Череп Шерлока Холмса - Нил Гейман

— Нет, — ответил я. — Можете не стесняться. Я врач, и мне часто приходится видеть раздетых женщин. Вряд ли вы сумеете поразить меня своим прекрасным телом.

Она покраснела и поправила очки.

— Даю вам десять минут, — сказал я и достал часы из кармана.

Мисс Милвертон побелела так, будто увидела револьвер. Мои часы явно напоминали ей о неприятностях. Она нерешительно вылезла из постели и начала лихорадочно одеваться, то и дело украдкой посматривая на меня. Право же, если бы она так не спешила, она бы оделась гораздо быстрее. Наконец она зашнуровала ботинки и выпрямилась. Одежда прибавила ей уверенности в себе, она, уже не боясь меня и моих часов, подошла к туалетному столику и взяла щетку для волос.

— Что вы хотите от меня? — спросила она, приводя в порядок волосы. — Ночью вломиться в спальню к даме…

— Вы не дама, — сказал я. — Вы собирательница гнусных слухов и распространительница клеветы. Вас, дорогая моя, надо бы вымазать дегтем да обвалять в перьях, только я, к сожалению, не такое чудовище, каким вы пытаетесь меня вообразить. Ну чего вы добились своей мерзкой диссертацией? Рассказать моей жене, что я швыряюсь ботинками в горничных и гоняюсь с ножом за кухаркой? Можно подумать, моя жена три года жила в кошмаре и не видела его, а вы любезно открыли ей глаза!

— Ваша жена вас бросила!

— Не радуйтесь, дорогуша. Мою жену позабавил ваш пасквиль, и она не поверила ни единому слову.

— Но она уехала!

— Зная вас, я удивляюсь, что вы не начали утверждать, будто я убил жену и закопал ее в подвале. Впрочем, вы додумались бы до этого примерно через месяц. Когда миссис Ватсон вернется из путешествия, мы с ней над этим посмеемся.

Мисс Милвертон глядела в зеркало, поправляя выбившуюся прядь. Потом она очень эффектно повернулась, и я увидел в ее руке сверкнувший серебром пистолетик — одну из любимых нашими дамами безделушек.

— Довольно разговоров! — звонко проговорила она. — Извольте выйти из моей комнаты!

— Не изволю, — отозвался я и намеренно презрительно похлопал в ладоши: — Браво, моя дорогая, в вас пропадает великая актриса. Пожалуйста, произнесите какой-нибудь монолог.

Она надеялась, что я испугаюсь ее хлопушки, и заметно смутилась. «А ведь она заметно похорошела с той поры, когда я впервые увидел ее, — подумал я. Теперь ее не назовешь серой мышкой. Почему она не влюбится в какого-нибудь молодого идиота, забыв о Верити, которая в свое время помыкала ею как рабыней? Или моя скромная персона ныне и присно будет служить ей великолепной иллюстрацией того, что все мужчины — подлецы и мерзавцы?»

— Ваша игрушка хотя бы стреляет? — осведомился я.

Ее рука дрогнула. Я не такой уж проворный человек, однако же пострадать пусть даже от крохотной пульки мне не улыбалось, и я успел поймать женщину за руку и выбить пистолет раньше, чем она вспомнила о предохранителе.

На шум дверь приоткрылась, и в небольшую щель просунулся покрасневший нос моего сопровождающего. Крепко держа мисс Милвертон за руку и намеренно причиняя ей боль, я потащил ее к выходу.

— Я буду кричать, — процедила она сквозь зубы.

— Только попробуйте. — Я показал ей свой старый армейский револьвер, который только что вытащил из кармана, и ткнул ствол ей в бок. — Только вздумайте выкинуть какую-нибудь глупость.

Теперь она испугалась по-настоящему и безропотно пошла вместе со мной вниз.

В кэбе она забилась в угол и затравленно поглядывала, куда мы едем. Вряд ли она узнавала улицы, по которым мы ехали, я не предполагаю в ней такое знание ночного Лондона, однако район, куда мы в конце концов прибыли, испугал ее невероятно. Я ее вполне понимаю. Если бы я был таким мерзавцем, каким она меня воображала, эта улочка, где на каждом шагу были непотребные матросские кабаки и притоны, стала бы для нее преддверием преисподней. Однако я не собирался причинять ей зла. Я даже не сердился на нее. Она раздражала меня, эта серая мышка, но мстить ей за то, что меня бросила Мэри, — зачем? Мисс Милвертон совсем не была виновата в этой беде. Она послужила катализатором, это правда, но могло бы произойти что-то иное, что открыло бы Мэри глаза на мою самодовольную тупость.

Тем не менее мисс Милвертон следовало бы проучить. Она шествовала по жизни, руководствуясь сюжетами романов, где героини проносили свои принципы и свою непорочность нетронутыми сквозь самые невероятные приключения, где в конце концов торжествовало и процветало добро, а зло неизменно наказывалось. Такое понимание жизни рано или поздно должно было завести ее в большую беду. И так как я почему-то воспринимал ее как шкодливую юную родственницу, я должен был о ней позаботиться. Прежде всего ее следовало как следует напугать, чтобы она ощутила цену жизни и свободы, а уж потом показать ей новые цели, ради которых стоило жить.

Страшный грязный дом, куда я ее привез, наполнил ее таким ужасом, что по узкой скрипучей лестнице мне пришлось тянуть ее на руках. Вульгарная, но нищая обстановка уже не могла ничем дополнить ее состояние, но она не упала в обморок, хотя и была очень близка к нему. Ужас парализовал ее, и только глаза жили на белеющем лице.

— Пожалуйста… не надо, — выдавила она из себя шепотом, и это могло тронуть даже бессердечного негодяя.

К сожалению, бессердечным негодяем я не был. Я ушел, оставив ее на растерзание ужасу и моим помощникам. Помощниками были трое актеров из прогоревшей труппы одного провинциального театра: мистер и миссис Джордж Вильерс (Вильямс, на самом деле, но кого это волнует?), а также брат миссис Вильерс Питер Кейн. Самым ценным в них было то, что они обладали отличным чувством юмора, а также, что немаловажно, чувством меры. Я объяснил им, что фактически они участвуют в преступлении — похищении женщины, но они согласились за солидное вознаграждение, частью которого стали оплаченные билеты в Америку. Для успокоения их совести мне пришлось полностью посвятить их в мои планы.

Мисс Милвертон предстояло провести в этом доме сутки, после чего сопящий агент полковника М. переправил всех четверых на небольшое судно «Грета Г.». На судне мисс Милвертон должны были вручить мое письмо, в котором я объявлял ей о своем нежелании хоть когда-либо снова встретиться с ней.

Мистер Вильерс на всем протяжении пути должен был изображать тупого и жестокого негодяя. Миссис Вильерс — жадную, но не потерявшую остатков совести падшую женщину (она обещала мне не улыбаться, чтобы не показывать очаровательные ямочки на щеках). Мистер Кейн — обаятельного молодого подонка. В его обязанности входило поддерживать в сознании мисс Вильерс опасность физического насилия. В трезвом виде он должен был выказывать пленнице брезгливое презрение, а в подпитии — приставать с непристойными предложениями и объятиями. Супруги Вильерс поклялись строжайше следить, чтобы он не слишком увлекался, да и сам мистер Кейн, положив руку на сердце, рыцарски пообещал мне не обижать несчастную девушку.

— Она шантажистка, — поправил его я, — а вовсе не несчастная девушка. Все же я надеюсь, что ее случай не безнадежен. Думаю, прописанное мною лечение ей поможет.

Мистер Кейн улыбнулся.

— А если она по приезде заявит в полицию? — спросил он.

— Если вы будете надлежащим образом выполнять мои инструкции, не заявит. Смотрите, не потеряйте мои письма.

Кэб ждал меня у дверей дома. Поскольку это был особый кэб, я мог не опасаться, что у кучера сдадут нервы и он погонит прочь от этих негостеприимных улиц.

— Домой, — велел я и, усевшись поудобнее, начал думать о проблемах мисс Милвертон. Вильерс и компания доставят ее в Нью-Йорк и передадут с рук на руки мистеру Майклу Паркеру, который пару лет назад приезжал в Лондон разыскивать одного мошенника, в связи с чем довольно близко познакомился с Холмсом и со мной. После событий у Рейхенбахского водопада я получил от него соболезнующее письмо, а три дня назад мы с ним обменялись каблограммами по поводу мисс Милвертон. Мистер Паркер работал в бюро Пинкертона и согласился принять помощницей английскую даму со вздорным характером. Я предупредил его, что мисс Милвертон обладает большой работоспособностью и поистине научной методичностью в области изложения информации, так как в свое время помогала оформлять монографии отцу, известному английскому палеонтологу, однако обладает избыточной способностью к фантазированию, отчего может быть слишком пристрастна, в результате чего за ней необходим глаз да глаз. «Ее неприязнь ко мне, — пи сал я мистеру Паркеру, — настолько велика, что она будет рассказывать вам обо мне самые невероятные вещи. Если бы все то, что вы обо мне услышите, соответствовало истине, мне бы следовало немедля придушить ее и утопить в Темзе». Его ответ был краток: «К черту подробности! Красивая? Высылайте!»