснеженную улицу, и, отражаясь от стен домов, эхом наполняли её пустоту: