Великолепие шелка - Эллен Марш

– Нет причин так хмуриться, милая, – улыбнулся Дэймон, взглянув на ее лицо. – Если пони для тебя значат так много, я поговорю об этом с мамой.

– Это будет очень мило с твоей стороны, – сказала Чина не очень-то весело, прекрасно понимая, что все деньги, Koi.ibie могли бы быть выделены на пони, пойдут скорее всего на погашение долга Этану Бладуилу. О, как все это мучительно! И зачем только она пообещала этому гнусному капитану столь много за проезд?

Вернувшись на следующее утро из Джакарты, Мальвина Уоррик была весьма удивлена, узнав, что старшая дочь ее уже здесь, и разочарована, одновременно удостоверившись, что та ни на йоту не изменилась и продолжает выкидывать свои излюбленные штучки: с удовольствием водит дружбу со слугами.

Торопливо поднявшись наверх, Мальвина застала свою дочь весело беседующей с тремя темноволосыми малайзийскими девушками, которые гладили и упаковывали в шкафы теплые зимние платья Чины, привезенные ею из Англии.

Обладая врожденной способностью занимательно рассказывать всякие истории и используя для этого богатый словарный запас, имевшийся у нее еще с детства, Чина живо описывала своей хихикающей аудитории западный обычай до боли стягивать тело корсетом, сделанным из китового уса, и сама от души веселилась, разбирая шуршащее море кринолинов и нижних юбок, брошенных небрежно на кровать. Вдоль стен просторной спальни выстроились в ряд высокие окна, одни из которых выходили в прохладный внутренней двор, в то время как другие открывали замечательный вид на море.

Мальвина, вступив внутрь через задрапированный тканью арочный вход, была просто потрясена видом четырех молодых женщин – трех коричневых и одной белой, – которые все вместе беззаботно смеялись и звенели серебряными браслетами.

– Я должна была это предвидеть! – воскликнула она патетично, резко обрывая шумное веселье. – Я должна была это предвидеть! Кто, кроме тебя, Чина, может столь самозабвенно принимать участие в подобном унизительном фарсе?

Прищелкнув пальцами, Мальвина немедленно отослала вон притихших служанок и остановилась посреди комнаты, оглядывая дочь со смешанным чувством радости и осуждения. Несмотря на беспросветную мрачность ее темно-зеленого тафтяного платья, всем с первого же взгляда становилось ясно, что она очаровательная женщина. Ее густые темно-каштановые волосы были убраны в высокий шиньон, шея была стройной и длинной. Сама высокая и несколько манерная в обращении, Мальвина Уоррик обладала сердцевидной формы лицом ошеломляющей красоты, хотя время уже успело проложить свои борозды от гордо подрагивающих ноздрей к упрямому рту.

– Ты, как вижу, ничуть не изменилась, – проговорила она сердито. – Дэймон уже кое-что мне рассказал, но я все же была склонна поверить, что годы в Англии излечили тебя от такого несообразного поведения. Неужели Ливви Крэншау не учила тебя, что со слугами ни в коем случае нельзя быть на короткой ноге? Этим лишь вызовешь к себе всеобщее презрение. Следует признать, что вина за это лежит на твоем отце. Это он набивал тебе голову всяким вздором, позволял иметь друзей среди местных жителей и научил тебя плавать и стрелять, что уж совсем не к лицу истинной леди. – При этих словах она подошла к Чине и, взяв ее за подбородок, заметила удовлетворенно: – Но что бы там ни было, ты стала настоящей красавицей. Разве что волосы не слишком... то есть, наоборот, слишком рыжие. Хотя наверняка это все из-за того, что ты просто не удосуживалась надевать шляпу во время морского путешествия. Тропическое солнце... – Она резко оборвала себя, и на ее губах появилась легкая улыбка. – Послушай, кажется, те же самые слова я говорила тебе, когда ты уезжала, не так ли?

– Да, мама. Ты говорила, что мне следует обязательно носить шляпу, иначе, когда я приеду в Англию, все найдут меня безобразно коричневой. Ты очень боялась, что дедушка Эсмунд примет меня за туземку.

Мальвина коротко рассмеялась, и лицо ее стало внезапно нежным и молодым.

– Именно так я тебе и сказала? Какой ужас! Впрочем, следует признать, что с тех пор мало что изменилось. Добро пожаловать домой, дорогая!

Она обняла дочь и тут же отпустила ее, но Чина, давно привыкшая к своеобразной манерности своей матери, была благодарна ей и за это. Она понимала, что Мальвина по-своему рада ее приезду.

– Ты не должна заводить дружбу со слугами, – снова напомнила ей Мальвина и взглянула на не разобранные еще до конца чемоданы, стоявшие на ковре. – Ты уже не ребенок, а посему не пристало тебе вести себя так.

– Я поняла, – произнесла Чина, думая с сожалением о том, что ее мать за время их разлуки значительно постарела: ее когда-то гладкая кожа покрылась вокруг глаз мелкими морщинками, а прежде гордо поднятые плечи теперь несколько поникли. «Неужели, – размышляла она, – и отец, будь он жив, выглядел бы примерно так же?»

Да чего же неприятно открывать, что твои родители – символ стабильности твоей жизни – смертны, как и все! Чину внезапно охватила волна нежности к этой женщине, которая в один день так много потеряла и сохранила в душе только чувство оскорбленного достоинства.

– Я постараюсь впредь не вызывать служанок на дружескую беседу со мной, – пообещала она. – Можешь быть спокойна, такого больше не повторится.

– Разумеется, должно пройти время, прежде чем ты снова привыкнешь к принятым на Востоке порядкам, – проговорила снисходительно Мальвина, перед тем как сменить тему разговора. – Ты, насколько мне известно, показала себя с лучшей стороны во время обучения в Англии. Миссис Крэншау в своих отзывах высказала в твой адрес немало лестных слов.

Это оттого, что отец платил за нее ежемесячно кругленькую сумму, подумала Чина неприязненно, а вовсе не потому, что Оливия Крэншау действительно была в восторге от ее успехов в учебе. О, как она ненавидела этот вечный упор на правила хорошего тона, на бальные танцы или рукоделие, которым отводилось ведущее место в ежедневном расписании уроков! Чине, бегло говорившей на малайском, китайском и греческом языках и неплохо разбиравшейся в классической литературе, с которой она познакомилась еще до своего поступления в респектабельную семинарию, довольно быстро опостылели занятия в этом заведении. Скука, одиночество и понимание того, что у нее нет ничего общего с другими девочками, которые мечтали только о балах и кавалерах, сделали ее прискорбно нерадивой ученицей.

– Ну а теперь, когда ты здесь, я собираюсь воспользоваться тем, что ты получила неплохое образование, – добавила Мальвина, весьма воодушевленная практическими аспектами того обстоятельства, что в доме появилась хорошо воспитанная дочь. – Ты можешь начать с того, что будешь играть роль хозяйки, когда твоему брату понадобится развлечь клиентов. Без всякого сомнения, у тебя это получится гораздо лучше, чем у меня.