Тщеславная мачеха - Фиделис Морган

– Сегодня я занимался этим весь день, – сказал доктор. – Сердце, печенка, кишки – все по отдельности. И рад сообщить, что все надежно опечатано. – Он двинулся вперед. – Я вернусь поздно.

Графиня и Элпью смотрели, как доктор исчез в доме.

– Ты слышала? – прошептала графиня, чуть не попав под проезжавший мимо фургон. – Он занимается анатомией. Я считаю, что он сохранил тело Аурелии для своих гнусных целей.

– Jamais! Jamais! Jamais! – верещал Бешамель, глядя в кипящий горшок. – Ne jamais mettre de farine dans une sauce! [103]

Пайп попятилась, прижимая к груди большой горшок с мукой. Элпью знала, что, пока на кухне колдует француз, с Пайп ей пообщаться не удастся, поэтому покинула кухню, оставив графиню варить клей.

– Je vais commencer par une sauce blanche traditionnelle, compose d'amandes blanches et poitrine d'une capon. Mais sans les epices habituelles.

– Он хочет сделать обычный белый соус. – Мадемуазель Смит листала свою книжечку. – Без муки. Вот… белый соус: бланшированный миндаль, грудка каплуна, имбирь, гвоздика, корица, розовая вода и никаких специй.

– Ну и чего сразу не сказать? Он все бормотал «бланш, бланш», я знаю, что это «белый», а что на кухне белого? Мне только мука на ум и пришла.

– Мадемуазель Смит, вам не нужна помощь? – спросила графиня, взяв ложку.

– Месье Бешамель страстно желает создать новый соус к горошку, чтобы порадовать его величество в Версале. Он уже давно работает над ним и опасается, что его кто-нибудь опередит. Или что мода на горошек пройдет. Он пытается убедить короля, чтобы тот сделал его кавалером ордена Святого Духа, и боится, что время работает против него.

– Ах! Это чудесно. Ты не возражаешь, если я покашеварю тут немного сама? – Графиня опустилась на лавку рядом с большим столом. – Пайп, дорогая, я хочу сварить немного клея для наших масок. Не возражаешь?

– Des tripes? – крикнул Бешамель.

– Рубец, – перевела мадемуазель Смит.

Пайп поставила муку на стол и плюхнула рядом белую стопку рубца.

– Coupez!

– Нарежь его.

Пайп принялась за работу, орудуя большим ножом.

– Ничего, если я сама? – спросила графиня, открывая горшок с мукой.

– Chaudrons! – Бешамель протянул руку, продолжая помешивать другой рукой в котелке.

– Смесь потрохов, – перевела мадемуазель Смит.

У графини свело желудок легкой судорогой. Возможно, снять пробу с французского варева не такая уж удачная мысль. Особенно после разговора с доктором Стикуортом.

– Одно слово – французы! – Пайп принесла миску, наполненную скользкими, неразличимыми на вид внутренностями животных. – Он делает соус из свиных рубцов.

Нарезав очередной компонент, Пайп подала миску Бешамелю. Тот вывалил ее содержимое на сковородку и глубоко вдохнул пар, поднявшийся, когда потроха зашипели.

Графиня искала под столом кастрюлю. Вытащила большую черную, в которой тушили мясо, и поставила на стол, затем принялась за поиски большой ложки.

– Beatilles!

– Жуки! [104] – взвизгнула графиня, отшатываясь. – Что-то новенькое по части соусов.

– Это beatilles, – пробормотала Пайп, высыпав на стол пригоршню смеси из петушиных гребешков, печени и желудков и торопливо нарезая их. – Он делает соус из всего того, что мы обычно выбрасываем!

– Месье Бешамель будет на маскараде, мадемуазель? – Графиня насыпала в кастрюлю муки.

– Уверена, что да. Ему по душе любое событие, где его могут похвалить. – Пайп повернулась и пригляделась к кастрюле графини. – Вы взяли ее под столом? – Леди Анастасия кивнула. – Там на дне топленое масло. – Графиня заглянула в кастрюлю и помешала муку – нижний слой муки слипся с коричневым жиром. – Это была первая попытка маркиза. Я положила масло, думая, что он хочет жарить, но не тут-то было, поэтому я убрала кастрюлю до того раза, когда ему захочется что-нибудь поджарить.

– Не важно, – заявила графиня. – Я всего лишь клей готовлю. – Она размешала муку с маслом до получения однородной массы. – Вы прекрасно говорите по-английски, мадемуазель. Полагаю, и ваш французский таков же. Вы здесь родились?

– Et maintenant un peu d'epice. [105] – Бешамель промчался по кухне, отламывая веточки трав, растирая их в ладонях и нюхая, прежде чем бросил на стол перед Пайп пучок шалфея и знаком приказал измельчить его.

– Мы переехали сюда, когда мне было шесть лет. Вскоре мой отец погиб в ирландской кампании. Моя мать не могла прожить одна и боялась, что маленький ребенок помешает ей найти нового мужа, который содержал бы ее. Поэтому меня отправили в монастырь. Кажется, таких там было немало.

Бешамель взял большую ложку и зачерпнул немного соуса.

– Parfait. – Он пригубил белую густую жидкость и причмокнул. – II faut attendre une heure, et le plat sera pret pour le Roi. La sauce Bechamel est arrivde [106].

Элпью уже хотела войти в комнату для игр, когда услышала голос Уэкленда.

– Не забудьте принести орудия пытки.

Замерев, Элпью приложила ухо к двери.

– И нашу повелительницу. Как обычно, надеюсь.

– Леди Прюд! – Уэкленд рассмеялся. – Как только ее освободят завтра днем. Мы можем снова воспользоваться вашей комнатой для наших упражнений?

– Не вижу к тому никаких препятствий, – усмехнулся Уиппингем. – Теперь, когда моя жена благополучно освободила путь.

Элпью не верила своим ушам. Она старалась не дышать, чтобы не пропустить ни слова.

– Стикуорт тоже придет?

Уэкленд засмеялся.

– Он когда-нибудь пропускал заседания нашего инженерного общества? – Элпью показалось, что Уэкленд как бы поставил слово «инженерного» в кавычки.

– Счастливчик барон Люневиль! – Уэкленд сдавленно засмеялся, и Элпью услышала шаги в комнате. – Он и не подозревает, что мы для него придумали.

– Однако и времени у нас не слишком много. Все должно быть готово к завтрашнему вечеру.

Элпью вертелась у двери, пытаясь получше прижать ухо к филенке.

– Мадам? – Рядом с ней возник грозно взиравший на нее лакей Роджер. – Вы настолько не вышколены, что опускаетесь до подслушивания у дверей?

– Роджер! – Элпью улыбнулась. – Я услышала голоса и, прежде чем войти, хотела убедиться, там ли моя госпожа.

– Наиболее простой способ выяснить, кто находится в комнате, таков… – Безмятежно улыбаясь, Роджер сделал шаг вперед и открыл дверь. – Нет. – Он повернулся к Элпью: – Вашей госпожи там нет. Моей тоже.

Лорд Уиппингем стоял у камина, Уэкленда не было.

– Если вы ищете свою госпожу, мисс Ищейка, рекомендую пройти на кухню. Именно там я видел вас обеих не далее как пять минут назад.

Когда Элпью вошла в кухню, Уэкленд дружески беседовал с графиней и мадемуазель Смит.

– За водой нужно выйти на улицу и накачать ее, – сказал Уэкленд. – Но у меня тут избыток молока, если оно подойдет.

– Не беспокойтесь. Я варю лишь клей для маски.

– Молоко до завтрашнего утра скиснет.

Графиня налила в кастрюлю молока и помешала. Оценила полученный результат.

– Не очень хорошо перемешивается.

– Немного нагрейте. – Мадемуазель Смит подвесила кастрюлю над огнем. – Обычно так растворяют в воде любой порошок.

– Вас многому научили в ордене дочерей Богоматери.

– Да. Всему, что имеет отношение к стряпне, починке одежды и ведению хозяйства. – Мадемуазель Смит рассмеялась, помешивая. – Монахини хотели, чтобы мы наверняка поймали себе мужей. – Она перевесила кастрюлю на другой крюк, подальше от прямого огня. – Хоть они были и монахини, но видели, что некоторые из нас могут на это рассчитывать, а другие – нет. Одной маленькой девочке, лет четырех, темнокожей, надеяться было не на что, поэтому через пару лет они ее пристроили.

– Куда?

– Думаю, куда-то на работу. Ночевала она в монастыре, но на весь день уходила. Потом однажды она не вернулась. Монахини сказали, что она умерла.

– Какая ужасная история! – воскликнула графиня. – Бедная крошка.

– Занятно, что вы так сказали, – заметила Леонора Смит. – Однако она походила на дикую кошку, всегда плевалась и царапалась, поэтому, к своему стыду, должна признаться, мы были не так к ней добры, как следовало бы.

Графиня понизила голос.

– Вы видели сен-жерменских бедняков, людей, которые живут в покосившихся развалюхах и питаются одной тюрей? Иногда мне кажется, что им лучше умереть, чем влачить эту жизнь, исполненную боли и страданий…

– Но та девочка не умерла. Нет, монахини сказали так, поскольку для них она все равно что умерла. Но моя лучшая подруга видела ее несколько раз в Париже, размалеванную как шлюха. Она слонялась по набережным Сены, предлагая свои услуги.

– А как же отец ребенка? Как он мог оставить ее там?

– Так и оставил.

– Видимо, он аристократ, не пожелавший запятнать свою репутацию?

– Вовсе нет. По словам монахинь, ее мать, мулатка, была служанкой и умерла во время родов. Ее отец, англичанин, помощник повара, какое-то время заботился о девочке, а потом сбежал с важной дамой. Но при этом монахини солгали нам, что она умерла.