Ограниченный контингент - Борис Громов

Основная же задача сформированной начальником Генерального штаба группы, на наш взгляд, состояла в оказании помощи командованию 40-й армии таким образом, чтобы при планировании и проведении боевых действий была сведена до минимума возможная гибель солдат и офицеров, проходивших службу в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.

«Десант высадить в «зеленой зоне»…»

В последних числах апреля 1985 года началась подготовленная в соответствии с имевшимся планом боевых действий очередная войсковая операция в ущелье Панджшер против крупной группировки полевого командира моджахедов Ахмад Шаха Масуда. Спланирована она была в связи с тем, что банды Масуда представляли реальную опасность для наших гарнизонов, находившихся непосредственно в районе этого горного ущелья. Они угрожали нормальному и бесперебойному движению автомобильных колонн по основной дороге на Южном Саланге — как мы ее называли, «дороге жизни». Кроме того, в середине восьмидесятых годов нам удалось наладить более или менее успешный переговорный процесс и прийти с некоторыми руководителями вооруженных отрядов оппозиции к взаимным договоренностям о ненападении. Несмотря на это, несколько полевых командиров, в том числе и Масуд, не только не выполняли взятые на себя обязательства, но и, пользуясь тем, что против них не ведутся активные действия, усиливали свои формирования. Мы не могли допустить существования подобных группировок, поэтому и было принято решение о проведении в ущелье Панджшер крупномасштабной войсковой операции. Она была подготовлена и проведена под руководством недавно назначенного командующего 40-й армией генерал-лейтенанта Игоря Николаевича Родионова. В тактическом отношении панджшерская операция отличалась от предыдущих тем, что боевые действия здесь впервые были начаты высадкой большого количества десанта, который отрезал душманам пути отступления в горы, как они это обычно делали. Затем, по замыслу операции, действуя десантными и мотострелковыми подразделениями совместно с авиацией, мы должны были разгромить саму группировку моджахедов и тем самым поставить точку в разговоре о существовании в Панджшере каких бы то ни было бандформирований оппозиции.

Операция началась успешно. Десанты были высажены точно по времени в те места, куда мы и планировали. Управляемость была хорошей — на командный пункт армии постоянно поступали доклады о том, что в районе боевых действий видны банды, которые пытаются скрыться в горах, но наталкиваются на сплошную стену встречного огня десантников.

В начале июня, в самый разгар операции, мы неожиданно получили шифровку о том, что в Кабул прилетает один из крупных военачальников. Называть его имя по этическим соображениям я не считаю целесообразным.

Во время телефонного разговора маршал Ахромеев посоветовал мне встретить его, представиться и сообщить, что в Афганистане действует наша группа представителей Генштаба. Что и было сделано — на Кабульский аэродром, где должен был приземлиться самолет, мы поехали вместе с главным военным советником в Афганистане генералом армии Григорием Ивановичем Салмановым. До этого мне ни разу не приходилось лично встречаться с человеком, который должен был прилететь. Я знал о нем лишь то, что за плечами этого генерала огромный командирский опыт — он долгое время командовал несколькими крупными группировками советских войск как на территории нашей страны, так и за границей.

Уже спускаясь по трапу, генерал приветливо улыбался. На его танковом комбинезоне была видна Звезда Героя Советского Союза. Он тепло обнялся с Салмановым и сдержанно поздоровался со мной. Я представился, но, как мне показалось, он не сразу понял, какую должность я занимаю. Мы заехали в штаб армии, после чего генерал приказал, чтобы его доставили на командный пункт армии, где боевыми действиями руководил генерал Родионов. В этот же день мы прилетели в Баграм. Генерал заслушал короткий доклад командующего армией и сразу же начал ставить уточняющие задачи по проведению операции.

Я ничего не имею против самого генерала и того, как он привык командовать войсками. В конце концов, этот военачальник принимал участие в Великой Отечественной войне, и годы, проведенные им в армии, сформировали у него свой стиль управления войсками. Тем не менее я предполагал, что он внимательно выслушает не только командование 40-й армии, но и советнический аппарат, прежде всего Салманова — человека очень опытного. Может быть, определенный смысл был бы и в разговоре со мной. Это нужно было прежде всего самому генералу, для того чтобы он разобрался и понял, что же творится в Афганистане и почему здесь возникла такая сложная ситуация.

Обстановку же в 1985 году можно было охарактеризовать одним словом — тупиковая. Активные боевые действия непрерывно велись в нескольких районах страны, тем не менее душманы, разбитые в той или иной провинции, всегда очень быстро восстанавливали свои силы и заново создавали большое количество баз и складов. Через полтора месяца после того, как наши батальоны возвращались в военные городки, мы снова были вынуждены проводить операции.

Я предполагал, что генерал вникнет во все тонкости обстановки и, как военачальник с огромным опытом, предпримет какие-то неординарные меры для изменения ситуации в стране в нашу пользу. Многие офицеры, оказавшись в Афганистане, очень скоро понимали бесперспективность боевых действий как основы нашего пребывания здесь, потому что, за редким исключением, ничего, кроме жертв среди наших солдат и среди афганцев, они не несли. Безусловно, мы оказывались перед необходимостью проведения ответных операций, для того чтобы исключить повторные нападения на наши гарнизоны. И все же многие, в том числе и я, были сторонниками переговоров с противником, в данном случае с душманами. Больше того, офицеры и генералы самыми первыми пришли к выводу о необходимости безусловного и полного вывода 40-й армии из Афганистана.

Здесь, видимо, нужно сказать о том, что все боевые действия на территории Афганистана мы проводили исключительно по просьбе руководства, которое существовало в стране в тот период. Мы были хорошо осведомлены, и Наджибулла не делал секрета из того, что он регулярно напрямую связывается с московскими руководителями. Как правило, сначала он выходил на министра обороны СССР, затем на Генсека. Позже, насколько мне известно, на Крючкова. Просило афганское правительство слишком часто и очень много. Конечно, в определенной степени угроза для действовавшего в Афганистане режима со стороны оппозиции существовала на протяжении всех девяти лет, пока в стране находились советские войска. Но в телефонных разговорах между Кабулом и Москвой, на мой взгляд, ситуации очень часто чрезвычайно драматизировались. Стоило лишь душманам обнаружить себя, скажем, в провинции Нангархар или в Кунаре, как по каналам правительственной связи Наджибулла настаивал, едва ли не требовал провести в этих районах боевые действия, убеждая «товарищей в Москве», что над провинциальными центрами нависла серьезная опасность, что под угрозой ликвидации находятся крупные гидроэлектростанции, кстати построенные советскими специалистами, а основные дороги Афганистана через несколько дней могут быть окончательно заблокированы. Иногда такие сведения не соответствовали истинному положению дел. Однако редкое обращение, выдержанное в подобном тоне, оставалось без внимания, и, как правило, вскоре в штаб 40-й армии приходили шифровки, обязывавшие нас усилить охрану коммуникаций в том или ином районе Афганистана.