Инженер Средневековья - Лео Франковски

Великан? Я довольно высокий — 190 сантиметров, но даже при таком росте меня вряд ли можно назвать великаном.

Я остановился и вытоптал в снегу еще одну стрелку.

— Доблестный христианский рыцарь! Да он просто кровожадный маньяк-убийца! Он рыщет здесь в поисках новых жертв! Он внезапно напал на меня, а ты отпустил его с миром, заставив несколько раз прочитать «Аве Мария».

— Ошибаешься. «Аве Мария» — шесть дюжин и три дюжины «Отче Наш». И он утверждал, что ты первым вызвал его гнев. Зачем ты грубо разговаривал с Рыцарем Креста?

— О! Девять дюжин молитв за покушение на жизнь!

— Пожалуйста, успокойся. Похоже, ты почти не пострадал, и я думаю, что молитвы не повредят его душе. В конце концов важно именно намерение.

— Реальность для меня совсем другое дело.

— Конечно же, сын мой. Теперь я понял: ты был один, шел пешком и не имел при себе никакого оружия. Без извинения, комплимента или просто поклона ты остановил тевтонского рыцаря и начал его о чем-то расспрашивать. Ты даже не назвал ему своего имени. Он все-таки ответил на твой вопрос, даже постарался перевести свои слова на польский — ты ведь не понимаешь немецкого. Но ты повел себя еще более грубо и заявил — по крайней мере намекнул, — что он лжет. Затем он пытался предупредить тебя, но ты ответил… погоди, сейчас вспомню «тоном, который я бы счел недопустимым, обратись так ко мне Магистр Ордена». Потом он ударил тебя. Ну что, сын мой, так было на самом деле?

— Может, и так, но вы излагаете факты очень предвзято, и в любом случае никак нельзя оправдать покушение на жизнь.

— Это верно. Насилие вряд ли подлежит оправданию. Именно поэтому я приказал ему после исповеди замолить свои грехи.

Боже Всемогущий! Меня чуть не убили, а теперь человек, которому я пытался спасти жизнь, старается убедить меня в том, что виноват во всем я. Черт! Где же Воздушные Спасатели? К этому времени мы уже должны были услышать шум вертолета. Я порылся в кармане рубашки и извлек сигареты и одноразовую зажигалку. В пачке оставалась всего одна сигарета. Я хотел выбросить пустую пачку, но мусорить нехорошо, даже в обществе сумасшедшего во время снегопада. Смяв пачку, я засунул ее обратно в карман, прикурил, глубоко затянулся и убрал зажигалку.

Глаза священника расширились от удивления, но он не замедлил шаг.

— Потрясающе. Ты утверждаешь, что являешься истинным христианином. Будь добр, скажи, когда ты в последний раз исповедовался.

— Примерно три недели назад, святой отец.

— Это давно. Не хочешь ли исповедаться сейчас?

— Что? Здесь?

— Конечно, тихий, темный уголок в церкви — гораздо более подходящее место для исповеди. Но это совсем не обязательно. Самое главное — это то, что в сердце.

События последних дней сильно беспокоили меня. Странно исповедоваться сумасшедшему, но ведь за последние сутки и так произошло немало странного. На дворе сентябрь, я бреду по колено в снегу рядом с этим кротким босоногим человеком, который не ощущает ни малейшего дискомфорта. Разумнее всего было бы остановиться, развести костер, поставить палатку и ждать отряда спасателей. Но этот человек отличался невероятной стойкостью, и я знал, что у меня только два выхода — или остаться с ним, или пойти своей дорогой, но остановить его я не мог. Я решил, что исповедаться — неплохая идея, и — кто знает? — может, он и вправду священник.

Возможно, не все мои читатели — добропорядочные католики (а может, таковых и вообще нет), поэтому я расскажу о таинстве исповеди. В костеле вывешиваются таблички, где указано время, и обычно священник слушает исповеди несколько раз в день. Если вы чувствуете, что вам нужно исповедоваться, то идете в костел, часто в одиночестве. Обычно перед вами уже есть несколько человек, и вы терпеливо ждете своей очереди, потому что исповедь — глубоко личное таинство. Священник находится в маленькой комнатке, по обе стороны которой еще два закутка, отгороженных ширмами. В свой черед вы заходите внутрь и опускаетесь на колени. Когда священник выслушал человека в кабинке напротив, вы слышите, как перед вами открывается звуконепроницаемый экран, и для начала вы произносите традиционные слова: «Отпусти мне грехи мои, святой отец, ибо грешен я…»

И затем вы изливаете душу суровому священнику, который не имеет права повторить и слова из того, что услышал. Вы рассказываете о своих поступках и помыслах. Вы отвечаете на его вопросы до тех пор, пока оба не доберетесь до истины. Он отпускает ваши грехи и затем назначает вам наказание. Обычно оно состоит в епитимье и прочтении некоторого количества молитв. Хотя в принципе наказание может быть каким угодно, по усмотрению священника. И вы выполняете, потому что чувствуете в этом необходимость — а иначе какой смысл ходить на исповедь?

У католической церкви есть семь таинств. Некоторые — крещение, конфирмация и соборование — случаются в жизни католика лишь единожды. Другие — изредка, но не всегда: венчание и рукоположение. Два проводятся регулярно — исповедь и причастие. Исповедь — не только самое частое таинство, но и, учитывая природу души человеческой, самой важное.

И поэтому, немного подумав, я произнес:

— Да, отец, мне бы хотелось исповедоваться. Отпусти мне грехи мои, святой отец, ибо грешен я. Последний раз я исповедовался три недели назад, и за это время я… — И я поведал ему обо всем, что случилось, придав особое значение событиям последних тридцати шести часов.

Это была самая странная исповедь в моей жизни. Судите сами: я брел в лесу через сугробы, иногда проваливаясь в них по пояс, в обществе босоногого священника. И конечно, она была самой длинной, так как он задавал бесчисленные вопросы, стараясь уточнить каждую, казалось бы, самую незначительную деталь. Когда исповедь завершилась, небо заметно потемнело.

Наконец он произнес:

— Это просто невероятная история, и я не знаю, что все это значит. У меня есть несколько соображений на этот счет. Ты случайно не солгал во время исповеди?

— Что?!

Никто не лжет на исповеди — ведь это же все равно что вожделеть родную мать.

— Я знал, что ты говоришь правду. Тогда есть два других объяснения. Первое — и наиболее вероятное: ты получил сильный удар по голове. В таких случаях часто происходит помрачение рассудка, но это никак не объясняет наличия у тебя таких странных вещей. Другое объяснение заключается в том, что Бог счел нужным сделать что-то необычное. Но кто я такой, чтобы рассуждать о подобных вещах?

Что до твоих грехов, то они совсем не тяжкие. Ты гневался на свою мать, но это вовсе не удивительно для холостого мужчины двадцати восьми лет от роду. Тем более что в конце концов ты все же послушался ее. Ты возжелал девушку, но опять-таки, ты не женат, а она не замужем, и вы не совершили ничего предосудительного. Разочаровавшись, ты напился, но счет оплатил и никому не причинил вреда. Будучи пьян, ты вторгся в жилище хозяев, однако не нанес ему ущерба. Ты оскорбил рыцаря, но ты не знал подобающего вежливого обращения. И ты плохо подумал обо мне; ты до сих пор убежден, что это у меня помрачен рассудок.

— Отец, пожалуйста!

— Нет-нет! Позволь мне закончить. — Он сделал вдох. — И, возможно, принимая во внимание все эти странные события, ты уверен в своей правоте. Не мне об этом судить. Несмотря на твое странное повествование, несмотря на твой гигантский рост и несмотря на твое необычное облачение, в душе ты очень хороший человек. Я отпускаю тебе твои грехи. Я хочу, чтобы ты понес епитимью, и думаю, что мы сейчас должны опуститься на колени и вознести молитвы Всевышнему.

— Отец, мы же окажемся по пояс в снегу!

— Верно. К тому же небо темнеет и становится холоднее. Сын мой, Господь возьмет нас, когда сочтет нужным, и спасет, когда сочтет нужным. Все, что можем сделать мы, смертные, — это то, что кажется наиболее подходящим в данную минуту.

Итак, дорогой читатель, я встал на колени в снегу, оперся на локти и мысленно прочитал «Символ Веры Апостолов».

Через некоторое время мы вновь продолжили путь.

— Отец, ты сказал правду. Я действительно уверен, что ты сумасшедший. Но должен признать, что, несмотря на это, ты самый святой человек из всех, кого я когда-либо встречал.

— Благодарю, сын мой. Очевидно, ты никогда не встречал по-настоящему святого человека. А вот я однажды встретил Франциска Ассизского, он благословил меня и принял в свой орден. Я вижу, ты устал. Почему ты остановился?

Святой Франциск Ассизский! Сказать, что я удивился, — значит, ничего не сказать. На мне было теплое нижнее белье, плотные джинсы, две пары шерстяных носков, высокие туристские ботинки, толстый свитер, ветровка и пончо. И мне было холодно. А он был босой, в одной лишь монашеской рясе. Я на две головы выше него, но он шел первым, чтобы расчищать для меня путь.

— Спасибо, отец! Я справлюсь. Что занесло тебя в эту глушь?

— «В эту глушь»! Еще одна интересная фраза. Ответ проще простого. Я был в Риме и получил назначение в Краков. Чтобы добраться из точки «А» в точку «В», нужно пройти расстояние между ними.