Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки

Черт, ну, почему голос дрожит плаксиво, и опять расшмыгался нос?

— Понятно, — констатировал Мэл после короткого молчания. — Или причина в том, что вечером нашлись более приятные дела, чем короткий телефонный звонок? А?

Вместо ответа я ткнула пальцем в тетрадную обложку:

— По твоей воспитательной милости исписалась вся тетрадь, а другой у меня нет. Что прикажешь делать?

— Что прикажу? — хмыкнул Мелёшин. — Почитывать на досуге. Там, кстати, описан пример того, как можно снять заклинание certus exempul[16].

Тут он наклонился ко мне и изрек на ухо:

— Хотя тебе зачем? Все равно не сможешь воспользоваться.

Вся кровь, что циркулировала в моем организме, бросилась в голову. Бесил он меня жутко, этот самоуверенный наглец. Не осознавая, что делаю, наобум сотворила под столом "холодный укол" и направила в ухмыляющуюся физиономию. Судя по всему, попала, потому что Мэл отскочил как ошпаренный.

— Что это? — оглядел свои руки. — Отдача?

Ура! У меня получилось! — злорадно запело и запрыгало внутри.

— А я почем знаю? — пожала плечами с невинным видом. — Ты же умненький — разумненький, вот и догадывайся. Итак, что с возмещением убытков?

При этом гордо умолчала, что никакая взятка не способна компенсировать боль, что растекалась обжигающей лавой по руке, захватив территорию от плеча до подушечек одеревеневших пальцев.

— Держи. — Мелёшин вытащил из своей сумки толстую тетрадь с зеленой обложкой. — На первой странице всего две строчки. Тебя устроит?

— Вполне. — Я невозмутимо сложила обе тетрадки стопочкой, приготовившись убрать.

— Постой-ка!

Мелёшин схватил подаренную мне тетрадь и вырвал из нее последнюю страницу. Я мельком заметила на ней какие-то каракули. Он скомкал листок, засунув в карман брюк, и снова перегородил путь.

— Скажи напоследок. Спрашиваю из чистого любопытства: Капа хорош в постели, да?

Я задохнулась. Лицо запылало, слова застряли где-то в районе связок. Потом задрала подбородок и ответила с вызовом:

— А твоё какое дело?

— Да так, — пожал Мэл плечами. — Набираю материал для научного доклада по теме: "Почему убожества притягиваются друг к другу".

Я бы врезала ему и уже поднялась со скамьи, чтобы это сделать. И почти замахнулась, но тут у доски послышалось покашливание. Мы синхронно обернулись. Кроме меня, Мелёшина и преподавателя в аудитории никого не осталось. Он стоял и смотрел на нас, расставив ноги и засунув руки в карманы брюк. Ладно, не лепить же пощечину при преподе. Кстати, надо поучиться на подушке, чтобы выходило звонко и с красным пятном на всю щеку, а то еще никому ни разу не давала оплеух.

Закинув здоровой рукой сумку на плечо, я спустилась вниз по ступенькам, прижимая уработавшуюся конечность к груди. Следом за мной шел Мелёшин. Проходя мимо лектора, хотела сказать "до свидания", но тот опередил меня.

— Учащаяся Папена?

Удивившись, притормозила. Откуда препод узнал, что я — это я?

— Д-да, — призналась растерянно.

— Вы впервые на моем занятии, — утвердил мужчина.

— Она недавно перевелась, — пояснил Мелёшин. Он тоже остановился позади меня.

— Очень интересно, — ответил А.Г. Вулфу. — Перевод в середине учебного года.

Я отвела глаза.

— По семейным обстоятельствам, — опять вставил Мелёшин и легонько двинул меня в спину.

— Да, — кротко кивнула я.

— Хотелось бы обсудить с вами несколько вопросов, — сказал препод и посмотрел поверх моей головы на Мелёшина.

— Разговаривайте, я подожду, — разрешил тот.

Я чуть на пол не села от его наглости. Студент разговаривает с преподавателем в развязной манере?

По губам Вулфу пробежала тень улыбки, а глаза сделались ледяными как айсберг.

— Рассчитываю побеседовать со студенткой в приватной беседе, — отрезал мужчина. От властности его голоса моя кожа покрылась гусиными пупырышками. Ну, чем не король?

Мелёшин, не ответив, медленно направился к выходу. У двери развернулся всем корпусом, окинул меня и препода взглядом, и вышел.

Я осталась наедине с самым невероятным мужчиной на свете.

Преподаватель прохромал к выходу, нарисовал мелом по бокам от двери четыре символа и вернулся обратно. Присев на краешек стола, он принялся меня разглядывать. Очень мне не понравилось его пристальное внимание: будто рентгеном насквозь просвечивал и видел все тайны.

Я растерялась. Тяжесть взгляда брутального красавчика путала мысли, рождая плохое предчувствие.

— Что я сейчас делал у двери? — спросил преподаватель.

— Аналог "покрова тишины", только в символьной форме… наверное, — ответила неуверенно и с запинкой.

— Сколько волн связано на каждой руне? — продолжил допрос Вулфу, впившись в меня взглядом.

Я опустила глаза:

— По две.

— Неправда. Я их вообще не связывал, — сказал преподаватель и усмехнулся.

Моя голова опустилась еще ниже, чтобы полюбоваться текстурой древесины на паркете.

— Чем вы занимались на лекции?

— Конспектировала.

— Неправда. Вы увлеченно писали что-то, не имеющее отношения к теме занятия.

Неужели препод наблюдал за мной, читая лекцию? Но зачем? И как ему удалось с первого взгляда раскрыть мою конспирацию? Может, у меня написано на лбу большими буквами: "лгунья"?

— Признайтесь, зачем вам аттестат, если вы совершенно не имеете желания учиться? — сказал обвиняюще мужчина, осторожно скрестив ноги. — Я мог бы принять с натяжкой обман, если бы у вас были достаточно веские основания для получения висорического образования плюс стремление к учебе. Но поистине хамское отношение к символистике неприемлемо для меня.

Это мое-то хамское отношение? Да я изо всех сил боролась с мерзавцем Мелёшиным, подложившим большую свинью со своими дурацкими правилами и наказаниями!

— Уверен, аналогичное пренебрежение наблюдается и к другим предметам. Зачем мучиться, изображая приязнь к тому, что вы ненавидите? Если нет таланта и ума, незачем было лезть в учреждение со специальным уклоном.

Мужчина сознательно унижал и был прав, называя меня той, кто я есть на самом деле. Однако превосходство, источаемое его словами, подняло волну глухого раздражения. Пусть у меня подлая и мерзкая душонка, никто не давал преподавателю право сыпать оскорблениями.

— Отношение к предметам у меня не хамское, — ответила я с вызовом. Голос дрожал. — И не моя проблема, что для вас приемлемо, а что нет.

Вулфу с некоторым удивлением изогнул бровь.

— Думаете, если последуете по стопам выскочки Мелёшина, дерзость сойдет вам с рук? Всегда найдется управа на длинный язык и наглую ложь.

Я вскочила. Меня затрясло от обиды на паршивца Мелёшина, на высокомерного преподавателя, на свою жалкую участь смиренно глотать оскорбления тех, кто знал мою тайну и не упускал случая потыкать носом как щенка.

— Да пожалуйста! Делайте, что хотите!

Всхлипнула разок, другой и заревела. Истерика накатила стремительно как майская гроза. Я размазывала по щекам слезы и, глотая и давясь словами, выплескивала накопившиеся страхи и горечь обид:

— Сто лет не сдалось ваше хваленое висоратство! И вы с вашим мнением тоже сто лет не пригорели! Отстаньте от меня, ради бога! Идите и кричите на всех углах, что распознали слепую, такую-разтакую отпетую мошенницу! За это первый отдел медаль выпишет и личный значок подарит! Знаете такую блестящую циферку? Прикрепите и будете носить с гордостью!

Неожиданно меня встряхнули, возвращая на грешную землю.

— Немедленно прекратите разводить сырость, — процедил Вулфу. Его лицо оказалось совсем рядом, и сквозь пелену слез почудилось, что в глазу, затронутом шрамом, зрачок стал вертикальным, а радужка загорелась насыщенным янтарным цветом. — Распустили нюни. Поздно плакать, залезши в середину гнезда.

— А я… и…не… плачу… — промямлила, судорожно всхлипывая.

— Прекрасно. Сядьте и успокойтесь.