У порога - Юрий Витальевич Яньшин

длину. Тут хотя бы можно придать уставшему тулову почти что горизонтальное положение. До дома ехать минут сорок, поэтому надо постараться провести это краткое время с максимально возможным комфортом. С горечью приходилось констатировать, что если в подобном темпе он и дальше продолжит так жить и работать, то надолго его не хватит. В этом Вероника, безусловно, права. Впрочем, на долгую жизнь он и так не сильно рассчитывал, о чем честно признался Веронике еще в самом начале их отношений, на что получил сакраментальный ответ от молодой женщины, дескать, сколько не отпустит Бог, столько и надо принять с благодарностью, рачительно используя одолженное у Судьбы время. Пока размышлял о бренности бытия, то сам не заметил, как прикемарил. Проснулся уже, когда автомобиль стал выписывать крутые виражи на узких дорожках загородной резиденции. Тяжело, будто медведь после зимней спячки, сам и без посторонней помощи вылез из просторного салона автомобиля. Все эти проявления холопства, в виде открывания дверей дежурным офицером, он раз и навсегда запретил с первых же дней своего правления. С назойливой охраной, липнувшей при каждом его появлении на людях, поступил также, не давая ей воздвигать искусственный барьер между собой и людьми, ну, разве что только при поездках куда-нибудь за пределы государства. Но таких поездок за три с половиной месяца было — пересчитать по пальцам одной руки. На стенания начальника личной охраны по поводу небрежения собственной безопасностью отвечал всегда одно и то же:

— Если всерьез захотят убить, то и так убьют, невзирая ни на какую охрану.

Перед тем, как отпустить всех сопровождающих, уже привычно и тепло попрощался с начальником службы эскорта, Сан Санычем и Андреем. Капитан-лейтенант, не дожидаясь, когда Афанасьев по-медвежьи косолапя, взберется по ступенькам на крыльцо, шустро шмыгнул в дом, чтобы поскорей сдать дежурство своему сменщику, явно уже заждавшемуся.

Как и положено примерной жене военнослужащего, к коим он до сих пор причислял себя, несмотря на отставку, Вероника встретила его прямо в холле первого этажа. Крепко обнялись и поцеловались, ничуть не смущаясь дежурного офицера, сидевшего в огороженном и застекленном закутке. Тот, в отличие от «сладкой парочки» проявил надлежащее воспитание и такт, скромно потупив глаза и делая вид, что всё происходящее его ни в коей мере не волнует.

— Ты мне звонила? Прости…, — начал, было он оправдываться за отключенную связь, но она его перебила со смехом.

— Да, знаю. Ты был в церкви. Что?! Нагрешил, а теперь побежал каяться?! — с веселым прищуром поинтересовалась она, не размыкая своих сцепленных на его шее рук.

— А то, как же?! Согрешить, да не покаяться?! — заулыбался он ей в ответ, довольный тем, что не надо пускаться в длительные объяснения, а потом спохватился. — А ты, как об этом узнала?!

— Ох, и наивные же вы все, мужики! — не переставая улыбаться, покачала она свое хорошенькой головкой. — Ну, какая же жена главы государства не наладит отношения с начальником его личной охраны, чтобы быть в курсе всего происходящего?!

— А, ты, стало быть, наладила?! Ну и как?! — нахмурил он бровки, старательно делая вид, будто ревнует и сердится.

— Замечательно! А, ты, не ревнуй! — со смехом прижала она указательный пальчик к кончику его носа. — Я не стала обольщать его ради получения информации. Обошлась всего парою комплиментов. Вы, мужики, на них падки, больше чем мы. К тому же отцы-герои не являются героями моих романов.

— То есть, как это — отцы-герои? — не въехал в тему Афанасьев.

— Разве ты не знал, что твой начальник личной охраны — Александр Александрович Бартенев приходится родным отцом для пятерых детишек, и приемным отцом ещё для троих, взятых им из детского дома и усыновленных.

— Вот как?! — удивился Афанасьев тому, что этот факт ускользнул от его внимания. — Вот уж чего не знал?! Как же ты-то об этом узнала?

— Просто надо быть чуточку внимательнее к тем, кто тебя окружает, — наставительно и уже без улыбки сказала она, ловко избежав при этом ответа на заданный вопрос. — Ладно, иди, раздевайся и мой руки. Ужин уже ждет появления Вашего Величества. Настя с Петей уже заждались, но не садятся за стол без тебя.

— От чего, так? — удивился Валерий Васильевич.

— Там всё сам и узнаешь, — загадочно ответила Вероника, и лицо её, при этом, загадочно сияло.

— Ну-ну, — только и смог он вымолвить в ответ на затевающуюся интригу, спеша переодеться в домашнее.

Быстренько приведя себя в порядок, он предстал перед сородичами, уже сидевшими в небольшой, но уютной столовой, расположенной на втором этаже особняка. К семейному застолью был приглашён и Завьялов, только что принявший эстафету дежурства. Вообще говоря, после случая с сердечным приступом, в деле купирования которого каптри принял едва ли не главное участие, вся семья, не сговариваясь, приняла его в свои ряды, посчитав энергичного и прямолинейного человека своим сородичем, если и не по крови, то по духу.

Действительно, когда они с Павлом вошли, то увидели, что никто из домочадцев не притронулся к исходящим ароматными запахами тарелкам. Как и положено главе семейства, он уселся на свое законное место — у основания стола. По левую руку от него присела Вероника, а чуть дальше от неё Павел. По правую руку расположилась супружеская чета Вальрондов. Поприветствовав собравшихся домочадцев, он сразу отметил про себя, как лицо Насти покрывается легким румянцем смущения и радости.

— Т-а-а-к! — протянул он многозначительно, укладывая салфетку на колени. — Я вижу, что меня ожидает какой-то сюрприз?! Ладно, не томите. Что вы там, еще придумали? Давай, Настасья, колись, как у вас это принято говорить. Обещаю не сердиться и не топать ногами, — подбодрил он дочку, подмигивая правым глазом.

От этого подмигивания, та, только еще сильнее раскраснелась. Но улыбки мужа и Вероники (мачехой называть её язык не поворачивается), несколько приободрили её, и она, справившись с нахлынувшим волнением, чуть запинаясь, произнесла:

— В общем, так папа… Я, Петя… Нет, не так. Мы с Петей хотим тебе сказать, что ты скоро опять станешь дедушкой. Вот, как-то так, — вконец засмущалась Анастасия.

Всего пару секунд Афанасьев пребывал в застывшей задумчивости. Была у него такая скверная черта, которую уже не раз подмечали окружающие. До него не сразу доходил смысл полученной информации, поэтому он не успевал сразу переварить её суть, за то и получил от сослуживцев меткое прозвище «тяжкодума». Но к чести его, надо сказать, что сегодня эта «пауза» была достаточно кратковременной. После того, как он понял, о чём идёт речь, его лицо расплылось в широчайшей улыбке и он, роняя салфетку с колен вскочил, чтобы