Буддийская медитация: благочестивые упражнения, внима­тельность, транс, мудрость - Эдвард Конзе

[32] Бодхисаттва - личность, находящаяся на пути к прос­ветлению.

В размышлениях о трех драгоценностях вера подчиняется внима­тельности, и они представляются довольно трезвыми и сдержанными и не содержат большого эмоционального пыла. Это путь тхеравадинов. Махаяна по возможности отступает от этой сдержанности и вдобавок способствует тому, что можно назвать культом и благо­честием. В отношении вышесказанного я удовольствовался только одной выдержкой (гл.1, п.З), но я прилагаю (гл.1, п.4) заметку о таком аспекте буддизма, который не представлен в выбранном материале.

Глава II.

Следующая добродетель — внимательность. Она зани­мает центральное место в буддизме, ей придается гораздо большее значение, чем в других религиозных или философских дисциплинах. «Владыка декларировал внимательность, полезную повсеместно. На каком основании? Разум поистине находит прибежище во вниматель­ности, которая ограждает его. Без внимательности разум невозможно ни защитить, ни проконтролировать». Или, как мы читаем в начале «Сатипаттханасутты», «четыре способа применения внимательности — это одно и единственное средство, с помощью которого существа становятся чистыми, которое наносит поражение печали и ламентации, приводит к прекращению страдания и уныния, дает возможность пра­вильно понять метод реализации нирваны». Что же представляет собой эта «внимательность»? Подобно сосредоточению, она дает покой, подобно мудрости она способствует развитию интуиции, но, по сравнению с обоими случаями, в меньшей степени. Рассмотрение в деталях всех бесчисленных упражнений, целью которых является достижение внимательности, увело бы нас слишком далеко. Пожалуй, все они по-разному выражают стремление защитить зарождающийся в глубине нас и заглушаемый покой, который в начале занятий не представляется чем-то очень значительным. Вокруг области. покоя, как бы проводится черта, и внимание удерживает «правонарушите­лей» в их границах. Кроме того, с помощью этих упражнений прояв­ляются забота и осторожное отношение к зарождающейся интуиции. Это в значительной степени касается проблемы «ego». Отвлекающие силы имеют власть и действуют как враги нашего покоя, если «ego» идентифицирует себя с тем, что происходит на поверхности разума, проявляя к этому искреннее сочувствие. В этом случае возникает иллюзия, что эта активность «производится мною», «меня» касается и образуется сфера «моего» существования, в которой живет «Я». Внимательность начинает рассеивать эти иллюзии.

В гл.II, п.1 и п.2 мы вначале рассматриваем довольно элементарное внимание, направляемое на тело и разум. В результате внимания к положению тела (гл.II, п. 1а) монах устанавливает позу уравновешен­ности (гл.II, п.2). Внимательный человек более хорошо информирован относительно собственного ментального состояния, и его способность к интроспекции весьма развита. Его интерес к собственному разуму не делает его непременно эгоцентричным, пока он помнит, что имеет дело с подъемом и спадом имперсональных процессов (гл.II, п.1b). В особый класс входят упражнения на внимание к дыханию. Йогическое дыхание имеет первостепенное значение для достижения покоя. Некоторые из его дополнительных эффектов тщательно разрабаты­ваются хатха-йогой, например телесная релаксация и контроль над психическими процессами тела. Эти аспекты хатха-йоги привлекают массовое воображение. Буддийская традиция проявляет сдержан­ность в этом плане. В более возвышенных и духовно развитых формах йоги целью является ментальное успокоение. Буддизм пре­вышает уровень йогической пранаямы33, она служит ему отправной точкой для медитацион ного размышления о подлинной реальности вещей, посредством которого усваиваются фундаментальные истины. Я показал здесь только начальные стадии, до «доступа». Дальнейшие этапы можно найти у Буддхагхоши или у Сангхаракши.

[33] Пранаяма — дыхательные упражнения в практике йоги.

В гл.II, п.3-5 представлено все то, что предназначено для борьбы с привязанностью к чувственному миру. Этим предписаниям надо следовать, они мало нуждаются в том, чтобы о них говорили.

Глава II, п.3. Вред от чувственных желаний с большим красноре­чием описывается во многих местах буддийских сочинений. Фрагмент, выбранный из «Буддхачариты»34 является более систематичным, чем большинство других. Он содержит свыше 46 строф, я удовольствовался тем, что привел только сравнения, все без исключения взятые из сутр.

[34] Буддхачарита — поэма Ашвагхоши, индийского философа и поэта (ок.80-150 гг.н.э.), в которой описывается жизнь Будды.

Глава II, п.4. Медитация, объектом которой является смерть, при­водится почти полностью, потому что о ней говорится, что она одна из самых благотворных для всех и во все времена. Буддист мог бы сог­ласиться с Платоном, когда тот утверждает, что «те, кто занимаются только одним — умиранием и смертью, являются подлинными при­верженцами познания» («Федон»). Немногие мысли действительно столь же полезны, как это медитационное вспоминание о смерти, не­избежном результате управляемой страстями и невежеством жизни.

Глава II, п.5.

Щепетильный и благовоспитанный человек может высказать пожелание, чтобы я сократил или вообще исключил вы­держки об отвращении к телу, и к мертвому, и к живому. Эта медитация, тем не менее, является поистине сущностью доктрины. Эту поглощенность внимания смертью, разложением и грязью часто называют «патологичной», а мы предпочитаем говорить о счастье и созидании. Верно то, что эта медитация полезна только для темпераментов определенного типа, в то время как для других она опасна и вредна. И было бы заблуждением думать, что ее нужно практиковать все время. Она — часть великой жизни и уравновешена другими инте­ресами. Но для большинства буддистов характерна фундаментальная уверенность в том, что тело — отвратительная вещь и унизительно иметь его. Пока мы любим тело так сильно, как мы это обычно чувствуем, оно представляется видимым и существующим; страсти, которые оно порождает, должны быть выжжены, беспокойство, кото­рое с ним связано, должно быть смело преодолено.

Практикование этих упражнений полезно и в том отношении, что в результате мы выходим из состояния призрачного счастья, в котором хотим жить. Красоту универсума может созерцать только тот, кто уничтожил в себе зло, кто оставил позади обусловленные друг другом страх и привязанность. Правда, по мере продвижения в этих упражнениях всегда существует опасность, что чувство «отвлечения» от тела, все более и более овладевая практикующим, вызовет появление негатив­ной оборонительной позиции по отношению к жизни.

Некоторые из фрагментов в гл.II, п.5, а также в гл.II, п.3а могут быть неприятны современному читателю не только по той причине, что он духовно не пробужден, но также вследствие того, что они намекают на некоторый изъян в монашеской жизни. Они кажутся проявлением жестокости, почти негуманными, слишком аскетичными, им как будто недостает обычной радостности и уравновешенности, которые характерны для буддийских доктрин. В них проявляются некоторая узость и напря­жение, связанные с отсутствием чувства юмора, столь характерного для всех выдающихся людей, и я опасаюсь, что седой аскет может оказаться просто скучным человеком. Но, тем не менее, возможно, что это состояние является временным и предшествующим по отноше­нию к его дальнейшей трансформации в свободную и блистательную бабочку, и мы не должны слишком грубо оценивать его.

Глава II, п.6.

Отстраняющееся от чувств внимание одновременно обращается к Нирване. Нирвана, о которой невозможно помыслить, рассматривается в данном случае в аспекте Покоя. Она на этом сов­сем раннем этапе духовного развития выступает как привлекательная цель, достойная того, чтобы к ней стремиться.

На более высоком плане мудрости Нирвана определяется по отношению к миру и опи­сывается рядом последовательных отрицаний. О ней нельзя сказать, что она такое, можно только провести различие между ней и вещами мира. Что-то позитивное, если можно так выразиться, есть в этом, но медитация, как правило, уклоняется от поощрения интеллектуальных дискуссий относительно того, что переступает пределы интеллекта со всеми его категориями и способами выражения.

Я не смогу сказать, что в следующей главе о трансе я действи­тельно адекватно рассмотрел вопрос об этом глубоком и обширном предмете, который совершенно далек от забот нынешнего дня. Пер­вая выдержка (гл.Ш, п.1) подчеркивает эту отдаленность, без понима­ния которой невозможно дальнейшее продвижение. Но что касается самого психологического механизма транса, детального анализа из­менений, постепенно происходящих в разуме, и конкретных советов, как это делается, то источники содержат мало информации по этому аспекту. Возможно, тайна, известная 2000 лет тому назад, была утеряна со временем. Может быть, причиной этому служит то, что знающие авторитеты не верили в возможность экспликации менталь­ных состояний, которые можно обнаружить только в переживании, но никак не в описании. В замечательных комментариях Нагарджуны1 к «Праджняпарамите»2 мы читаем; что дхьяна3 — это результат трех процессов, т.е. 1) уничтожения желаний по отношению к пяти чувст­венным объектам, 2) устранения пяти препятствий и 3) появления пяти факторов дхьяны. Разделы гл.II.п.Зс и гл.II,п.2Ь касаются двух первых достаточно интеллигибельных процессов, и мы можем представить, что: «как солнце и луна перестают светить, если они скрыты пятью вещами — дымом, облаками, пылью, туманом или рукой Раху, — так мысль человека, если она закрыта пятью препятствиями, бесполезна и для себя, и для других». И есть третий пункт, который представляет непреодолимые трудности, и я в гл.III,п.1b пошёл на компромисс, поместив наудачу несколько выдержек из Буддхагхоши.