Ура, Хрустальная Корона! - Василий Доконт

Тандер при этом что-то благодарно мычал и украдкой утирал скупые солдатские слёзы.

Паджеро подъехал к "Костру ветерана", ведя за повод осёдланную лошадь - барон ходил в трактир пешком.

В трактире было шумно - под стук глиняных кружек хор довольно нетрезвых голосов тянул "Раттанарского медведя" - боевую песню раттанарской армии. Бесхитростные слова, рождённые в одном из походов каким-то безвестным народным поэтом, а, может, и не одним, вырывались через неплотно закрытую дверь трактира на заснеженную улицу, и, отражаясь от стен домов, эхом наполняли её пустоту:

…Плечом к плечу, к руке рука -На врага мы станем дружно!Наше славное оружьеВам намнёт ещё бока, -

запевали несколько высоких голосов. За ними чуть ли не сотня глоток рявкала припев:

Раттанарский медведьНи сегодня, ни впредьНе позволит никомуОбижать свою страну!

Паджеро послушал, затем, нагнувшись с седла, постучал в дверь хозяйской половины трактира.

Дверь открыл взъерошенный мальчишка.

- Позови Ларнака, - капитан бросил ему медную монету.

Мальчишка скрылся, ловко подхватив её на лету.

Тут же появился Ларнак - видно, был не в зале.

- Лучник здесь?

Ларнак утвердительно кивнул.

- Ищет командир, очень срочно.

Ларнак кивнул, что понял, какой командир ищет лучника.

- Передай не мешкая. Возьми коня - через час, не позже, должен быть на месте.

Трактирщик принял повод второго коня и привязал его к дверной ручке:

- Я всё сделаю, как надо. Лучник будет извещён.

Ларнак не называл собеседника, но даже в стуке его деревянной ноги слышалось: "Хорошо, господин капитан! Так точно, господин капитан!"

Паджеро улыбнулся и развернул коня. В спину ему неслось:

Раттанарский медведьНи сегодня, ни впредь…

В библиотеку заглянул дежурный лейтенант Илорин:

- Ваше Величество, Вас просит о встрече первосвященник Поводыря Ардифф.

- Где он?

- Ждёт внизу, в вестибюле.

- Члены Кабинета ещё не собрались?

- Ещё нет, Ваше Величество.

- А Паджеро вернулся?

- Ещё нет, Ваше Величество.

- Ладно, ведите сюда первосвященника, - Фирсофф с досадой отложил свиток, - Этому-то что надо, и именно сегодня?

Вопрос он пробормотал себе под нос после ухода лейтенанта и ответа, естественно, не получил.

Пантеон соргонских богов был невелик и обходился всего девятью особами, которые не были родственниками, друг от друга не зависели и не претендовали на первенство, не нарушая исстари сложившихся зон влияния и ответственности.

Имён их не знали - с чего бы это боги стали представляться такому незначительному существу, как человек, и потому им дали прозвища - по склонностям и сферам деятельности каждого.

Понятно, что Леший, например, был покровителем лесов и всего в них живущего.

Водяной же с честью нёс ответственность за все реки и водоёмы Соргона и содержащиеся в них рыбные запасы.

Рудничий заведовал богатствами, скрытыми в земле, и в чём-то был похож на гномьего Горного Мастера, но не ограничивал себя только горами.

Разящий был богом солдат, оборонителем от врагов, и с удовольствием громыхал своими доспехами, метая молнии, когда Водяной дарил людям дождь.

Светоносец сменял дни и ночи, зажигая то солнце, то луну, щедро посыпая небо искрами звёзд, и менял времена года, чтобы не надоесть однообразием.

Торгующий помогал наладить обмен товарами между королевствами и был помощником всем странствующим, ибо какая же торговля без путешествий. Дороги и их качество были под неусыпным его контролем, оттого его чтили и разбойники.

Умелец дал людям ремёсла и способствовал их процветанию. Науки он также взял под своё покровительство, потому что ремёсла невозможны без знаний.

Матушка научила земледелию, следила за плодоношением всего в природе и за здоровьем плодоносящих. Лекари и травники почитали в ней своего Учителя и вместе с больными просили её об исцелении.

Поводырь имел обыкновение открывать Переходы между мирами, уводя от гибели разные племена и народы, ему доверяли провожать усопших во время их последнего перехода - из жизни в смерть и там распределять их по своему усмотрению. Именно Поводырь вывел в Соргон человеческое племя из какого-то гибнущего мира, да и не только его. Гномы, эльфы и орки тоже пришли сюда через Переходы, но в храмах Поводыря не появлялись: то ли приписывали своё спасение, по неведению, кому-то другому, то ли не умели быть благодарными.

К богам в Соргоне относились как к соседям, только более мудрым и опытным - и посоветуют, и помогут. Им возводили храмы, себе же, для забвения от тягот мирской жизни, строили монастыри.

Все девять Храмов не зависели от светской власти и границ королевств. Управляли ими Верховные служители, выбиравшие для своих резиденций подведомственные храмы и монастыри в любом понравившемся месте любого из Двенадцати королевств, управляли, не вмешиваясь в дела государственные, управляли с ленцой, не торопясь, как было заведено издавна.

Соргонские королевства, в духовном плане, представляли собой тихий патриархальный мир, но мир, населённый людьми, у которых всё - до поры, до времени.

Человеческое тщеславие не имеет пределов, как и человеческая самонадеянность, и с выдвижением в первосвященники Поводыря капризного и амбициозного Ардиффа, спокойствию в соргонском пантеоне пришёл конец.

Опираясь на умение Поводыря перемещаться между мирами, Ардифф доказывал его старшинство над другими, явно местного значения, богами. При этом не брезговал и насильственными методами решения теологических споров: подстрекаемые им служители Поводыря устраивали драки со служителями других Храмов, приводя в недоумение взирающих на эти безобразия верующих, которые в своей жизни привыкли прибегать к покровительству всех богов Соргона.

Перевод Ардиффом своей резиденции в Раттанар сделал его центром склок и религиозного фанатизма.

Фирсофф терпел недолго. Он издал два закона: одним - создал межхрамовый орган для решения между Храмами спорных вопросов и назвал его - Храмовый Круг, намекая, что первенства какого-либо Храма в нём не потерпит. Вторым - разрешил публичные телесные наказания служителей Храмов, участвовавших в бесчинствах и драках, "дабы розгой вколачивать чрез мягкое место в развращенные души служителей благочестие и любовь к окружающим".

Ардифф притих, но не угомонился, и люди Паджеро не спускали с него и Храма Поводыря своих пристальных глаз.