Тихая Виледь - Николай Редькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего выбоины песком не заровняли? Кто яму копал?
Став на колени, он погладил ладонью дно ямы, выбросил мелкие, еле видимые камушки.
– Вот спасибочки! Поровнял, стало быть, донышко? – зубоскалил Ефимко, сверкая черными глазами. – Да с того ли бочку ты к лотку подходишь, теми ли шепотками-молитвами яичко напутствуешь? – И, катнув свое яйцо, он опять из ямы вынул два!
– Да юла у него[11]! – шумели бабы. – Не давайте ему юлой-то! Без шуму, без гаму очистит всю яму.
А в эту минуту к яме подошла нарядная Поля и, стоя за спинами баб и девок, с улыбкой наблюдала, как Степка, злой и потный, опять наклонился над лотком, держа в руке яйцо. Он хотел уж пустить его, как Поля, вдруг выйдя вперед, остановила его:
– Дай-ко, Степа, у меня рука легкая…
Поднял Ефимко мутные глаза на Полю, а та, как ни в чем не бывало, взяла у оторопевшего Степки яичко красное и пустила его. И весело побежало оно, закрутилось, завертелось, на яму выбежало, одно яйцо миновало, да в другое ударилось!
– О-о! – одобрительно загудели бабы.
– И мне, Поля, и мне! – запросила деревенская ребятня, подавая девушке свои яйца.
– Да ведь такое, ребятки, один раз бывает, – засмеялась Поля, закинула за спину длинную черную косу и пошла себе от ямы под восторженные взгляды девонек-подруженек своих.
Ефимко же, черный, как туча, отошел к столам, что стояли под окнами их дома, сел играть в меленку[12], да со зла так ее крутанул, что чуть было не сломал…
XIV
Вечером под развесистыми черемухами расправила свои крылья буйная русская пляска. Сначала плясали одни бабы, но вот на круг вышел сосед Егора, Евлаха: наклонив голову, пляшет в обнимку со своей Огнийкой. Время от времени он, как петух, задирает потную голову вверх и зычно выкрикивает частушку, обрывая бабьи голоса:
Вороной, воронойПо отаве ходит.Девка парня принесла,На меня находит!
И Егор поплясать охотник, хоть это у него и не выходит. Вышел вслед за Евлахой на круг, топчется среди баб, дергает худыми плечами да под ноги смотрит, то ли не может насмотреться на сапоги свои, то ли боится нарешить их о невидимые выбоины и камни. А в кучке старух, стоящих поодаль, только и слышится:
– Ох уж у нас в деревне только один и плясун – Егор!
– Топтун он, а не плясун!
– А и потоптаться, девка, не всякий умеет. Ай да Егор!
А Анисья его, от баба! Нарядилась в рваные, в заплатах, мужнины штаны, длинную домотканую рубаху, шапку-ушанку и дает копоти!
Цыган цыганочкуПовалил на лавочку.Лавочка качается,Цыган-от матюгается!
Но уж и Дарья Осипова ей не уступает:
Не ходите, девки, замуж,Замужем не берегут.Переделают на бабуИ спасибо не дадут!
А Анисья тут как тут, руками в стороны разводит:
А какая я бывалаВ девках интересная!С кем гуляла, всем давала,Замуж вышла честная!
Егор грозит ей кулаком, а ей хоть бы что: пошла себе кругом, высоко подняв над головой шапку-ушанку.
Мужики да беззубые старухи со смеху покатываются. А Дарья выводит своим сильным голосом:
Пойте, девочки, припевочки,А мне не до того.Умер дедушка на бабушке,И не знаю отчего!
И Анисья-соперница подает визгливый голосок с другого конца:
А у дроли моегоЧудная привычка:Запехает руки в брюки,Щупает яичко!
Вдруг на кругу все смешалось.
Евлаха, плясавший уже без своей бабы, столкнулся с топчущимся в центре Валенковым, посмотрел на него пьяными глазами, словно не узнал, и вдруг заорал во всю глотку:
– Егор!
А тот даже головы не поднял, топчется себе да топчется.
– Егор, кол тебе в уши! – И Евлаха хватанул Егора за рубаху.
Гармонь смолкла. И пляска остановилась. Евлаха продолжал наступать на оторопевшего Егора:
– Говорят, ты к Огнийке моей ходишь, путаешься с ней?
– Евлампий, – всплеснула руками Огнийка. Бабы озабоченно шумели:
– Вот пало опять Евлахе чего-то на ум! Как выпьет, так шибко же неловкой…
– Так путаешься, говорю?
– Чё-о-о? – открыл рот Егор. – Да на кой она мне, твоя Огнийка? Своя хуже хомута.
– Ах! Дак ты моей бабой брезгуешь? – И Евлаха схватил Егора за грудки.
– Этому Евлахе только бы подраться, Еран, настоящий Еран, – недовольно шумели бабы.
Стоявшие поблизости мужики стали сцепившихся разнимать и уговаривать.
– А ты, Васька, чего заступаешься? Родственник он тебе, что ли? – орал Евлаха на мужика с красным вытянутым лицом и большими, навыкат, выразительными глазами.
– Родственник! На одном солнце портянки сушили, вот и породнились! – Ваське было лет пятьдесят.
Длинноногий, выше всех на голову, тучный, широкоплечий, он славился в деревне недюжинной силой.
Подошел Захар и повел Евлаху к столам, за которыми мужики играли в карты. Егор, задетый за живое, поплелся за ними, но встревать в разговор не решался.
Евлаху усадили на скамью. Захар подал ему братыню пива. Егор же стал надоедать Захару, бессвязно лепеча:
– А почего все-таки, соседушка ты мой? Христом Богом ведь просил, а ты, Захарушка, вона как… – Припомнилась подвыпившему Егору обида, и пытал он обидчика, почему все-таки он денег ему взаймы не дал.
– Почего, почего! Богат больно, спичками прикуриваешь!
– Какое, Захарушка, богатство, нужда-злодейка… Захару надоело Егорово бормотание, и он вдруг заявил:
– Да я тебе пятак и так отдам. Надо? Прыгнешь с конька, и он твой! – И Захар посмотрел вверх, на крышу своего большого дома.
– А чё? – сразу согласился Егор.
– Чё не чё, а прыгнуть надобно на борону, кверху зубьями, ага! – Не думал не гадал Захар, что на такое Егор согласится.
Егор и правда опешил. С ответом замешкался. А ежели как ноги изувечишь, живи потом стороником-то!
– А-а-а, – зубоскалил Евлаха, – куда тебе, Егорша, в порты наложишь!
И младший брат Евлахи, Ксанфий, сидевший в кресле под окнами, похохатывал да колотил руками о деревянные подлокотники: Ксанфий с детства был неходячим. Евлаха выносил его на улицу весной, летом, по большим праздникам.
Народу у столов собралось много. И Егор, раззадоренный, уж не мог отступать. Махнув рукой, он полез на крышу по скрипящей лестнице. Пока он взбирался и, покачиваясь, шел по охлупеню[13] к коньку, Евлахины сыновья, Игорь да Сидор, молодые мужики, под стать отцу любившие потеху, притащили деревянную борону и бросили ее зубьями вверх под передними окнами против конька.
– Чего ты с дикаря возьмешь! – бранилась разгоряченная пляской Анисья. Вытерла лицо ушанкой и вгорячах ударила ею оземь.
Пелагея, оказавшаяся рядом со Степаном, сочувственно смотрела, как тот хмурится и катает желваки. Ефим взглядывал на них со стороны: по душе ему была потеха над Степкиным отцом. Захар, поняв, что дело зашло далеко, попытался Егора урезонить:
– Слезай, чтоб тебе!.. Так отдам, на! – И он подбросил на ладони пятак.
Егор, глянув вниз на борону, похоже, внял речам Захаровым, осторожно попятился от конька, но Евлаха продолжал потешаться:
– Ой и Егорша! Эко ты! Духу не хватает… Ну и Егорша!..
И Ксанфий продолжал хохотать, безобразно растягивая рот. И Егора «повело». Он опять подлез к коньку и, изловчившись, прыгнул вниз!
Все ахнули. Бросились его поднимать и ощупывать.
– Цел вроде бы, – смеялась отчего-то очень счастливая Поля.
– Да чего этому сухарю сделается! Скоро-то его не уторкаешь! – оживились перепугавшиеся было бабы.
– Ой, болько, тут болько, – как будто понарошку постанывал Егор.
Его, хромающего на правую ногу, отвели к столам, на скамью, как барина, усадили.
Захар пятак выложил, полный ковш пива подал… Ваське долговязому забава не понравилась.
– А чего, складнички? А ежели как я вашу поварню в лог спихну? За два пятака! – подступил он к Евлахе.
И все притихли.
Видимая отсюда поварня стояла на краю пологой лощинки. Почва здесь была песчаная. Под одним углом песок осыпался.
И народ озабоченно призадумался. А что, ежели поднатужиться? Пожалуй, что можно поварню и спихнуть. У Васьки вон какая силища!
И Евлаха заерепенился:
– А три пятака не хочешь ли?
– Эта работенка как раз два стоит.
– Ишь ты! – В голосе Евлахи уже не было прежней уверенности.
Вмешался Захар:
– Будет тебе, Василий! Ну тебя к лешакам, прости Господи! – И Евлахе, и Василию подал по ковшу пива.
И Василий больше не настаивал, словно ему уже того довольно было, что Евлаха пошел на попятную. Вскоре вновь заиграла голосистая гармонь…
XV
Молодежь образовала свой круг, пустилась отплясывать «звездочку». На круг выскочили два парня и давай дробить! А девки по сторонкам ждут-дожидаются, когда их суженые по плечу хлопнут.
Поплясали парни, покружились – каждый против желанной ему красавицы остановился: хлоп-топ!
И девка пошла дробить.
Теперь уж две пары на кругу. Крутятся-вертятся.
Поплясав, опять к ожидающим-дожидающим повернулись: девка парня выбрала, парень – девицу-красавицу. Новые пары образовались. Теперь уж четыре их, восьмеро пляшущих, полная «звездочка»!
