Память сердца - Рустам Мамин

Но совсем скоро я стал некоторых узнавать. Вот мужик – точно, знакомый, из тех самых: в метро ездит за мной, но держится как-то в сторонке. Вот, который в поликлинике стоял в той же очереди к врачу – за мной, через два-три человека.

Я частенько ходил заниматься в библиотеку им Ленина. Так вот, сижу, а за столом напротив – опять «знакомая личность»!.. Вначале они пытались быть неприметными. Потом я стал их угадывать – держатся в отдалении, как бы в тени, и манера, глаза – какие-то настороженные, юркие. Не зная за собой никаких грехов, даже не отдавая себе отчета в том, что происходит что-то серьезное, я стал заигрывать с ними, уходить от хвоста – ну прямо кино какое-то про шпионов!

Потом они появились уже у дома: провожают в метро, до вагона, а там в мой вагон садится другой, из тех, кто был накануне на занятиях. Я ни с кем не говорил на эту тему, хотел разгадать загадку сам. Мой мозг фиксировал слежку, облик филеров – и только! Я чувствовал свое превосходство, что я умнее. Наученный горьким опытом, анекдоты я уж и сам не рассказывал, и не слушал. Диссидентом я не был, инакомыслящим тоже, – всем сердцем и душой я за советскую власть, за советский народ, за нашу страну! Чего мне бояться? Молодость беспечна! Хотя и было мне тревожно… Но, с другой стороны, если за тобой нет никакой вины и совесть твоя чиста, о чем тут беспокоиться?!

Однажды мы, человек пятнадцать, собрались у метро «Маяковская» и пошли на квартиру к кому-то из наших коллег праздновать чей-то день рождения. Отметили, посидели с песнями и ближе к полуночи собрались расходиться по домам. Да, забыл сказать: в течение вечера несколько раз заглядывали все те же знакомые лица. Девчонки приглашали их к столу, те извинялись, что «не в ту квартиру попали». А когда мы вышли гурьбой из квартиры, на лестницах было человек пять мужчин.

На улице мы обратили внимание, что дом окружен. В стороне от дома стояли машины. У каждой по два-три человека!..

Ребята наши удивились. Им было весело, все настроены бесшабашно. Разговаривали громко, смеясь и подтрунивая:

– Смотри сколько! Будто за нами…

– Ой, вон тот заглядывал к нам!..

Ничего не подозревая, ребята фантазировали:

– Как в революцию… Подпольщиков окружили!..

Наверно, такие откровенные разговоры спутали все планы следящих за нами. Нас проводили до метро, затерявшись в наших же рядах. Они слушали наши разговоры, подхватывали смех. Я понял: в метро поехали следить за каждым…

После этого как-то днем приходит к нам домой некий Иван Иванович. Познакомился со мной, с мамой. И сообщает, что приехал за мной:

– Это очень нужно, возьмите свой паспорт.

Мама встревожилась:

– Что случилось?

Я говорю:

– Не знаю…

А Иван Иванович успокаивает:

– Это ненадолго.

И привез он меня на Лубянку! Хочу сказать, я уже ждал чего-то подобного: более месяца ходили за мной и в коллективе, и повсюду. Я ждал, что меня возьмут, но не знал за что. У меня были книги «История адвокатуры», «Защитительные речи знаменитых адвокатов», я даже, можно сказать, готовился к возможным допросам, пытался понять, что может их интересовать, что им отвечать. Не знаю, что я тогда вызнал из этих книг, но была какая-то уверенность, что все будет в порядке. Скорее всего, потому, что там, в книгах, были совсем другие истории – уголовные, кровавые. А здесь ничего подобного, – и поэтому я был спокоен.

Меня ввели в большой кабинет. За широким столом с несколькими телефонными аппаратами и отдельным – особым телефоном на тумбочке рядом, сидел, видимо, самый главный. Одним взором, не здороваясь, он быстро охватил всех. «Значит, уже виделись», – мелькнуло у меня в голове. Хозяин кабинета задержал взгляд на мне. На лице его еле заметная усмешка: «Ну, что?.. Попался?»

По сторонам другого стола, придвинутого к первому буквой «Т», сидело человека по три. Мне пришлось сесть, или так вышло, а может, им и было так нужно, спиной к окну, в середине тройки. Словом, я оказался перед лицом главного и трех напротив сидящих. Сказать, что я был очень испуган, напряжен или взволнован, – вроде нет! Но во рту все пересохло, мне страшно захотелось пить. Понимая всю неловкость ситуации, я все-таки попросил:

– Можно водички попить?

Графин стоял на нашем столе напротив меня. Главный спокойно, доброжелательно разрешил:

– Пейте, конечно, пейте.

Я попробовал налить воды, но горлышко графина застучало по краю стакана. Я и не подозревал своего состояния: не смог налить воды из графина! Главный предложил моему соседу:

– Помогите Рустаму воды налить. Вы что, Рустам Абубекарович, разволновались так?

Я прямо так как есть и брякнул ему в ответ:

– Ну да, привезли сюда, в такой дом, и не волноваться?!

Все засмеялись. А главный, вроде шутя, будто успокаивая, рассуждает:

– А что, дом как дом. Мы все здесь работаем, обсуждаем возникающие проблемы. Вот с вами беседуем, зададим несколько вопросов, какие нас интересуют. Может, и вы спросите, что вас интересует. Мало ли бывает интересующих вопросов, проблем. Бывает, спросят, что у тебя, а ты и не знаешь, что ответить. Бывает же в жизни?

– Конечно, бывает.

– Вот и случай. Спрашивай.

– Сразу все и не вспомнишь. Что спрашивать?..

Человек, что сидел прямо передо мной, с улыбкой подсказывает:

– А вы расскажите о себе. Мы послушаем.

Главный быстренько так кинул взгляд на него, но ничего ему не сказал. Мне было душно, как будто в наглухо запертой комнате. Не хватало воздуха. Но я старался ничем не выдать своего состояния: «Я ни в чем не виноват! Им не в чем обвинить меня!.. Не может же быть, что это опять из-за того анекдота!..»

После паузы главный опять повел разговор:

– Рустам Абу-бекарович, мы вас по имени будем называть! Отчество-то у вас интересное, сразу и не выговоришь. У нас тут сидят все с простыми именами: вот Иван, с вами рядом. Напротив Михаил, в середке Петр. Словом, Рустам, расскажи-ка нам про ансамбль, как он создавался. Ведь это не так просто: собрать людей, и каких? И поют, и читают стихи, и пляшут! И фокусник Лаврушин попал к вам, а он ведь не татарин?

«Вот оно что! Ансамбль!.. – меня сначала бросило в жар от нахлынувших мыслей: – Как же им объяснить? И какую угрозу учуяла в нас госбезопасность?..» Но тянуть с ответом нельзя, я это остро чувствовал. И начал с первого, что пришло в голову:

– Вы меня Бекарычем называйте, – это просто. Слово русское – Бекар!

– Бекар это музыкальный знак на нотах, – пояснил тот, что сидел напротив, кажется, Михаил.

– Когда не называют отца, как-то непочтительно получается! – Странное дело: голос у меня не срывался, не сипел, будто и я не волновался вовсе: – «Бекарычем» отца всю жизнь звали. А мое имя можете вообще не называть, хоть «тыкайте»! Меня все равно не убудет. Я перед вами.