Поиск - 92. Приключения. Фантастика - Александр Крашенинников

Пластилиновые стояли молча, только с угрюмой нервностью скрежетнула по камню лопата. Дьякон обернулся. Сзади, контрастно облитые луной, тоже виднелись вытесанные из серого полумрака фигуры.

— Этого мало. Мы знаем, сколько вы взяли, — сказал тонкий сонный ролос из середины пластилиновых.

Дьякон подумал, что это не такое уж плохое начало. Нужно поторговаться, потянуть время, а там подоспеет Пан со свитой. Игуменья сдвинулась ближе к Подруге. Да, женщинам теперь надо держаться вместе, встать спиной друг к другу, если чего.

— На кладбище слишком много посторонних! — вдруг ясно и молодо крикнул кто-то из гробокопателей, стоявших с краю. — Мешают работать.

«Претендент на верхушку в стае», — сказал себе Дьякон.

Они остановились в нескольких метрах от пластилиновых. Тех было пятеро. Кропотливая кротовья жизнь отозвалась некой одутловатостью в их лицах, подсвеченных теперь выражением силы и превосходства. Тот, что с краю, был высокий горбоносый парень с засунутыми за ремень белоснежными рукавицами.

— В чем дело? — сказал Отец.

Сзади приближался осторожный хруст. Дьякона захлестнула ненависть. Что она о себе возомнила, эта падаль? Числом берут лишь клопы.

— Слушай, Дикий, — заговорил Отец, — мы могли бы обсудить это в другом месте.

— Кладбище слишком маленькое, — все так же сонно сказал тот, что в середине. — Нет места для переговоров.

Это был огромный мужик в кепке. В правой руке он, как дубинку, держал за конец черенка титановую лопату. Лезвие лопаты мягко, бархатно посвечивало.

Хрустящие медленные шаги сзади всё приближались.

Отец потянул рясу из рук Подруги. Та встревоженно и недоуменно посмотрела на него. Значит, уходить?

Но Дьякон понял. Горячая дрожь обвалилась у него от груди к животу. Он встал слева от Отца, даже чуть впереди его, во все глаза следя за пластилиновым, который стоял в центре группы рядом с Диким. Это был толстый, чернобородый парень с острыми посвечивающими глазками. За все время никто из Братьев даже мельком не глянул назад. Сердце у Дьякона полетело. Нет, этих ребят хоть режь.

Отец, не спеша, обстоятельно надел рясу: левая рука, правая, рисковый рыцарственный подскок плеч, заюючительное, легкое — ветерок — встряхивание. Пластилиновые уже едва ли не добродушно поглядывали на него.

Дьякон презирал искусство драться, прощая его лишь Отцу. И когда уловил, что в следующий момент Отец метнет финку, он по-простецки, но молниеносно бросился под ноги чернобородому напарнику Дикого. Земля кувыркнулась под ним, над ним, сбоку от него, ботинок чернобородого, обжигая болью, зацепил его за ухо. Дьякон стремительно вскочил и ударил гробокопателя ногой в пах с такой силой, что его тело проехало по гравию. Чернобородый закричал, свертываясь в клубок. Дьякон повернулся. Отец вытаскивал финку из груди Дикого. Пластилиновые рядом с ним стояли, будто окаменевшие, а тех, сзади, уже не было, исчезли.

— Орлик, получается, теперь ты шишкарь, — сказал Отец горбоносому. — Наши дела мы с тобой как-нибудь потом обговорим.

«Нет, Отца надо было ставить Магистром еще тогда, два года назад», — подумал Дьякон.

И пластилиновые, и Братья во все глаза смотрели на Отца и на тело Дикого — кто с ужасом, кто с завистью, а кто с неодобрением: убийство — оно всегда убийство, и лучше бы без этого.

Дикий судорожно всхрапнул и умолк. Его левая рука, лежавшая на животе, свалилась на землю. Дьякон на какой-то момент почувствовал, что дело идет не так, как надо, слишком неудачно, чтобы сегодня служить мессу. Он с тоской посмотрел в темноту кладбищенской рощи, словно отыскивая там некий знак.

— Ну вот и ладно, — сказал Хамеол, выпячивая свои круглые добродушные губы.

Как всегда, не понять было, к чему он это. Парень потаенный, Хамеол не одобрял таких вот столкновений. «Это не по нашей вере», — говаривал он, и был, конечно, прав. По вере бы накинуть из-за кустов петельку или опоить. Но какое уж тут из-за кустов…

— Инструмент, — примиряюще сказал Дьякон, подбирая титановую лопату и протягивая Орлику.

Пластилиновые подняли своего бывшего вожака и под присмотром Братьев потащили. Чернобородый, кое-как оклемавшись, хромал сзади. Теперь, если он согласится копать Дикому могилу, жить ему среди своих дворняжкой; если не согласится — и того хуже…

Место выбрали — захочешь, не придумаешь: могилу председателя какого-то спортобщества. Хотя отчего же: Дикий в своем роде был замечательным спортсменом, будут теперь вдвоем, не скучно. Отец сам заставил чернобородого взять лопату.

Дело было кончено в полчаса. Но и без того потеряли уйму времени. Едва последний пластилиновый, завершив отсыпку холмика, выпрямился, Братья, не говоря ни слова, двинулись по узким извилистым ложбинкам меж могил к часовне.

Часовня стояла в дальнем углу кладбища и была местом, куда люди и в дневное время не ходят. Ночами же сюда не осмеливались соваться даже пластилиновые.

Пан с «прихожей» — приверженцами, пока не окончательно принятыми — были уже на месте. Должно быть, они только что пришли: стояли на площадке перед часовней еще гуськом, не сойдясь в толпу. Пан, в черном плаще с белым подбоем и высоких сапогах, молча прохаживался под стеной часовни. Его голова отбрасывала от факела, пылающего рядом, круглую красную тень.

Дьякон запахнулся — что-то как бы потянуло сыростью. На нем тоже сапоги и плащ, в стычке с пластилиновыми, к счастью, почти не пострадавший. Плащ с зеленым подбоем. Он четвертый среди Братьев после Отца, Пана и Котиса. Но — скучно сегодня Дьякону. И отчего ему сегодня так скучно?

Приплод!.. За историей с Диким он совсем забыл об этом. Пан, Котис, Ерофей, Мара, Хамеол или он, Дьякон. Сегодня после мессы выяснится, кто именно.

Место, где стояла часовня, когда-то находилось за пределами кладбища, в лесу, и вокруг остались огромные ели и лиственницы. Сейчас озаренное нервным, странно раскачивающимся пламенем факела пространство около часовни походило на объятый пожаром храм. Братья, боковой тропинкой степенно войдя в этот храм, присоединились к «прихожей», не смешиваясь однако с пей.

Многих Дьякон уже знал. Вот поп-расстрига, в свое время обрюхативший не одну богомолку. Вдвое старше почти любого из них, он мстил выпнувшей его церкви с увлечением семнадцатилетнего. Случалось, хулиганил и с монашками, а священнику Алексею выбил однажды зуб. Сейчас он шептал что-то соседке, ведьме с распущенными желтыми волосами, и глазки его посверкивали. А вот татуированный сирота Сережа двадцати двух лет. В свое время он не поладил с паханом, когда-то в доисторическую эпоху поступившим по-свински и с Отцом, и когда пахан вышел за ворота, порезал его. Вообще-то, уголовных не брали, но Сережу от подручных пахана защитили, и он с тех пор соблюдал законы Братьев свято. Как и его сосед, школьный отличник Савельев, расплевавшийся с родителем, который вдруг полюбил политику так горячо, что баллотировался на выборах.