Смерть в живых образах - Mortemer
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адик открыл глаза. Он опять задумался, о чем-то не совсем непонятном даже ему. В то время, пока другие дети во время обеда делали из корок хлеба пистолеты и стрелялись. Справа раздался резкий звук, как из-за другой стороны аквариума. Он звучал, как взрыв баллона газа, в чьём-то доме из новостей. Это был просто крик другого ребёнка, прямо за плечом Адика. Испугавшись, Адик обернулся и увидел направленный в него черный пистолет из ржаного хлеба. Тут он услышал смысл слова: «убит!»
Через пару игр с друзьями, его забрала мама.
На улице тяжёлый, серный воздух. Чёрный талый снег и облупившиеся серой костью, жёлтые дома. Адик с мамой ехали домой в тёплом такси. Папа опять не смог забрать их. Он ведь пожарник, опять дом загорелся. Людей спасает, значит. Тут Адик вспомнил недавний обед, в голове закричало слово «убит!». Он знал, что такое смерть из некоторых мультиков, фильмов и рассказов друзей папы. Он её не боялся, ведь считал, что понимал её. Но тут ему стало почти страшно, и он спросил:
– Мам, а ты будешь жить долго?
– Да, конечно, сыночек.
– Точно-точно?
– Точно-точно.
– Правда-правда?
– Правда-правда.
– Так и будет.
На самом деле его отец лежал на квартире у друзей, в пьяном, чёрном сне.
Долгий день закончился, подобно бутылке водки, рождая печаль и жажду повтора. Не было мрачных туч и раскатов грома, как это часто бывает в сказках. Не было всплеска безумия, как это случается в фантастических рассказах. То, что случилось, проявлялось во всем. Во всех смыслах, всех слов, светлого мира Адика. В жилы крепкого фундамента горячей веры – влили холодное, серое уныние яда. Разрывающего ледяными кристаллами её фундамент. Теперь оно вечно, как "я" в представлении самого себя. Его можно усыпить, но нельзя убить.
В этот раз, в тёплый город вечных детей, Адик не пришёл. На окраине города, в сквере с мягкой зеленью, появилась земляная воронка, превращающая всё вокруг в гниль. Из неё вылез полу-призрачный, пепельный, с прожилками жёлтых струй гнили на теле, олень. Стон, из вечно искажённой, выдохнутой вместе с самой жизнью в тело, непонятной живому мукой, одинаково пронзительно был слышан везде. Бледные зрачки, с голубым лазуритовыми белками, видели только самих себя – мёртвых и холодных. Видели в чужих окнах, в чужих домах, в чужих своих и во всех чужих мирах. Наклонённая к серой раздробленной дороге города, пепельная голова не угрожала, как должно гордому зверю, своими белыми, древесными, треснувшими рогами. Но молила о помощи, которую живой или мёртвый дать не мог. Его спасение – страх первых и отец остальных. Это все, чего он любил и желал. Но любовь его сильно напоминала любовь застенчивого мальчика полу-инвалида к девочке-старшекласснице с соседней квартиры. Она была не взаимной. Но в то же время, она всегда была рядом и даже иногда навещала родных и близких. И ему она уделяла знаки внимания, проводя ледяной рукой по шее. Но только из-за презрения или желания помучить больную душу и гнилую тушу убожества.
Живой мертвец расширил город. На его окраине появилось небольшое, тихое место. Пещера, окутанная туманом. Пустая, тесная, длинная кишка, в которой лежал сам Гинос – тот самый зверь. Всем своим видом он доказывал сторонним наблюдателям – холодным, светло-синим призракам, которых создал он себе сам, что именно в такой каменной сырой "кишке" ему и место. Да и он сам искренне думал так же.
Гинос – образ. Живой-неживой. Как и мальчик, в мире своего образного, детского разума, знающего все нужное для счастья априоре. Зверь – образ создания своего нового "я", новой стороны личности. Лишней стороны, которую создали в других мирах и пустили как паразита. Носитель этого вируса в жизни будет до смерти, как будто бы болен. Он всегда ведом и слишком безобиден для других.
Он останется тут навсегда.
Светлая ночь, пересечение улиц, разбитый фонарь, закрытый бар. Мальчик лет 15. Высокий рост, бледная кожа, вытянутое лицо и изуродованный Гиносом взгляд из его холодных, синих глаз. Они смотрели в лужу с радужными кольцами машинного масла с бензином, но вместо цветной химии видели только серую пелену и туман.
У него есть хорошие друзья, родители и куча обычных, скучных проблем. Обычную жизнь омрачал яд. В нем жила ненависть к себе. Постоянная тоска заставила вечно задавать себе вопрос "зачем?" Этот вопрос появился слишком рано, ответ ещё не мог родиться. Все гнетущие его проблемы были исправимы, кроме одного и это было гнилым местом, в скорлупной защите его разума. Собственное тело. Болезни, врождённые и приобретённые, питали его главную болезнь и порождали ненависть.
Картина реального мира превратилась в сплошной туман, краски мира были только чёрные и белые. Голос Гиноса убеждал в вечности этого состояния и полной безвыходности. Быстро сменялись недели и месяца, года. Но при этом, каждый отдельный тянулся невыносимо долго. Уныние высасывало всё наполнение тела, оставляя оболочку бродить по земле в полусне. Нет интереса. Нет задач. Нет цели. Нет сил. И нет сил терпеть это, ничего не помогает. Бессилие, пронзающая вечная тоска вымораживала душу, изнемогала тело. Ни осознать, ни забыться – проклятие Гиноса.
Так в нем зарождалась абсолютная ненависть. Осознание человеческой неидеальности и собственной ущербности, медленно питало её. Пока ненависть была только частью тоски, её постоянным, стабильным источником. Гасило это чувство только любовь. Любая, в любом её проявлении. Только на это нужно было время. Безгласная речь, возникшая из-за осквернения чистого мира чужой глупостью и невежеством, позволило родиться абсолютной ненависти внутри.
«
Ты – мясо.
Ты – слаб.
Твой убеждения – лишь вера.
Мои слова – доказуемая истина.
Почему ты живёшь? Ты этого не хочешь. Тебе нравится пить? Есть? Выпивать? Это жалко даже для собаки, и ты это знаешь. Любая хвостатая тварь хотя бы служит тем, кто выше. В жизни любой брошенки было больше смысла, чем сейчас в твоей.
Ты убеждаешь себя, что веришь, но думал ли ты о том, во что ты вообще веришь? Может в блятского деда, мага-волшебника? В ничто? В долгую, счастливую жизнь? Спасла тебя твоя вера? Не отвечай. Не позорься больше. Не позорь нас. Слушай меня и мы станем сильнее. Мы станем едины.
»
Это не был голос. Это не были слова. Это не были мысли. Это
