Наши за границей - Николай Лейкин

— Да погоди, нужно сначала разыскать этотъ ресторанъ. Коше. Ву саве y э ресторанъ де тантъ Пате? — спросила Глафира Семеновна извозчика.

— Quel numéro, madame? — обратился тотъ къ ней въ свою очередь.

— Нумеръ дома спрашиваетъ… Почемъ я знаю! Же не ce па.

— Alors il faut chercher. C'est un restaurant russe?

— Какъ рюссъ? Франсе. Эта тетка Пате описана, какъ самая добрая женщина. Когда съ Клотильдой случился грѣхъ и она родила ребенка, то Пате призрѣла этого ребенка и вскормила на козьемъ молокѣ. A Клотильда была больна и лежала въ клиникѣ. Видишь, я все помню.

— Boulevard St.-Germain! — указалъ бичомъ извозчикъ.

— И бульваръ Сенъ-Жерменъ отлично помню. Тутъ жилъ въ мансардѣ этотъ самый…

— Да брось…

— Нѣтъ, зачѣмъ-же бросать! Это пріятно вспоминать. Онъ былъ въ аптекѣ приказчикомъ.

— La rue des Ecoles. La rue St.-Jacques, — показывалъ извозчикъ.

— Все, все помню… Всѣ мѣста знакомыя…

— C'est la Sarbonne..

— Ахъ, Сорбона! Вотъ она Сорбона-то! — Николай Иванычъ, смотри Сорбону. Тутъ и Жозефъ тутъ и Лазаръ учились. Вотъ, вотъ… Здѣсь-то у букиниста и нашли они рукопись шестнадцатаго столѣтія, по которой Жозефъ оказался потомкомъ герцога Овре и полнымъ наслѣдникомъ всѣхъ его милліоновъ.

— Гм… Гм… Такъ. А только это, душечка, совсѣмъ не интересно.

— Да какъ-же не интересно-то, ежели кто читалъ.

— А я не читалъ. Да и вообще въ романахъ все враки.

— Враки? А вотъ посмотри, у желѣзной рѣшетки разложены книги и букинистъ стоитъ. Такъ и въ романѣ стояло. Стало быть, это правда, а не враки. Видишь букиниста?

— Ну, ладно, ладно. Ты вотъ ресторанчикъ-то хотѣла разыскать, такъ давай разыскивать.

— Ахъ, тебѣ только-бы до ресторана-то до рваться. И какой-ты ненасытный!

— Дура, да вѣдь я для тебя-же. Ты хотѣла.

— Collège de France… — указалъ извозчикъ на зданіе.

— И коллежъ де Франсъ отлично помню. Вотъ тутъ должна быть тоже одна таверна подъ названіемъ «Рогъ изобилія». Вотъ, вотъ… Навѣрное эта, — оживилась Глафира Семеновна, указывая на грязненькій ресторанъ, около котораго стояли двое въ сѣрыхъ блузахъ и черныхъ шляпахъ.

— Такъ зайдемъ. Что-жъ ты такъ-то, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— И зашла-бы, потому что здѣсь рѣзчикъ Каро проигралъ въ кости свою жену художнику Брюле, но я не знаю, та-ли эта таверна.

— Такъ спроси. Спроси у извозчика.

— II спросила-бы, но не знаю, какъ по-французски рогъ изобилія. Коше! Коше! Команъ онъ номъ сетъ тавернъ? — обратилась Глафира Семеновна къ извозчику.

— Connais pas, madame… Mais si vous voulez visiter un restaurant où il y a une dame, qui parle russe, alors-voilà.

Извозчикъ указалъ на ресторанчикъ на другой сторонѣ улицы.

— Что онъ говоритъ? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Да вотъ указываетъ на ресторанъ, гдѣ есть какая-то дама, которая говоритъ по-русски.

— Непремѣнно надо зайти. Что-же ты не велишь остановиться? Француженка эта дама?

— Коше! Се тюнь дамъ франсе, ки парль рюссь? спросила Глафира Семеновна.

— Oui, oui, madame… Elle а été à St-Pétersbourg…

— Да, да, француженка, но бывалая въ Петербургѣ.

— Отлично. Коше! Стой! Стой!

— Коше! Арете! Иль фо вуаръ сетъ дамъ.

Извозчикъ стегнулъ бичомъ лошадь и подъѣхалъ къ невзрачному ресторанчику.

LXVI

Ресторанчикъ, въ который вошли супруги, былъ самый невзрачный ресторанчикъ. Его скорѣе можно было назвать винной лавкой, гдѣ, впрочемъ, кромѣ вина продавались хлѣбъ, яйца, редиска и рѣдька, которые и лежали на мраморномъ прилавкѣ вмѣстѣ съ жестяными воронками, служащими для наливанія вина въ бутылки. За прилавкомъ стояла сильно расползшаяся толстая пожилая женщина въ высокой гребенкѣ съ жемчужными бусами въ волосахъ. Женщина была громаднаго роста, брюнетка, съ дугообразными черными бровями, очевидно подкрашенными, и съ маленькими усиками надъ верхней губой. Мясистыя руки ея съ жирными пальцами въ дешевыхъ кольцахъ едва сходились на животѣ. Затянутая въ корсетъ грудь представляла цѣлую гору. Женщина была одѣта въ черное шерстяное платье. У прилавка стояли два тощіе французика въ потертыхъ пиджакахъ — одинъ съ тараканьими усами, другой съ козлиной бородкой — и любезничали съ женщиной. Ресторанчикъ состоялъ всего только изъ одной комнаты съ грязнымъ поломъ, на которомъ валялись объѣдки редиски, яичная скорлупа. На стѣнахъ висѣли плохія литографіи въ старыхъ, засиженныхъ мухами деревянныхъ рамахъ и даже были просто налѣплены дешевенькія народныя картинки въ яркихъ краскахъ, изображающія разстрѣливаніе слона во время осады Парижа, карту Европы въ лицахъ, гдѣ на мѣстѣ Россіи лежитъ громадный медвѣдь, a на мѣстѣ Германіи прусская каска со штыкомъ, и т. и. Пахло виномъ. Столиковъ въ ресторанчикѣ было нѣсколько, но посѣтители сидѣли только за двумя столами. За однимъ два француза, снявъ сюртуки, играли въ домино, за другимъ одинокій посѣтитель въ высокой французской фуражкѣ, имѣя передъ собою бутылку съ виномъ, внимательно читалъ «Petit Journal». Изъ прислуги была всего только одна дѣвушка, очень молоденькая, въ клеенчатомъ передникѣ и съ сумочкой y пояса. Войдя въ ресторанчикъ, Глафира Семеновна даже попятилась.

— Кабакъ какой-то… Ужъ входить-ли? — проговорила она, косясь на сидящихъ безъ сюртуковъ французовъ, дымящихъ за игрой въ домино тоненькими папиросками «капораль»…

— Ну, такъ что за бѣда? Кто насъ здѣсь знаетъ! За то увидимъ француженку, говорящую по-русски, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Садись вотъ къ столику.

Когда супруги усѣлись, къ нимъ подскочила прислуживавшая дѣвушка и остановилась въ вопросительной позѣ.

— Ну-съ, кто у васъ здѣсь говоритъ по-русски? Вы, мамзель, что-ли? — обратился къ ней Николай Ивановичъ.

— Comprends pas, monsieur… — отвѣчала та.

— Какъ не компранъ? Намъ сказали, что здѣсь говорятъ по-русски.

— Ну сомъ рюссъ е коше ну за ди, ке иси парль рюссъ.

— Ah, oui. C'est èa… — улыбнулась дѣвушка и, обратясь къ толстой женщинѣ, стоявшей за прилавкомъ, крикнула: — Madame Bavolet! Voilа des personnes russes, qui désirent vous voir [29].

Толстая женщина улыбнулась и, выплывъ изъ-за прилавка, подошла къ столу:

— Ah, que j'aime les russes! Monsieur et madame sont de Pétersbourg ou de Moscou [30])? Я была въ Петербургѣ и въ Москвѣ и до сихъ поръ сохраняю самыя хорошія воспоминанія о русскихъ, — продолжала она, по-французски.

— Постойте, постойте, мадамъ, — перебилъ ее Ни-ко. тай Ивановичъ. — Да вы говорите по-русски?

— Да, я говорю по-русски, mais à présent c'est très difficile pour moi. Madame parle franèais? — обратилась толстая женщина къ Глафирѣ Семеновнѣ.

— Вуй, мадамъ, энъ пе… — неохотно дала та отвѣтъ.

— Да скажи ты ей, чтобъ она присѣла-то… — сказалъ женѣ Николай Ивановичъ.

— Пренэ плясъ, мадамъ…

Женщина взяла стулъ и подсѣла къ супругамъ

— Я - артистка, — заговорила она по-французски. — Ахъ, монсье, ежели-бы вы знали, какой я имѣла голосъ! Но я простудилась, заболѣла и потеряла мой капиталъ. Я пѣвица… Я имѣла ангажементъ и пріѣзжала пѣть въ Петербургъ. Я была и въ Москвѣ. Vous devez savoir Egareff? Jardin fie Demidoff? Діемидофъ садъ, — вставила она два слова по-русски. — Вотъ была моя арена. А, монсье, русскіе умѣютъ цѣнить таланты, умѣютъ цѣнить артистовъ!

— Да вы умѣете говорить по-русски-то?… — перебилъ ее Николай Ивановичъ.

— Oh, oui, monsieur. Je me souviens de quelques roots… Isvostschik… Vino… Vodka… Botvigne… О, какое это вкусное русское блюдо — ботвинья! Botvigne avec lossossine…

— Да вѣдь это все слова, слова, а говорить-то вы не умѣете? Парле рюссъ… Не компренэ?

— Да, да… Я говорила по-русски, — продолжала толстая женщина по-французски, — но за недостаткомъ практики я забыла. Здѣсь есть русскіе студенты, они заходятъ ко мнѣ и мы часто, часто вспоминаемъ о Россіи. Moujik… Boulka… na tschaï… tri roubli na tschaï… C'est pour boire…

— Немного-же вы знаете, мадамъ, по-русски. Пе рюссъ, пе, пе.

— Oui, oui, monsieur. A présent j'ai oublié… Mais votre madame vous traduit [31]… Et troïka! Ахъ, xnj за прелесть эта тройка! Troïka, iamtschik — c'est ravissant.

— Глаша! Да что она такое разсказываетъ?

Глафира Семеновна, какъ могла, перевела мужу.

— Ахъ, такъ она актриса! То-то она о Егаревѣ и о Демидовомъ садѣ упоминаетъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Очень пріятно, мадамъ, — протянулъ онъ толстой женщинѣ руку. — Какъ «пріятно» по-французски? — обратился онъ къ женѣ.

— Шарманъ.

— Шарманъ, шарманъ, мадамъ, что вы актриса.

Толстая женщина оживилась и въ свою очередь потрясла его руку.

— Да, я была артистка… И какая артистка. Меня засыпали цвѣтами! — продолжала она по-французски и прибавила, понизивъ тонъ:- A вотъ теперь приходится быть въ такой обстановкѣ. Вотъ я держу бюветъ, un petit cabaret… Эго мой бюветъ… Онъ мнѣ принадлежитъ, и я, слава Богу, довольна.

— Песъ ее знаетъ, что она бормочетъ! Ну, да наплевать! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ, и сказалъ:- Мадамъ! Ву — артистъ, a му — маршандъ… Бювонъ!

— Qu'est ce que vous voulez prendre, monsieur?

— Венъ ружъ и на закуску виноградъ. Резань, резань… Но бьянъ венъ…