На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

Парикмахер, разбитной малый с закушенной в углу рта папиросой, лихо орудует ножницами. Здесь, на передовой, несмотря на обилие бельевых вшей, никто не требует от солдат обязательной стрижки под машинку. И у каждого из них есть хотя бы небольшой клок волос на голове. И только лишь сержант Сушинцев имеет лысину во всю голову. Подровнял и я свои, успевшие уже значительно отрасти за это время, волосы и спрыснул цветочным, страшно вонючим, одеколоном.

После бани, естественно, все отдыхают. В степановской землянке полно народа. Идет вторая неделя нашего пребывания на передовой, период своеобразной адаптации во фронтовой обстановке. Мы – необстрелянные новички, оказались в среде многоопытных фронтовиков, людей, закаленных боями. С этим приходится считаться. И я сознавал, отдавал себе отчет в том, что лично мне предстоят немалые духовно-нравственные испытания, по сравнению с которыми тяготы чисто материально-физического порядка могут показаться несерьезными и как бы отойти на задний план. Вспомнил я тут изречение святого Тихона Воронежского, неоднократно цитируемое мне Олегом Радченко: «Надобно прежде научитися собою владети, и тако над другими власть принимати. Разсуждай сие и берегись зла».

1 марта. Позаимствовав у Вардарьяна топографическую карту, двухверстку, я стал детально изучать место нашего расположения в общей линии обороны полка. Мы находимся в 15 километрах на северо-восток от станции Любань Октябрьской железной дороги. Передний край здесь своим левым флангом опирается на естественную преграду – речку Тигоду, как раз в том месте, где в нее впадает речка Смердынка. Отсюда линия обороны, оставляя у противника разрушенную и сожженную деревню Смердынь, идет резко на запад, образуя тот самый Смердынский мешок, который и стал трагическим свидетелем нашей неудавшейся попытки прорыва на Любань. Острие Смердынского мешка, чуть шире километра, вышло на западную опушку Смердынского леса. Далее линия обороны, идя в северо-восточном направлении, опирается своим правым флангом на проселочную дорогу. Расстояние точек правого и левого флангов Смердынского мешка, если мерить по этой дороге, чуть более двух с половиной километров. Почти вся площадь Смердынского мешка занята лесом. Нейтральная полоса, проходя по лесу, в среднем приближается к ста метрам. Там же, где линия обороны выходит на опушку и нейтральная зона образуется открытым пространством, ширина ее доходит до пятисот метров. Наблюдательный пункт нашей батареи на переднем крае, как раз напротив деревни Смердынь.

В шестикратный бинокль отчетливо видны развалины сожженных и разоренных домов, одиноко торчащие остовы обгорелых печных труб, уродливые скелеты обглоданных снарядами приусадебных деревьев. Ячейка наблюдательного пункта сооружена из снега подобно тому, как ребятишки строят игрушечные снежные крепости. Назначение – исключительно маскировочное. Стереотрубы нет, и бинокль только один. Лежать в такой снежной берлоге у отверстия наблюдательной щели, в одной шинели, без мехового жилета, без шерстяного обмундирования, без ватных брюк, холодно, сыро и отвратительно. Наступала оттепель, снег стал тяжелым и мокрым. В воздухе запахло весной. Небо серое и мрачное, с низкими тяжелыми тучами, давит на душу. По утрам стоят туманы, а на хвое висят, сверкающие бриллиантовыми искорками, капели. Вардарьян предложил мне свой овчинный полушубок – я отказываться не стал. Старшине Путятину в службах тыла удалось добыть для нас только лишь ватные брюки б/у, то есть после раненых или убитых. Приятного мало, но на дежурстве без ватных брюк совсем плохо. Вардарьян ходит в моей шинели и страшно доволен.

Странно, думал я, лежа в снежной конуре на НП в теплом вардарьяновском полушубке, сколько расходует человек своих чувств попусту, сколько в жизни человеческой неоправданной суеты и ненужных хлопот. Хотя бы связанных с этими петлицами, кубиками, шевронами и прочим.

Утром привезли продукты, дополнительный комсоставский паек и табак. Лежа на дежурстве в снежной конуре и глядя в перспективу переднего края немцев, начинаешь испытывать сильное нервное перенапряжение. И я начал курить – хороший трубочный табак если и не снимал, то в значительной степени ослаблял стрессовую ситуацию. Трубки у меня еще не было, но Зюбин подарил мне великолепный наборный мундштук. Такие мундштуки изготовляются слесарями артиллерийских мастерских из кусочков авиационного плексигласа и вымениваются на сахар или на водку. Мой мундштук, с которым я не расставался всю войну, цел и теперь – лопнул только его костяной наконечник, изгры-занный зубами.

2 марта. К вечеру Старшего вызвали к комбату на совещание. Вернувшись, Старший долго о чем-то шептался с Вардарьяном, игнорируя наше присутствие. Говорили они вполголоса, но, лежа на верхних нарах, я все-таки уловил смысл: нас переводят куда-то в иное место и, судя по всему, в самую глубину захваченного нами плацдарма. То есть в глубину Смердынского мешка. На завтра будто бы назначена и рекогносцировка.

3 марта. Сразу после завтрака командир роты, ничего конкретно не объясняя, приказал мне и Липатову «быть готовыми». Что, собственно, подразумевалось под этим «быть готовыми» сказано не было. Топографических карт, необходимых при любой рекогносцировке, у нас нет. На всякий случай я приготовил чистый лист бумаги, заточил карандаши и осмотрел свою винтовку. Федя не стал собирать ничего, под тем предлогом, что он вообще не у дел.

В путь тронулись в двенадцатом часу. Впереди командир роты Федоров со своим ординарцем, за ними командир второго взвода Степанов, Липатов и я. Замыкал шествие Вардарьян.

Придя на место, командир роты сориентировал свою карту по компасу и стал озираться по сторонам. Мы стояли в центре неширокой лесной поляны, окаймленной высоким сосновым лесом. Степанов и Вардарьян подстраивали свои планшетки под ориентацию командира роты. Я стою тут же, опираясь на винтовку, но у меня нет ни карты, ни планшетки. Старший сумрачно посмотрел на меня и, переведя свой взгляд на Липатова, спросил, почему он без оружия. Федя промолчал. Выждав некоторое время, командир роты стал объяснять, тыча в карту карандашом, где должны быть огневые, где землянки, где склады боеприпасов, где наблюдательные пункты и как ориентировать минометы по секторам обстрела. Вардарьян и Степанов внимательно слушали, сверялись с местностью, что-то отмечали на своих картах, что-то записывали. Я стоял молча и даже спрятал приготовленную бумагу. Меня начинало раздражать и злить подобное отношение к нам Старшего. Почему он не предупредил нас заранее: я бы мог скалькировать для себя необходимые кроки местности. Федоров почему-то преднамеренно нас игнорировал и тем самым унижал. Я нервно барабанил пальцами по деревянному ложу винтовки, забыв уже, зачем и для чего я здесь. Э, да черт с ним, я не у него в гостях, а на службе. Все равно