СССР: вернуться в детство 3 - Владимир Олегович Войлошников

К вечеру небо вспухло тучами, пошёл дождь, разрастающийся в ливень, а я всё не могла остановиться, писала, писала…

— Ольга, спать ложись, — заглянула ко мне бабушка.

— Ты, баба, ложись. Я немножко ещё поработаю, пока мысли не растерялись.

В четыре часа ночи пришла мама и начала ругаться громким шёпотом. Вообще, трудно ругаться, когда у вас на руках младенец, который чувствует вашу нервозность и от этого не может уснуть.

— Дай мне его, мы вместе ляжем, — попросила я.

— Да ты его придавишь, — усомнилась мама.

— Вот ещё! Давай. Он уснёт, и я усну. А то прямо штырит меня.

— Клеёнку тогда принесу сейчас.

Памперсов-то, если вы не помните, нет, и чтобы не сушить назавтра матрас (если вдруг), мама застелила кровать большим куском зелёной детской клеёнки, а сверху — ещё одной простынёй…

И мы, действительно, уснули, ко всеобщему удивлению. Сперва, конечно, Федька немножко покряхтел, пытаясь перевернуться. Перелезть через меня он всё равно не мог и успокоился. А я нюхала его молочную макушку, и буйствующие мысли потихоньку затихали. И постепенно провалилась в сон.

В девять я проснулась от того, что мама аккуратно вынимала из постели Федьку — у них по расписанию кормёжка. Хотела повернуться на другой бок да уснуть — но не тут-то было! За окном светло, хоть и поливает, как из ведра. Да ещё шум дождя и капли, шлёпающие по перилам балкона, внедрялись в сознание с настойчивостью свёрл. Потом откуда-то из глубины начал всплывать диалог, и он такой получался ловкий, что мне стало ужасно жалко: усну сейчас — и всё сомнётся, забудется. И, конечно же, я подорвалась и стала его записывать. А потом что-то ещё… Отвлекла от этого занятия меня, простите, физиология. Я побежала в туалет, потом умылась, вспомнила, что надо переодеться, налила себе чаю…

Через какое-то время рядом со мной на столе обнаружилась тарелка манной каши с кусочком жёлтого растопленного масла посередине. Я съела это всё практически на автомате, с трудом осознавая действительность вокруг. Вот что, товарищи, доминанты с людями[7] делают!

К вечеру я закончила вторую тетрадь и начала третью. Ночью повторилась сцена с обнаружением меня неспящей, на сей раз в два часа. Я остро пожалела о том, что забыла закрыть на дверях шпингалет — а он был! Мама стояла у меня над душой, пока я дописывала сцену, после чего страшными угрозами уложила меня в кровать.

— Я всё равно сейчас не усну! — сердито проворчала я.

— Уснёшь! — так же сердито ответила она и сунула мне под бок Федьку.

И я уснула.

В девять повторился ранний подъём и всё прилагающееся. Я закрыла дверь, вставила беруши и включила внутренний игнор внешнего мира.

Да, я понимаю, что подобное лихорадочное состояние, когда доминанта начинает довлеть надо всем, — не сильно психически здоровое. Но это всё, если хотите, был в том числе и эксперимент над собой. Я пыталась нащупать способ искусственно входить в нужное состояние. Второй половиной эксперимента было научиться безболезненно и по собственному желанию выходить из него. Пока второе у меня получалось только с помощью Федьки, вызывающего у меня целый комплекс умиротворяющих и глубоко успокаивающих ощущений. С другой стороны — тоже хлеб! Если это в принципе получается, то позже можно будет попробовать прицепиться и к другому якорю. Как собака Павлова. К плюшевому мишке, например.

Подлежит ли муза дрессировке? Удобно было бы, как с лампочкой: включил — выключил.

В обед я стала жертвой заговора. Подозреваю, что в чай мне подмешали что-то типа ударной дозы валерьянки, потому как ближе к трём часам меня начало рубить со страшной силой. Зная за собой, что если уж мозг устал, то бороться с этим бесполезно, я легла и тупо уснула. И проспала до часу ночи! Проснулась — все дрыхнут.

Ну, поздравляю, вы меня победили.

Я налила себе кружку молока (чтоб чайником не шуршать), взяла пакет печенья и удалилась в свою комнату. Коварно заперлась изнутри, заложила щель под дверью покрывалом и включила настольную лампу.

В три часа ночи явилась мама. Толкнулась в дверь — я затаилась, как мышь. Потом слышу: шаги вроде удалились. Сижу, пишу себе тихонько — и вдруг стук в окно! Так и обоср*ться можно, между прочим!

Я всё никак не могу привыкнуть, что в новом доме балкон не в одну комнату длиной, а в две. Маман прошла через бабушкину спальню, где, собственно, и находится балконная дверь, вышла — а у меня фонарь в окне светится! И стоит такая гневная, как призрак замка Кентервилль. А этаж третий, между прочим!

Бабушка проснулась от моего вопля и сильно испугалась.

Всеобщий шухер, короче.

Поговорили мы на повышенных тонах. Еле я от них отбилась:

— Вы себе как представляете, — говорю, — я весь день спала — и снова спать? Я что — телевизор вам? Захотели — выключили?

Мама, конечно, напирала на сбитый режим, и вредность, и вообще. Пришлось пообещать ей, что в ближайшие же дни я постараюсь график сна выправить.

Да я и сама чувствовала, что меня отпускает. Теперь я строчила не как тот мальчик из «Ералаша»[8], а примерно в полтора раза медленнее. И, тем не менее, к вечеру пятницы показался край. В смысле — финал. Получилось пять с четвертью тетрадок. Учитывая плотность письма (а я чем больше тороплюсь, тем мельче пишу) и сокращения, объём где-то приближался к шести с половиной авторским листам.

Тут мне пришло в голову сравнение с экзаменационными сочинениями. В моё время от десяти-одиннадцатиклассников ожидали, что за шесть часов они хорошенько подумают и напишут сочинение как минимум на шести-семи страницах. Причём, многие сперва пишут черновик, а уж потом начисто. А я-то — только черновик! Если взять в расчёт, что я четыре дня строчила по восемнадцать часов кряду, головы не поднимая, не такой уж и рекорд. Но работа на износ, скажу я вам. Я к зеркалу подошла — мама