Банк хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

В свою очередь, Пауэрскорт сообщил Фицджеральду о винтовках, которые переправили в Ирландию в гробах. Фицджеральд рассказал, что в Берлине есть бар, разделенный внутри на кабинеты, там собираются люди, которые, по его мнению, принадлежат к тайному обществу.

— Там-то я и подслушал их разговор. Они сидели в соседнем кабинете и беседовали шепотом. Мне пришлось приложить ухо к щели в перегородке, чтобы расслышать, о чем шла речь.

Я совершенно уверен, что в Берлине действуют тайные общества, — продолжал Фицджеральд. — Они концентрируются вокруг университета. Кажется, я весьма близко к ним подобрался. Я не уставал всем твердить, что я-де ирландский революционер и ненавижу англичан. Думаю, еще чуть-чуть, и мне бы устроили собеседование с кем-то из их людей. Мы уже даже подступались к этой теме: как бы я посмотрел на то, чтобы послужить фатерланду и насолить Англии, и все такое. А потом вдруг все оборвалось. И мои связные исчезли. Меня стали избегать, как чумы.

— Как давно это случилось, Джонни?

— Недели две назад.

— Люси, когда к нам заявился этот немецкий тип, наводивший справки о Джонни?

— Это было сразу после пожара.

— О чем вы говорите? — Джонни Фицджеральд подался вперед. — Кто-то приходил к вам и спрашивал обо мне? И как он объяснил свое любопытство? Что он сказал?

Леди Люси задумалась.

— Один человек пришел сюда и сказал, что разыскивает вас. Спросил, не друг ли вы Фрэнсиса. Держался вежливо, но был весьма настойчив. Рис сообщил ему, что вы в Берлине.

— И что я друг Фрэнсиса? — переспросил Фицджеральд. — Рис это подтвердил?

Леди Люси кивнула.

— Как ты думаешь, что произошло, Фрэнсис? Конечно, известность всегда приятна, но иногда это заходит слишком далеко.

Пауэрскорт осторожно растирал себе бедро: он опасался судорог.

— Все зависит от того, в каком направлении ведет этот след, — произнес он в конце концов, мысленно перемещаясь из Блэкуотера в Сити, а оттуда в столицу Германии. — Ведет ли он из Берлина в Лондон или из Лондона в Берлин.

— Ты помнишь, Фрэнсис? — перебила его загадочную речь леди Люси, внезапно вспомнив обрывок разговора во время матча по крикету. — Мистер Чарлз Харрисон учился в университете в Берлине. А не в Англии. Это был университет Фридриха-Вильгельма, так он говорил. Может быть, он тоже член тайного общества? Они там не играют в крикет, он так мне сказал. А потом вдруг словно рассердился на самого себя, что сболтнул лишнее.

Пауэрскорт изумленно посмотрел на жену. Все это было ему известно, но он не придал значения такому стечению обстоятельств.

— А если они не играют в крикет, — продолжала леди Люси, — то в какие игры они тогда там играют?

— Что означает эта загадка, Фрэнсис? — спросил Фицджеральд. — Та связь, о которой ты только что говорил? Берлин — Лондон, Лондон — Берлин. Где мы пересаживаемся — в Париже или во Франкфурте?

Пауэрскорт улыбнулся.

— Может быть, и так и так. Предположим, что между последними событиями в Банке Харрисонов и каким-то человеком или несколькими людьми в Берлине существует связь. Допустим, что Чарлз Харрисон состоит в этом тайном обществе еще с университетских времен. Он знает, что я расследую обстоятельства смерти его дяди. Ему известно, что ты мой коллега и что ты не в Лондоне. Возможно, ты в Германии. Он решает это выяснить, подсылает к нам того молодого человека, и тот узнает, что ты в Берлине. Он немедленно отправляет телеграмму: «Фицджеральд в Берлине. Вероятно, он выполняет поручение Пауэрскорта». И они тут же перестают с тобой разговаривать. Тебя заморозили, как ты сам выразился. Хорошо, что они только этим ограничились.

Пауэрскорт подумал, не собирались ли члены общества применить против Джонни Фицджеральда более жесткие меры.

— Или, — продолжал он, — все могло быть иначе. Из Берлина пришел запрос. Он был адресован Чарлзу Харрисону. У нас здесь этот странный тип, Фицджеральд. Он интересуется нашим тайным обществом. Можем ли мы ему доверять? Друг он или враг? Единомышленник или шпион?

Леди Люси снова разлила чай. Фицджеральд старался вспомнить свою последнюю встречу с человеком из тайного общества.

— К концу нашего разговора от этого парня, Мюнстер его фамилия, так и веяло холодом. Малоприятный тип. Я ему с самого начала не доверял. Но он, похоже, доверял мне еще меньше.

У Пауэрскорта онемела нога. Он встал и принялся расхаживать по комнате.

— Вопрос заключается в том, — сказал он, морщась от судороги в ноге, — кто стоит за всем этим? Что происходит? Кто заказывает выстрелы?

Он вернулся к креслу, медленно опустился в него и вновь принялся растирать ногу.

— Знай мы ответ на эти вопросы, возможно, смогли бы ответить и на все остальные.

Раздался решительный стук в дверь. Дворецкий Рис принес на подносе письмо.

— Это вам, только что пришло, сэр. Сказали — очень срочно.

Леди Люси следила за выражением лица своего мужа, пока тот читал письмо. Она увидела, что он, дочитав, вернулся к началу и перечитал все еще раз, и заметила, как он побледнел, очень сильно побледнел.

— Что — плохие новости, Фрэнсис? — спросила леди Люси.

— Что там написано? Скажи нам, — забеспокоился Джонни Фицджеральд.

— Вильямсон мертв, — тихо произнес Пауэрскорт. Он снова посмотрел на письмо. — Это тот служащий Банка Харрисонов, которому принадлежала часть акций. Последний человек, стоявший на пути к безраздельному правлению Чарлза Харрисона. Сегодня вечером он попал под поезд подземки на станции «Банк». Комиссар пишет, что человек, приставленный следить за Вильямсоном, потерял его в толпе. Смерть была мгновенной.

Пауэрскорт вспомнил свою единственную встречу с Вильямсоном, тот показался ему осторожным, чем-то обеспокоенным человеком, заботящимся о благополучии банка и его клиентов. Да, теперь ему больше не о чем беспокоиться.

— Как ужасно! — прошептала леди Люси.

— Итак, у нас четыре смерти, — подытожил Пауэрскорт. — Одна на яхте, вторая в Темзе, третья в пламени Блэкуотера, четвертая — под колесами поезда. Отныне все управление Банком Харрисонов сосредоточено в руках одного человека. Никто не может ему помешать. Он сам себе хозяин.

С приближением юбилейных торжеств в Лондон начинали стекаться люди. Уже прибыла большая часть из пятидесятитысячного отряда войск, представляющего все территории империи королевы Виктории. Они, раскрыв рты, бродили по знаменитым торговым улицам, очарованные великолепием витрин. Некоторые побывали на выставке, посвященной эпохе правления королевы Виктории, открытой в Эрл-Корт, где были выставлены экспонаты, представлявшие шестьдесят лет британского искусства и музыки, образцы женского рукоделия и спортивные трофеи. По всему пути следования юбилейной процессии устанавливали трибуны, и газеты сетовали на то, что Вест-Энд превращен в лесопилку.

В Министерстве обороны генерал Арбутнот проводил последнее совещание, на котором присутствовали представители столичной полиции и Доминик Кнокс из разведывательного управления Департамента по делам Ирландии.

— Что вы об этом думаете, Кнокс? Следует нам ожидать нападения террористов или нет?

— Вы постоянно требуете от меня четких ответов, — проворчал Кнокс, которого раздражало, что в борьбе с невидимым и изворотливым противником от него требуют элементарной определенности. — По зрелому размышлению, могу предположить, что покушение или иное преступление против порядка, видимо, будет иметь место. Возможно, нам удастся предотвратить его. Но я не думаю, что это коснется основного маршрута, по которому пойдет процессия.

— Почему? — спросил генерал.

— Судите сами. — Кнокс говорил с генералом, как с неразумным дитятей. — Это ведь не футбольный матч, на который собираются болельщики обеих команд. Здесь только одна команда — команда Виктории. Пятьдесят тысяч солдат пройдут маршем по городу. Все они будут предупреждены о необходимости следить за любым, кто вызовет подозрение. А еще полицейские, которым поставлена та же задача. На определенных участках в толпе будут находиться наши люди в штатском — возле Флит-стрит они займут всю трибуну целиком. При таком количестве охраны вряд ли кто решится выстрелить или подложить бомбу, если, конечно, он не самоубийца. Но как бы ирландцы ни провозглашали свою любовь к родной стране и ее свободе, до сих пор никто из них не шел на самопожертвование ради успеха общего дела.

Генералу Арбутноту всегда было трудно разговаривать с Кноксом. Этот человек был так увертлив, так быстро принимал решения.

— И где же, по-вашему, мы можем ожидать нападения, мистер Кнокс?

— Не знаю, генерал.

«Снова он выкрутился», — подумал генерал, мечтавший о четком порядке во время парада.

— Увы, это мне неизвестно.