Призрак Небесного Иерусалима - Дарья Дезомбре

Маша смотрела на Иннокентия и не узнавала: он будто вырос еще, став совсем огромным, заполнившим все пространство кухни, в нем оказались свои бездны, о которых она не подозревала.

– Маша, не смотри на меня так, как будто я подвластен темным силам! Это всего лишь ответвление православия! Пусть даже с тяжелой историей! Ну не стала бы ты на меня так смотреть, если бы я признался тебе в том, что я протестант! Тем более я не религиозен, ты же знаешь! Я прежде всего – историк!

Маша сглотнула:

– Твой прадед участвовал в постройке храма на Басманной?

Иннокентий провел рукой по лицу:

– Да, об этом я и хотел с тобой поговорить. Ко мне приходили люди. То есть… человек. Глава церкви. Он попросил меня поговорить с тобой, дабы убедить, что маньяк, так сказать, не из «наших». Пока сыщики не наломали дров, пока не появились статьи в газетах, ведь староверческие общины только-только начали развиваться, стали возвращаться на Родину раскольники из Штатов и Южной Америки, заново отстраиваться церкви… И все это может оборваться из-за глупого предубеждения, из-за сплетен, пустых слухов, наконец!

– И ты согласился… – прошептала Маша. – Согласился меня… уговорить?

Иннокентий грустно улыбнулся:

– Я согласился попробовать, Маша. Не обещая результата.

– Уже хорошо. – Маша чуть скривила рот: – По крайней мере, ты не связан обещанием, и я не заставлю тебя нарушить страшных клятв.

– Маша, прошу тебя! – Иннокентий потянулся к ней, но Маша чуть отшатнулась, и он с несчастным видом вновь сгорбился на своем стуле. – У меня, – начал он, – есть только один аргумент. Он исторического плана и может показаться несерьезным твоим следователям, но для меня, да и для каждого старовера, он полностью выводит раскольников из-под подозрения. Этот Небесный Иерусалим, к которому так привязан наш маньяк… он напрямую связан с фигурой патриарха Никона, одержимого идеей второго Иерусалима. Никон хотел объединить под Московским патриархатом все православные церкви, прежде всего греческую и киевскую. Для этого он заменил, к примеру, русское двуперстное знамение греческим троеперстием, редактировал богослужебные книги по греческим аналогам. Продолжение ты знаешь – раскол и появление старообрядцев. Для раскольников Никон и все, что с ним связано, – самая страшная страница в их истории. Поэтому все идеи, которым служил патриарх, для них «диавольские», Маша. Он мечтал стать аналогом папы римского и даже построил под Москвой на берегу Истры Вознесенский монастырь – Новый Иерусалим. И постройка всего комплекса Нового Иерусалима была для Никона попыткой уподобиться Ватикану… И бог мой, ни один из наших никогда не станет, извини за метафору, пить из этого отравленного источника. – Иннокентий развел руками: – Я могу много еще чего добавить, но…

– Я поняла, – Маша соскользнула с высокого табурета. – Я… я подумаю. Прости, я хотела бы сейчас прилечь.

– Да-да, конечно, – засуетился Иннокентий. – Ты устала. Я дурак! Просто уже не мог больше носить это в себе. Извини меня, тебе сейчас совсем не до… не до меня! Я тебе постелю у себя в кабинете.

И он быстро вышел из кухни, а Маша, на секунду замерев, заставила себя сложить грязную посуду в посудомоечную машину и поставить уже чуть теплую кастрюльку в холодильник. Иннокентий снова появился в дверях: выглядел он подавленным, но Маше было его не жалко. И себя – не жалко.

Она только очень хотела спать, и, когда Кентий отвел ее в кабинет и тихо прикрыл дверь, она, быстро скинув с себя одежду, упала в прохладное забытье отутюженных и накрахмаленных простыней – и мгновенно заснула.

Андрей

Андрей смотрел на налившийся кровью затылок начальника и пытался отключиться. Обычно в моменты монаршего гнева он бледнел и нервничал. Но сегодня ему было решительно все равно: ни один начальник не сможет его отругать так, как он сам себя ругал и как презирал за «профнепригодность» последние сутки. За Машей – его Машей! – ходит маньяк. А он не знает о нем ничего, что позволило бы загнать убийцу обратно в темный и зловонный угол, из которого тот вылез. Стыд гнал Андрея вперед, настегивал, когда он на минуту останавливался, чтобы закинуть в себя немудреное топливо в виде бутерброда… Но весь этот бег был бессмысленным, как на дорожке тренажера, все следы вели в никуда, все подозреваемые сходили с дистанции: полицейский чин, оказавшийся на кладбище, раскольники, вояки, которых ребята из группы поприжимали вчера на сюжет сотрудничества с Ельником… Убийств было слишком много, копать приходилось, как кротам, в десятках направлений, надеясь отыскать малейшую зацепку в этом огромном информационном поле. Зацепку, похожую на чудо.

– Твою мать! – Анютин ударял по столу огромным кулаком в трогательных ямочках. – Ты это видел?! – И он бросил перед Андреем статью под заголовком: «Новый Чикатило в центре Москвы!»

Андрей безучастно скользнул по ней глазами и снова вернулся к своим мыслям. Если он не способен поймать преступника, то, может быть, у него получится спрятать Машу? Нет, сказал он себе, прятать – бессмысленно. Единственный способ – держать ее всегда рядом, 24 часа в сутки, и, может быть, защитить.

– Ты представляешь себе, – продолжал распаляться полковник, – какой пистон я получил сверху?! Сколько я могу их кормить историями из Ветхого Завета, а?

– Из Писания… – автоматически поправил он босса.

– Я так погляжу, – с угрозой начал Анютин, – вся Петровка у нас теперь – большие спецы по священным текстам? – И не выдержал: – Мы что, в бирюльки тут играем?! Или ты ждешь, пока он исчерпает эти – как их? – мытарства? И уйдет на дно?! – И он опять хлопнул по столу, да так, что разлетелись все бумаги. В дверь постучали. – Да, – буркнул Анютин, пока они с подчиненным на пару собирали по полу документы.

– Вы позволите? – произнес хорошо поставленный баритон.

В кабинет вошел Катышев. Анютин покраснел уже не только затылком, но и лбом, выпрямился и пожал руку прокурору. Катышев кивнул Андрею:

– А я как раз по вашу душу. Хотел узнать, как продвигается следствие…

Андрей устало мотнул головой.

– А никак! – за него ответил Анютин. – Просто призрак какой-то, мастер маньячного дела!

– Ну, – Катышев сел, холодно усмехнулся, – с маньяками очень часто такое случается. Вспомни, скольких убил тот же Чикатило, – он кивнул в сторону открытой газетной статьи. – И скольких из-за него еще казнили…

– Не оправдывай моих бездельников! – набычившись, сказал Анютин, избегая даже смотреть в Андрееву сторону. – Время идет, убийства прибывают, а они ни на йоту не приблизились к решению загадки!

Катышев спокойно качнул ногой в весьма потертом, как успел заметить Андрей, ботинке.

– По крайней мере, твоим ребятам уже известны условия этой задачки, что совсем непросто. – Прокурор грустно улыбнулся: – Знаешь, я иногда сам хожу по Москве, как дурак, не понимая, куда меня занесло? Куда делся город моего детства? Все эти бесконечные ночные клубы и стриптизы, нищета, вопиющая рядом с «Бентли» и шампанским рекой… Этот маньяк ваш, Мытарь, свободен от правил и ограничений. Он режет себе – или что там? – четвертует тех, до кого у нас руки добраться коротки. Вроде той губернаторши…

Катышев встал, устало вздохнул:

– Иногда, Саша, право, думаешь: может, дать этому человеку доделать начатое?

Маша

Маша проснулась оттого, что хлопнула входная дверь. Она еще с минуту полежала в постели, прислушиваясь: ни звука. Очевидно, Кентий ушел на встречу со своими клиентами или – заглаживать вину: покупать продуктов на рынке, чтобы приготовить ей ужин. Маша уже на него не сердилась: она и сама не верила в религиозного фанатика. Скорее, думала она, одеваясь, он прикрывается религиозной тематикой. Идея Небесного Иерусалима вкупе со списком мытарств дает ему некую стройную теорию. Путь, по которому можно идти, следуя зову сердца. Сердце!

Маша набрала номер маминого мобильника и попала на автоответчик. Телефона маминой подруги у нее с собой не было, но ведь та предупредила, что даст Наталье успокоительного. Значит, скорее всего, мама сейчас спит.

Маша вышла из комнаты, зашла на кухню, налила себе соку из холодильника: ее и правда отпустило в кентьевской квартире. Она не будет думать об отчиме, она не будет думать о маньяке. Она подумает об этом завтра, послезавтра, и еще очень долго ей придется думать на этот счет. А сегодня… сегодня она попытается почитать какую-нибудь книжку из кентьевской библиотеки. Но не заумное, а наоборот: эпохи их совместного детства. Что-нибудь из «Библиотеки приключений», корешки которой она видела в его кабинете. Вальтер Скотт или Майн Рид. Интересно, это можно еще читать в ее возрасте? Она залезла на диван и, держа стакан с соком в одной руке, другой перебирала знакомые корешки. Ага. Жюль Верн. «Таинственный остров». Отлично! Маша подцепила томик ногтем, и он вывалился прямо в поставленную ладонь: книжки стояли не впритык. За томом Жюль Верна виднелось темное дерево книжной полки и что-то белое на его фоне. Конверт? Маша нахмурилась. Неужели Кентий прячет в таком месте деньги? Не похоже на него. Интересно, что там может быть? Маша качнулась на носках, пригубила соку и бросила вниз, на диван, книжку. Продолжая хмуриться, тем же макаром поддела конверт и осторожно выудила его из-за книжек. На секунду Маша замерла: ей стало стыдно. Конверт явно спрятан от посторонних глаз. Но любопытство пересилило. И, в конце концов, он только что признался ей в своей страшной тайне. Вполне естественно, уговаривала себя Маша, что она захочет проверить, не припасен ли у Кеши за пазухой еще какой сюрприз? И, без труда убедив себя, что она только взглянет, и все… Маша открыла незапечатанный конверт.