Восемь бусин на тонкой ниточке - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот именно, проверила! А вдруг…
– Не вдруг! – перебил Матвей. – Все, Марфа, все. Закончили мы эти игры.
– Ну, раз все…
Олейникова вздохнула, подняла черпак с пола и положила в раковину. Готовые оладьи одна за другой отправились в тарелку.
– За обедом объявлю им, что можно не ждать от меня наследства, – решила Марфа, разливая новую порцию теста. – Не буду уж портить завтрак.
Маша, оставшись одна, первым делом выбралась из постели и доковыляла до зеркала. Нога, к счастью, болела меньше: наверное, помогла вонючая мазь Марфы Степановны.
Из зеркала на нее глянуло такое чудо-юдо, что Маша отшатнулась. Господи ты боже мой! Теперь ясно, отчего Олейникова выронила ложку, увидев ее.
Глаза безумные, волосы торчат дыбом, как проволока, а на щеке свежая царапина. Словно лесная ведьма выбралась из своего убежища и тайком прокралась в человечье жилье.
Даже жаль, что она не ведьма. Наварила бы травок, побросала бы туда жабьих ножек и воробьиных клювиков, глядишь – и выяснила бы, кто в доме шалит, раньше срока доводит людей до смерти. А потом утащила бы его к себе в лес, под черные ветви, в переплетение корней.
Маша запрокинула голову и рассмеялась ведьминским смехом.
«Ой-ей. Что это с нами?» – озабоченно спросил внутренний голос.
Смех оборвался. Маша вновь взглянула на себя. Что за швабра у нее на голове?!
В другое время она сноровисто собрала бы выбившиеся пряди в прическу. Но сейчас ожившая в ней ведьма заставила Машу расплести волосы, зарыться в них пальцами, встряхнуть. В волосах запутались кусочки коры, мха, иголок… Не стряхивать их, нет! И никаких расчесок.
Вот теперь она окончательно превратилась в колдунью!
Маша недобро улыбнулась своему отражению.
«У-у, – понимающе протянул внутренний голос. – Все ясно. Коньяк».
Маша никогда не пила коньяка – терпеть не могла ни вкус, ни запах. Но добросердечная Марфа, причитая «бедная моя девочка, замерзла моя крошечка», щедрой рукой влила в Успенскую три рюмки. Закуской послужили две оладьи. Учитывая, что Маша с утра ничего не ела, коньяку было где разгуляться.
«Напилася я пьяна, – брезгливо констатировал внутренний голос. – Марш в постель, и не вздумай никому показываться на глаза. Фу. Пропойца».
Но строгие интонации внутреннего голоса, похожего на голос матери, были Маше нипочем. Действие коньяка оказалось сильнее.
– Никакой кровати! – грозно объявила она своему отражению. – Там нельзя развернуться мысли!
«Чему-у?!» – удивился голос.
– Моей мысли! Я должна… ик! Понять…
Четко зная, что она должна что-то понять, но не совсем уверенная, что именно, Маша натянула на ночную рубашку теплый свитер и, как была, босиком, пошлепала в коридор, хромая и держась за стену.
В коридоре снова сидел кот – Фантом или Глюк, Успенская не смогла понять – и его присутствие показалось Маше очень логичным. Ведьме нужен кот – а как же иначе?
Она наклонилась, ухватила кота за жирный гладкий загривок и подняла его в воздух. Кот был так поражен, что даже не пытался вырываться.
– Пойдешь со мной, – известила она бедное животное.
Прижала его к себе и направилась к лестнице.
Успенская точно знала, куда ей нужно идти. В библиотеку! Там книги, там атмосфера, и еще там есть что-то очень важное, о чем она забыла. Но вспомнит!
Она ввалилась в библиотеку, отпустила кота, и тот с облегченным мявом рванул под кресло.
– Жарко! – проворчала Маша.
Распахнула настежь окно, опустилась в соседнее кресло, обвела взглядом книги и начала рассуждать.
Именно там и нашел ее Матвей.
– Ты с ума сошла? – приглушенно рявкнул он с порога. – Я тебя по всему дому ищу, уже черт знает что думать начал. Что ты здесь делаешь?
Маша подняла на него слегка затуманенный взгляд.
– Я размышляю, – с важностью сообщила она.
Олейников присмотрелся и все понял.
– У-у, перестаралась Марфа! Так, ну-ка быстро поднимайся, и пойдем завтракать. На голодный желудок тебя еще долго будет колбасить.
– Что за выражения! – возмутилась Маша. – Завтракать я не пойду! И вообще не выйду отсюда!
– Это еще почему? – озадачился Матвей. – А-а, ты боишься!
И тут же по лицу Маши понял, что зря это сказал.
– Не боюсь! – отчеканила Маша. – Я не хочу сидеть за одним столом с людьми, которых подозреваю в убийстве.
– Всех, что ли?
– Не всех, – согласилась Успенская. – Одного, максимум – двух. Но и этого достаточно.
Матвей разрывался между желанием рассердиться и рассмеяться – до того она была смешная и воинственная.
Ничего не выбрав, он сдался:
– Ладно, сиди здесь. Попрошу Марфу, чтобы она тебе оставила немножко оладушков.
Когда дверь почти закрылась, он услышал вслед недовольный голос:
– Почему же немножко?
Матвей быстро дошел до гостиной и увидел Марфу, ведущую за собой незнакомого красавца в замшевом пиджаке. Вид у Олейниковой был растерянный, красавец же держался самоуверенно и непринужденно.
«Это еще что за явление?»
– А, Матвей! – обрадовалась тетушка. – К нам, Матюша, гость приехал.
– Вижу, – мрачно уронил Олейников, которому меньше всего хотелось разбираться с незваными гостями. – У вас что-то случилось и нужна помощь?
Красавец улыбнулся, ослепив Матвея сиянием синих глаз и белоснежных зубов. Будь Олейников девушкой, он был бы сражен одной этой улыбкой.
– Спасибо, – хохотнул красавец. – Я, в общем-то, не за помощью. Я за своей подругой приехал.
– За какой подругой? – нахмурился Матвей, начиная догадываться о подоплеке дела. Не иначе, Евин ухажер.
– За Машей он, – подсказала Марфа и виновато посмотрела на племянника.
– За Машей, – подтвердил гость. – Можно ее увидеть?
«За Машей?!»
Несколько секунд Матвей боролся с желанием взять визитера за лацканы пиджака и шваркнуть об стенку. Должно быть, Марфа прочла это на его лице, потому что заторопилась:
– Тут она, тут… Пройдемте наверх, я вам покажу ее комнату.
– Не там, а внизу, – сухо сказал им вслед Матвей. – В библиотеке.
Все равно этот синеглазый Кен ее найдет.
Когда дверь в библиотеку открылась, Маша ожидала увидеть Матвея, возвратившегося с тарелкой оладьев. Но вместо него в комнату заглянула Марфа. Лицо у нее было смущенное.
– Машенька? – с натянутой улыбкой сказала она, – а тут к тебе друг приехал.
– Та-да-да-дам!
И из-за спины Олейниковой выпрыгнул Иван Воронцов собственной персоной.
– Машуткин! – зашумел он, оттеснил Марфу в сторону и занял собою всю библиотеку. – Как я по тебе соскучился! Не мог не приехать, радость моя!
Ваня наклонился, облапил Машу и даже приподнял от избытка чувств.
– Приходите завтракать, – очень вежливо сказала Марфа.
И дипломатично удалилась. Даже дверь за собой прикрыла плотно, чтобы не мешать.
Тем временем Ваня чуть отстранился от Маши, осмотрел ее и принюхался.
– Машка, ты что, пила? – недоверчиво спросил он. – Похмелялась с утречка? И кто тебя так расцарапал?
Успенская высвободилась из его объятий.
– Ванечка, что ты здесь делаешь? Я ведь просила тебя не приезжать!
– Соскучился смертельно, – повинился Ванечка. – К тому же говорил с тобой по телефону как последний дурак. Раскаялся и приехал извиняться. Прости!
Он улыбался, нисколечко не сомневаясь, что его простят. Как же сердиться на него, такого красивого и славного парня?
Правда, его немного озадачивал Машин вид. Несколько… диковатый. На длинную ночную рубашку сверху натянут мохнатый свитер… Как она могла так одеться?! И смотрит на него без прежней нежности. Вечно она разводит церемонии вокруг самых простых вещей. Подумаешь, приехал без приглашения! Если говорить начистоту, Ване Воронцову везде рады. Очень скоро он станет и здесь своим человеком.
– А домик-то – почти боярские хоромы, – заметил Воронцов. – Давай намекнем милой старушке, чтобы она выделила и для меня комнатку. А еще лучше – поставила раскладушку рядом с твоей кроватью.
Он подмигнул.
Маше стало противно. Она ничего не могла с собой поделать: его простота и игривость, которые раньше ей нравились, в эту минуту вызывали отвращение.
Прихрамывая, она отошла к окну и присела на подоконник. Воронцов бросился в кресло, вытянул длинные ноги до середины комнаты.
– Бедная моя, ты еще и охромела, – посочувствовал он. – Тебе однозначно нужен я. Буду помогать передвигаться.
– Ваня, не нужно напрашиваться на гостеприимство, – попросила Успенская. – Ты ставишь меня в неловкое положение.
– Да ладно тебе! – легко отмахнулся Воронцов. – Как зовут твою старушку? Она только с виду сурова, а в душе – нежная сентиментальная фиалка! Не сможет отказать двум влюбленным.
Он ерничал, посмеивался, и все возражения Маши были ему нипочем.
Хмельная злость ударила Успенской в голову. В другое время она вынуждена была бы согласиться с Ваней и тихо страдать, глядя, как он прет напролом. Но сейчас в голове у нее бродил коньяк, а в ушах еще раздавался отзвук ведьминского хохота.
