Отомстить или влюбиться - Оксана Алексеева

– Но я все-таки генеральный директор!

Теперь он рассмеялся:

– Даже дураку понятно, что формальный. Компанию не хотели отдавать Роме, Сергея Васильевича надо было убирать, а Алексей Алексеевич пока чужак. Как только основные проблемы утрясутся, тебя тут же заменят на кого-то более подходящего.

Я обреченно вздохнула:

– То есть вы тоже считаете меня некомпетентной?

– Важнее, что думаешь ты сама. А ты мечешься. Твой отец – последний мерзавец, но прекрасный лидер. И это качество он вырабатывал чередой жестких решений… в которых не метался. Определись – и только этим заставишь определиться всех остальных, никуда не денутся. В пятницу пресс-конференция, после нее метаться будет поздно.

Как будто я сама не знаю… Петр Александрович с другой позиции повторил мамины слова.

– Слушайте, дядь Петь, вы же помните, что я обещала уволить вас первым?

– Увольняй, – он легко пожал плечами. – Буду работать только на Рому, не проблема.

Осталось лишь руками недоуменно развести:

– И кто после этого последний мерзавец? Всех успел предать, старый хрен, всех!

– Давай я тебе лучше про Рому расскажу, белобрысая. Он ведь и матери о тебе сказал, можешь себе представить? В чем угодно сомневайся, но не в его отношении…

Я не желала слушать признаний, от которых только еще тяжелее на душе становилось:

– Ладно, тогда отвезете меня завтра к ней? Мне нужно… я не знаю, может, представиться лично. Только при условии, что своему главному работодателю вы об этом не сообщите.

– По рукам, красавица. Но почему ты так волнуешься? Я с легкостью могу играть и за тебя. Давно привык работать на разные стороны, – его эта тема чрезмерно забавляла.

Я только отмахнулась.

Про психическое состояние Маргариты Поларской, в девичестве Витебской, я уже была наслышана, и слухи не оказались преувеличенными. Дверь нам открыла сиделка, но, как только Петр Александрович вошел, худенькая черноволосая женщина бросилась ему навстречу, распахивая объятия:

– Петенька! Дорогой…

И осеклась, заметив меня. Сразу ссутулилась и отпрянула. Я все же прошла в гостиную, окидывая взглядом лестницу наверх. Большой дом, а кто-то утверждал, что страдает аллергией на особняки. Я села на изящную кушетку, Петр Саныч усадил Маргариту напротив и разместился рядом. Она сильно беспокоилась в присутствии незнакомцев, но старому другу доверяла полностью.

Женщина говорила совсем тихо и обращалась при этом к Петру, когда имела в виду меня:

– Это про нее мне сын рассказывал? Она красивая. Скажешь потом ей, что она красивая? А где Валентина? Она очень хорошо готовит.

Петр Александрович наклонялся и гладил ее по сложенным на коленях рукам. А я не просто так ехала сюда – не только затем, чтобы оценить дело рук отца.

– Маргарита Степановна, а Рома не называл мою фамилию?

Дядь Петя предостерегающе глянул на меня, и я усомнилась в своей решимости. Вдруг ее удар хватит? Я немного отошла от темы, чтобы сгладить атмосферу:

– А что он про меня рассказывал? Если не секрет, конечно.

Женщина снова отвечала мне, но при этом глядела на старика:

– Сын меня жалеет, потому домой не приводит. Чтоб не беспокоить. А я разве беспокоюсь? Если сыну нравится, то и мне понравится. Только говорит, что она безбашенная, наглая и избалованная… никакого сладу с ней нет. А мне-то что? Лишь бы сыну нравилась.

Я усмехнулась – речь точно обо мне. Прозвучало самое исчерпывающее описание, которое Рома только и мог выдумать.

– Меня зовут Лариса, Маргарита Степановна. И знаете, ваш сын тоже безбашенный!

Петр Александрович тихо смеялся, но продолжал успокаивающе ее поглаживать. Да и нельзя сказать, что женщина слишком волновалась – я, конечно, не могла знать наверняка, но казалось, что она тоже в прекрасном настроении. В ответ на мои слова забормотала еще быстрее:

– А сынуля с детства был неуправляемым. Правда, Петенька? Ты ведь помнишь? Земельниковы уж точно помнят, он их с ума сводил, особенно доставалось добряку Костеньке. Я все надеялась, что сын себе спокойную невесту найдет. Да видно, не судьба. Лишь бы ей он нравился. А мне-то что?

– Мне он нравится… – я просто не смогла бы не поддержать ее в такой трогательный момент.

– Он ей нравится… Слыхал, Петенька? А почему сын с вами не приехал? Пусть бы тоже услышал, как ей нравится.

Ей эта тема определенно была по душе, поэтому я не стала сдерживаться, пусть женщине будет приятно от моей искренности:

– Я очень люблю вашего сына, Маргарита Степановна. Хоть он и неуправляемый. Может быть, именно поэтому.

Она зарделась и зашептала что-то под нос, так тихо от смущения, что разобрать невозможно. Петр Александрович улыбнулся мне – я точно уловила в его взгляде благодарность, а значит, все сделала правильно. Но сказал:

– Все, белобрысая, пойдем. Рита устала.

– Не так уж я и устала, совсем немного. Пусть Лариса приходит на чай, но в какой-нибудь другой раз. Тогда и Валентина вернется, она очень хорошо готовит.

В дверях я все же развернулась и сказала то, что собиралась с самого начала, пусть и не решилась упоминать фамилию Бергман:

– Маргарита Степановна, я хочу перед вами извиниться. Мои родные давным-давно причинили вам зло, но примите хотя бы мои извинения. Даже если их недостаточно.

Но она, по всей видимости, не расслышала или не обратила внимания. Однако мне самой стало чуть легче. Суды с фармацевтической лабораторией длились несколько лет, и все это время их семье угрожали. Петр Александрович рассказывал, что нервы у Маргариты начали сдавать еще до смерти мужа. Потом ее уже просто добивали по живому. А она никогда не была сильной. Некоторые просто для этого не рождены.

Петр Саныч все говорил и говорил, я слушала вполуха. Он ненавидел отца не меньше, чем Рома, а быть может, даже сильнее. Повторял про другие дела Сергея Бергмана, после которых оставались такие же невинные жертвы. И внезапно стало понятно, кто взращивал в ребенке ненависть, кто годами подпитывал ее. И я до сих пор не знала, имею ли право кого-то осудить, чтобы кого-то оправдать. У каждого была своя история, у каждого понятные мотивы. Сейчас Маргарита Степановна уже, наверное, сообщает сыну о моем визите. С минуты на минуту позвонит…

Я ответила сразу, а Рома даже не пытался сдержать смеха:

– Ты ее сына очень что?

– Иди к черту!

– Ну же, напарница, мне просто интересно узнать.

– К черту иди!

– Приезжай ко мне. Потому что я тебя тоже очень, – его голос стал более вкрадчивым, но нотку веселья выдавал.

– Что ты очень? – наступила моя очередь издеваться.

– Соскучился очень. Остальное – только при личной встрече.

Я тоже соскучилась. Да я ни на чем не могла сосредоточиться, постоянно думая о нем. Но ответила, перед тем как отключиться:

– Иди к черту, Ром.

В среду вечером я обзвонила всех членов совета, чтобы предупредить о внеплановом собрании. Не только мне было понятно, что до пресс-конференции нам лучше прийти к единому соглашению. «Бергман и Ко» просто не выдержит новых потрясений прямо сейчас. Я не верила, что смогу завтра примирить все стороны, но собиралась взывать к их меркантильности. Для большинства этого должно быть достаточно.

Последним номером в списке был телефон Ромы. Коротко сообщила о совете, но он перебил:

– Давай встретимся. Сейчас. Ты у Саныча? Я приеду.

– Не надо, – я выключила свет в комнате и сползла по стене на пол. – Так только хуже становится, Ром. Мне и от твоего голоса становится хуже.

На этот раз ему не было смешно:

– Куда хуже? Ну, чего ты хочешь, Лариса? Громких признаний?

– Нет. Хочу, чтобы ты отступил от компании. И тогда я сама готова на какие угодно громкие признания.

– Не могу, – прозвучало сдавленно, на грани слышимости.

– Понимаю. Но я не отдам тебе дело моей семьи.

– Понимаю. Лариса, давай просто поставим границу. Завтра в десять утра начнем убивать друг друга, а сегодня не будем. Не убивай меня сегодня, напарница. Давай встретимся. И признайся уже мне, а не матери. Кстати, зачем ты к ней ездила?

– Потому что хочу знать о тебе все.

– А я бы предпочел ничего о тебе не знать… Хотел бы, чтобы мы встретились на улице. Тогда сейчас ты была бы