Эфирное время - Полина Дашкова

– Керри, я шумела всю ночь и мешала вам спать, – испуганно пробормотала Лиза, – это ужасно, простите.

– Ерунда. Пусть это вас не беспокоит. У меня многолетняя привычка работать ночами, я не сплю даже тогда, когда нет необходимости сидеть за письменным столом. Такой необходимости давно уже нет, – Керри подцепила пластмассовой вилкой ломтик дыни, поднесла ко рту, – когда дети были маленькие, не хватало денег на беби-ситтер, мне приходилось справляться самой, и только ночами я могла сосредоточиться. Вам это должно быть знакомо, у вас ведь тоже двое детей? – Она, наконец, осторожно откусила маленький кусочек дыни. – Вам не кажется, что зимой фрукты имеют совсем другой вкус? – Лицо ее стало рассеянным, безучастным, она несколько секунд смотрела в одну точку и вдруг, решительно хлопнув белесыми ресницами, прошептала:

– Лиза, я случайно видела, как ночью из вашего номера выходил этот странный человек. Кажется, его зовут Красавчик? – последнее слово она произнесла по слогам, как будто с легкой брезгливостью, и тут же заела его дыней:

Лиза машинально потянулась за сигаретами, но вспомнила, что сумочка ее осталась в номере, растерянно озираясь, произнесла хриплым, чужим голосом:

– Простите, Керри, мне надо отойти на минуту, я должна купить пачку сигарет. Нет, мне придется подняться в номер, я оставила сумку и деньги.

– Вы не успеете. Сейчас перерыв кончится. Я могу одолжить вам несколько долларов на сигареты. Сколько нужно?

– Три доллара. Спасибо, Керри. Скажите, вы знакомы с этим человеком? – спросила она, уже встав с кресла.

– Лиза, купите себе сигарет. Лиза послушно направилась к автомату в дальнем углу холла, опустила монеты в щель, долго бессмысленно глядела на пачки за стеклом, выбрала «Кент», который никогда не курила, и почти бегом вернулась к Керри.

– Вы знаете этого человека? – повторила она, усаживаясь за столик и раздирая целлофановую обертку.

– Нет. Нас никто не знакомил. Но кое-что мне про него известно. Так как же правильно произносится его фамилия? Кравченкофф?

– Красавченко. Он дипломат, сотрудник Министерства иностранных дел.

– Он такой же дипломат, как я китайский император.

– Но Керри, откуда вы знаете?

– Сначала скажите мне, у вас нет с ним любовной истории? Обещаю, это останется между нами.

Лиза почувствовала, как бледнеет. Глаза ее застыли, она уставилась на американку, как будто видела ее впервые.

– Нет, – неприлично громко выкрикнула она и помотала при этом головой так, что расстегнулась заколка и волосы рассыпались по плечам, – никакой любовной истории нет и быть не может, тем более с этим… – Толос ее сполз почти до шепота, щеки вспыхнули. – А почему вы спрашиваете, Керри? Разве я похожа на женщину, у которой могут еще быть любовные истории? По-моему, я давно вышла из этого романтического возраста.

По лицу американки скользнула добродушная, слегка презрительная усмешка. Лиза поняла, что ответ ее прозвучал слишком эмоционально, чтобы казаться правдой. Американка не поверила. Надо было элегантно отшутиться, не бледнеть, не краснеть.

– Простите, что лезу не в свое дело, но вы мне симпатичны, и я считаю своим долгом вас предостеречь, – прошептала Керри, перегнувшись к ней через стол, – я знаю совершенно точно, что этот господин…

– Лиза, вы уронили, – произнес у нее за спиной знакомый голос по-русски.

Оглянувшись, она увидела Красавченко. Он положил на стол ее заколку.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Графиня Ирина Тихоновна никого не хотела принимать, ей все мерещились шпионы, подкупленные любовницами мужа. Над графом стали посмеиваться, в свете вошло в моду рассказывать анекдоты про его семейную жизнь. Он стал мра-чен и желчен. Особенно остро иронизировал Михаил Иванович над теми, кто был счастлив в любви.

Какой-нибудь князек объявлял о своей помолвке с юной красавицей, сиял, выслушивая поздравления и пожелания счастья, и тут же звучал тихий насмешливый голос графа:

– Желаю тебе плодиться и размножаться. Подсуетись, дружок, чтобы твоя Дульсинея поскорее стала брюхата, а то, не ровен час, лоб зачешется, рога полезут.

Бывало, чуть не доходило до дуэли.

Иногда казалось даже, граф Порье как будто нарывается на дуло оскорбленного приятеля. Однако в последний момент Михаил Иванович шел на попятную, не стыдился извиняться.

Для дуэлей граф был слишком ленив, говорил, что подниматься в пять часов утра невозможное мучение, считал, что время благородных порывов давно миновало и теперь уж смешно стреляться из-за случайных едких слов. Впрочем, про себя он знал, что стрелок из него никудышный, и если дойдет до поединка, то он промахнется непременно, даже и с десяти шагов.

Сказать по правде, жизнь его с Ириной Тихоновной не была таким уж адом. Ну да, супруга пилила его, попрекала, делала ему бурные сцены, однако ведь не обязательно было все это слушать и принимать близко к сердцу.

– Почему ты не веришь мне, Ирина? – вяло спрашивал граф. – Ведь ты знаешь, я люблю тебя, я твой муж и никуда не денусь.

– Все мужчины лживы. Я видела, как ты посмотрел на ту девицу в парке, как она посмотрела тебя. Ты знаком с ней, у тебя с ней свидание.

– Да полно, Ирина, я ее впервые вижу.

– Не смей мне лгать! – Она повышала голос настолько, что прохожие оборачивались.

– Ирен, Бог с тобой, зачем мне лгать? Ради чего? Ради сомнительных прелестей этой чахоточной барышни? Да ты приглядись внимательней. У нее нос длинен, рот велик, плечи сутулы, она совсем не интересна, зачем она мне? – ласково шептал граф, сжимая полный локоть супруги. – Разве можно ее сравнить с тобой? Ты чаще смотри на себя в зеркало, моя радость, и это будет для тебя лучшим лекарством от ревности.

Такая методика иногда выручала графа. Ирина Тихоновна хмурилась, однако уже притворно, кокетливо. Ее полные щеки заливались краской девичьего смущения. Граф мысленно потешался над доверчивой супругой, но и над самим собой тоже. Он находил почти болезненное удовольствие в той дешевой мелодраме, в которую превращалась его жизнь. Он уверял себя и окружающих, что все это забавно, жизнь вообще есть фарс, достойный лишь ледяной иронии.

Как все самолюбивые люди, Михаил Иванович был склонен к обобщениям. Если у него жена глупая и взбалмошная, значит, . таковы все жены, других не бывает. Встречая какое-нибудь воздушное создание со сверкающими глазами, детской улыбкой и осиной талией, он утешался тем, что в скором будущем и этому нежному ангелу предстоит стать тяжелой нудной дурой, способной отравить существование кому угодно.

Ирина Тихоновна между тем рассчитала всех горничных моложе пятидесяти и стала наведываться в департамент, где служил граф, причем выдуманные ею предлоги были настолько неуклюжи, что даже лакеи в приемной позволяли себе усмехаться в усы. Уловки графа помогали все меньше.

– Вы смеетесь надо мной, Мишель! – восклицала она с мелодраматическим придыханием, не дослушав очередного комплимента. – Я раскусила все ваши хитрости. Если так будет продолжаться, вам придется оставить службу и переселиться в деревню.

– Перестаньте ребячиться, сударыня, – морщился граф, – я государственный чиновник; я не могу оставить службу. А вот вам был бы полезен деревенский воздух.

Перепалки могли бы длиться бесконечно, однако тяжелая беременность немного притупила бдительность Ирины Тихоновны и смягчила ее нрав. Разрешилась она болезненным недоношенным мальчиком. Ребенок прожил всего неделю. Ирина так ослабла от потрясения, что графу удалось уговорить ее переехать на время в подмосковное имение. Доктора уверяли, что в городе ей жить вредно, чистый воздух поправит ее здоровье.

И правда, деревенская жизнь подействовала на нее удивительно благотворно. Она самозабвенно окунулась в сложный, полный забот и интриг мир домашнего хозяйства. Горячая подозрительность ее сосредоточилась теперь на управляющем, на архитекторе, которому было поручено заниматься капитальным ремонтом дома, на плотниках и малярах, которые, как ей казалось, крадут краску и гвозди, на скотном дворе, где, по ее мнению, разбавляли молоко. Вся ее мощная энергия уходила на брань с кухаркой, прачкой, горничными.

Многообразная хозяйственная деятельность отчасти примирила Ирину Тихоновну с мужем. Граф из врага сделался союзником. Он жил в Москве, в собственном доме на Неглинной, по будням был занят на службе в Департаменте образования. В Болякино наведывался на выходные и на праздники, изображал усталость от службы, жаловался на городскую суету и пыль, восхищался красотами подмосковной природы и хозяйственными успехами супруги, с важным видом выслушивал многословные рассказы о том, что все в имении воры, от кухарки до управляющего, и только бдительность Ирины Тихоновны спасает дом от разорения.

Правда, такая идиллия между супругами длилась не более двух дней, Ирина Тихоновна любила разнообразие, и тема воровства ей надоедала. Она принималась подробно расспрашивать графа о службе, о том, с кем и где он проводит вечера, и не верила его подробным отчетам. Подозрительность ее вспыхивала с новой силой, опаляла графа своим беспощадным огнем, и он, сославшись на срочные дела, удирал в Москву.