Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

— Хорошо занялось! — не отрывая глаз от окуляров мощного морского бинокля, произнес поручик Грибель. — Удивительно, что нас никто не остановил, ни разу не проверил и ничего не заподозрил.

— Сам бы не поверил, — подтвердил Зуев. — Стоит надеть рабочую спецовку и повесить на плечо моток кабеля — становишься никому не интересной мебелью. Все тебя видят, но никто не замечает.

— “Айболит” еще ни разу не ошибся в своих наставлениях, — усмехнулся поручик, засовывая бинокль в саквояж и на глазах превращаясь в достопочтенного лютеранского священнослужителя. — Пойдемте, сын мой, у нас сегодня много дел. Ставский только что выволок багаж из этого нечестивого дома. Пора ехать, исповедовать заблудшие души.

Нацепив постные физиономии, офицеры спустились по крутой винтовой лестнице из под шпиля “Церкви трех святых”, прошествовали, раскланиваясь, мимо редких в эти часы прихожан, неторопливо уселись в чёрный, как смоль, “форд” и только там от души рассмеялись, радуясь удачному завершению операции. Три последних дня под видом рабочих, ремонтирующих снятое на подставную персону помещение, они таскали в небоскрёб горючую смесь, сварганенную по рецепту Распутина, именуемого не иначе как “Айболит”. Он сам выбрал такой псевдоним, понравившийся всему отряду особой важности за необычность, легкость и детскую непосредственность.

Офицерский полуэскадрон, работая в три смены под видом рабочих-электриков, делал закладки специальных кабельных жгутов, вносил в интерьер здания не предусмотренные конструктивные изменения, непрерывно наблюдая за окружающей обстановкой, фиксируя приходящих-уходящих в офисы банкиров и революционеров, ведя свою собственную “амбарную книгу”, помечая фамилии обитателей здания “Эквитебль” особыми значками, сортируя их по ценности и пригодности для дальнейшего использования. Сегодня, когда аборигены скучковались на утренних летучках, полыхнуло…

На Бродвее, разделяющем церковь Троицы и горящий небоскрёб, царил полагающийся в таких случаях переполох. Ударяясь о стены здания, вода из пожарных рукавов на морозе моментально замерзала, оседая льдом на подоконниках, эркерах, пожарных лестницах, свисала с навесов мириадами сосулек, щедро лилась на брусчатку, превращая её в сплошной огромный каток. Пожарные повозки, насосы, уличные фонари и случайные автомашины, попав под ледяной душ, оказались покрытыми толстой ледяной коркой и похожими на огромные сказочные зефирины.

— Извозчик! Гони на Большую Морскую в “Кюбу”! — в дверях авто показался широко улыбающийся Ставский, облаченный в форму пожарного.

— Каков улов? — живо поинтересовался Грибель, отодвигаясь от звенящего сосульками сапёра.

— Всего один карась, но очень жирный. Давай побыстрее, а то замёрзнет, и все наши труды с упаковкой — насмарку.

— С какой упаковкой?

— Мы его в ковер замотали, а сверху обернули пожарным рукавом. Но на таком морозе всё равно пробирает быстро. Замешкаемся — не довезём.

Сидней первый раз пришел в себя от того, что его куда-то волокут. Тело, утрамбованное в плотный кокон из жесткого материала, ломило, а нос невыносимо чесался, но плотно прижатые к туловищу руки не позволяли даже шевельнуть локтями. Память зафиксировала момент, когда он подошел к двери своего кабинета, а та вдруг подпрыгнула, как живая, соскочила с петель и лягнула по-лошадиному, подмяла под себя, навалившись всей своей дубовой массой. Свет померк, и каким-то дальним эхом долетел звук, похожий на взрыв. Сидней попробовал почесать нос о плотный материал, но стоило сильнее в него ткнуться, как голову пронзила острейшая боль, из глаз посыпались желтые искры, и сознание разведчика поспешно нырнуло в спасительное беспамятство.

Второе пробуждение было менее приятным. Сначала нос забил пронзительный запах нашатыря. Голова мотнулась из стороны в сторону, потом глаза распахнулись и зафиксировали в непосредственной близости от себя две довольные физиономии.

— Виктор Фёдорович, клиент готов к общению! — улыбнулась одна из них.

О’Рейли стало примерно понятно, в чьих руках он находится.

— Господа! — с трудом подбирая слова, одеревеневшим языком начал Сидней, — вы совершили противозаконное действие, похитив меня, и по американским законам…

— Моня! Не бесите меня на самом старте нашего знакомства! — произнесла третья голова, появившаяся в фокусе взгляда Сиднея. Человек был похож на студента-очкарика, отличаясь от студиоза недобрым, сухим взглядом и голосом военного, привыкшего командовать. — Какое отношение к законам Америки имеет подданный Российской империи Соломон Розенблюм, сбежавший от судебного преследования в Англию, поступивший на службу к королеве и принявший дурацкий псевдоним О’Рейли? Американским властям известны ваши шашни с королевской разведкой?

— Не ваше собачье дело! — выпалил Сидней, и по тому, как потемнели лица присутствующих, понял, что совершил ошибку.

— Ты крупно влип, Моня, — с тихой угрозой в голосе произнёс очкарик, — тебя хозяева продали за медный грошик. Твои шалости тянут на виселицу, а ты, вместо стремительного и глубокого покаяния, начинаешь ерепениться. Давай сыграем в такую игру. Я поведаю тебе о приключениях одного шустрого одессита-авантюриста, а ты решай сам, когда начнешь говорить вместо меня. Всё, что расскажу я, останется в обвинительном приговоре. Всё, что расскажешь ты, попадет под всемилостивейшую амнистию.

О’Рейли зло зыркнул на собеседника, упершись в холодный блеск очков, дернул привязанные к стулу руки, ощутив, как затянулись узлы на запястьях, и отвернулся, чтобы не выдать отчаяние в глазах, лихорадочно соображая, как поступить в такой нестандартной ситуации.

— Итак, Моня, я начинаю! Слушай внимательно! — злорадно усмехнулся очкарик, раскрывая черную кожаную папку с золотым тиснением. — Опустив причины твоего бегства из России с неудачной инсценировкой суицида, напомню, что в Англию ты попал, спасаясь от французской полиции, поскольку убил курьера анархистов, перевозящего деньги… То есть тебя ищут и французы, и анархисты. Даже не знаю, кто больше…

Очкарик поправил пенсне, перевернул страничку и с выражением продолжил.

— Первое задание английской разведки в Баку на предмет изучения источников финансирования буров в Европе, а также объемов и качества добываемой там нефти, ты, Моня, с треском провалил. Зато познакомился с очаровательной Маргарет Томас, женой состоятельного английского предпринимателя Хью Томаса. Выдав себя за врача, но не имея никакого образования, ты принимаешься лечить заболевшего хозяина дома, путешествуя из спальни доверчивого Хью в спальню его жены. Приготовленные по твоим рецептам эликсиры влияют не столько на ход болезни, сколько на волю пациента, который 4 марта 1898 года изменяет составленное ранее завещание и назначает Маргарет единственной наследницей своего состояния. Через несколько дней Хью Томас умирает якобы от сердечной недостаточности, но мы-то с тобой, Моня, знаем, что это не так. Правда? А самое неприятное, что это знаем не только мы… Отравление британского подданного — это виселица! Может, дальше ты? Нет? Ну хорошо, продолжим!

Очкарик важно, как присяжный поверенный, прокашлялся.

— В 1903 году тебя командировали в русский Порт-Артур, где под видом торговца строительным лесом, ты вошёл в доверие командования русских войск и добыл план укреплений, проданный в дальнейшем японцам. Если будет интерес, ты сможешь познакомиться с мемуарами главы японской общины Порт-Артура Хино Бумпэ, отзывающемся о тебе очень тепло. Увлекательное чтиво! Тянет на пожизненную каторгу!

— Всё, достаточно! — скрипнул зубами Сидней. — Что вы хотите?

— Только удовлетворить любопытство! — расплылся в улыбке очкарик. — Нас интересуют все без исключения посетители вашей конторы с российскими паспортами, а также сделки американцев, особенно Джейкоба Шиффа с банками Абрама Животовского и Вениамина Свердлова. Движение денег из Америки в Старый Свет — явки, пароли, фамилии…

— А почему бы вам не задать вопрос самому Шиффу? — презрительно сплюнул О’Рейли.