«Если», 2001 № 08 - Павел Вежинов

Придумываем и новые персонажи. Стругацкие все-таки — это такая милая уютная сказка для домашнего чтения… А мы стараемся эту историю как-то проецировать на современность.

— И финал будет другой?

— У Стругацких, я бы сказал, такой социалистический финал: мы будем все повторять, повторять, повторять, и когда-нибудь это принесет плоды… А у нас — экспедиция на эту планету ликвидируется, потому что герой наделал страшных дел — он же полгорода вырезал… Но Румата не возвращается на Землю, он остается здесь — лысый, страшный, полубезумный…

— Он отличается от персонажа Стругацких — рыцаря идеи, романтика?

— Нет, он такой же. Рыцарь идеи и романтик. Он хороший, достойный человек. Но, кстати, если вчитаться, он у них пьяница тоже. Румата и у нас — пьющий человек… У Стругацких есть такая история про дона Кападу, который при казни двадцати семи ведьм не выдержал — изрубил всех, провозгласил Золотой век — ну, я смешиваю там несколько персонажей — и был очень удивлен, когда население набросилось на него с оглоблями. И забило насмерть. Потому что люди так устроены…

— В повести, может, самое главное место — диалог Руматы с Будахом: «Вы знаете, что надо, чтобы люди были счастливы…»

— Вы говорите — в повести. Но если вчитаться в то, что говорит Будах, — это же сплошные банальности. Поэтому он и существует у нас как человек вроде бы ученый, но преподносящий прописные истины. Румата в отчаянии, потому что ему Будах начинает казаться недоумком. Он-то ждал, что этот средневековый великий человек что-то и ему скажет, откроет — как жить…

— Из известных актеров в фильме занят только Леонид Ярмольник в роли Руматы-Антона. А кто играет других персонажей — Киру, например?

— Кира — это же небольшая роль, это павильонные съемки, мы до них еще не дошли, Будет студентка — я с ней еще не начинал работать. А по поводу Лени Ярмольника я, что называется, сначала был в панике. Когда я его приглашал, то вообще не знал, что он снимался в кино (я современное кино почти не смотрю). Знал только, что он у Марка Захарова в «Том самом Мюнхгаузене» сыграл хорошо, а других его картин я не видел. Увидел Ярмольника в телешоу, подумал — какой смешной, интересный парень, — вот я шоумена и приглашал! А потом решил все-таки кое-что с его участием посмотреть и впал в дикую панику. Но он оказался очень подвижным, очень хорошим артистом — на данном этапе, по крайней мере.

— Дай-то Бог. А то проскальзывало уже в прессе, что Вы любого артиста можете заменить, но не главного же исполнителя. Поэтому вроде как приходится идти на компромисс…

— Любого можно заменить, и главного — тоже. Но здесь этого просто не нужно.

— Ходили слухи, что действие будет перенесено в сегодняшнюю Россию…

— Ну, это было бы глупо.

— Во всех Ваших картинах и в замечательном сценарии «Гибель Отрара», написанном вместе со Светланой Кармалитой (который, наверное, ближе всего к «Трудно быть богом» — там тоже тема ответственности и трагедии власти, правителя, и тоже — средневековье), есть полное ощущение перемещения во времени. Вы тщательно изучаете каждую эпоху или это — интуитивно, по наитию, каким-то шестым чувством?

— Я ожидал этого вопроса. Это очень трудно. Мы стараемся придумать Время, но так, чтобы вы поверили, что в этом времени живет конкретный человек. Ему снятся поленовские дворики, выглядывает в окно — а там XIV век.

— Это как бы Ваше представление о времени или Вы все-таки создаете историческую эпоху?

— Нет, я стараюсь, точнее, мы стараемся, потому что работает очень хорошая команда — мы стараемся, как бы это сказать… Ну вот — придуманное время, но вроде бы оно настоящее. Поэтому мы взяли, допустим, всю живопись этого времени и «настригли» ее на маленькие кусочки: вот горшок, вот нога, вот как пляшут, вот трактир, вот как стол накрыт. Из этого мы пытаемся «сделать время». Так мы пытались в «Лапшине» сделать 35-й год. Снимали в Астрахани, и я увидел, что красные трамваи — очень некрасиво (ведь, как вы помните, в фильме были цветные кусочки), и из-за красных трамваев все некрасиво. Я взял и покрасил трамваи в белый цвет. А потом уже прочел, мол, в Астрахани ходили белые трамваи, потому что там очень жарко. Но это чистая чепуха. Это мы придумали белый цвет, а кто-то уже научную базу подвел…

— Будет ли в собирательном портрете знати ирония, сарказм по поводу знати нынешней?

— А что такое знать нынешняя? Это, допустим, федералитет вокруг президента или это «новые русские», которые строят немыслимые дома? Кто — знать? Зюганов? Хакамада? Брынцалов, который водку делает? Так это не знать никакая! Для меня знатью всегда были такие люди, как мой Отец, как Евгений Шварц, Даниил Гранин — тот круг, в котором я вырос. А эти — ну, какая знать.

— Я читала довольно злую заметочку про то, что Ваша массовка — это сборище уродов, монстров?

— Есть, конечно. Ну вот пришел Черный орден — как их представить?.. Потом, если посидеть, скажем, в парижском кафе, то еще и не таких уродов увидишь… Люди ведь на самом деле довольно некрасивый народ. А в кино — по довольно меткому определению режиссера Лунгина — актеров набирают по принципу спецшкол КГБ, где готовили «топтунов», главное для которых — чтобы были незаметны. А мы старались делать людей, которые были бы заметны. Если ты платишь персонажу из массовки сорок долларов плюс обед, то хорошо бы, чтобы он был заметен, а не просто некто, одетый в черное.

— Будет ли в фильме некий фантастический антураж? Икающий лес, вепрь Ы, синтезатор, который из опилок гонит золото?

— Мы будем стараться создать Икающий лес. Но сами понимаете: одно дело прочитать, совсем другое — увидеть. Когда, например, появляется вертолет, то в книжке это хорошо, а в картине может оказаться плохо. Вот этого момента я боюсь. Поэтому мы хитрим — представляем все дело так, что они нашли старый вертолет, на котором летала чуть ли еще не первая экспедиция. Надо быть очень осторожным: один раз тебе не поверят — и все… Потому и стараемся брать совершенно неизвестных артистов, ведь как только появится известный, заметный артист, так сразу удар по глазам — нельзя.

— А природа, ритуалы, существа какие-то фантастические, внеземные?

— Там же о них только говорят, но по сюжету они ни разу не возникают… Ну, сделаем мы, что из земли пар идет — как в Икающем лесу. И что? Получится, что мы на Камчатку съездили. Не-ет, надо все очень осторожно, аккуратно делать. Единственное, что у нас есть — это эстетика дерьма. Потому что XIV век — это повсюду дерьмо. Это — факт. Смотрите Брейгеля.