Австрийская площадь, или Петербургские игры - Андрей Евдокимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Интересно: сколько стоили пирожки, которые раздавали на площади?
— Сейчас посмотрим. Вот: стоимость угощения для петербуржцев идет одной строкой с плакатами, цветами и другой мелочевкой: все вместе — пять тысяч долларов. — Помолчав, Кошелев добавил: — Было еще много неучтенных расходов. Ими занималась мэрия, комитет по внешнеэкономическим связям. Подключались коммерческие структуры. Думаю, общие затраты — так сказать, на круг — будут около полумиллиона долларов.
— Собчак утверждает, что австрийцы перевели деньги, а те отрицают. Кто-то из них врет. Одно ясно: в Россию средства не поступали. Это значит…
— Все возможно, тем более что давно ходят слухи о каком-то австрийском счете. Но австрийские банки мы проверить не можем.
— Вам не кажется странным, что второразрядное даже по петербургским меркам мероприятие финансировалось с таким размахом? Кстати: в торжествах участвовал канцлер Австрии, глава зарубежного государства. Однако никого из наших федеральных чиновников там не было. Допустимо ли такое по дипломатическому протоколу? Но, коли мы вспомнили дипломатию, всплывает еще одна несуразица: подобные расходы всегда ложатся на принимающую сторону. Когда я готовил статью по Австрийской площади, то специально позвонил в протокольный отдел МИДа. Там сказали, что знают только один случай, когда визит главы государства оплачивался гостями, — это случилось в какой-то африканской стране ввиду ее очевидного убожества.
— Вряд ли стоит копать так глубоко, — сказал Кошелев.
— Мы не сделаем дальше ни одного шага, если не поймем, что скрыто за всей этой историей, — возразил Петр. — Кстати, давно хочу вас спросить: по какой причине квартал вокруг площади не был передан австрийцам?
— Возникли определенные сложности, — Петр заметил, как Кошелев отвел глаза в сторону, — началась приватизация, некоторые помещения оказались купленными, и с владельцами не удалось договориться…
— А может быть, вы не очень хотели договориться?
— Отчасти вы правы. Я действительно не хотел, чтобы лучший квартал в центре района попал в руки иностранцев.
— Но есть и другая версия — вам мало обещали! Или не обещали вообще. Поэтому вы и затянули дело.
Кошелев хотел ответить, но открылась дверь и в кабинет заглянула секретарь:
— Павел Константинович, к вам делегация!
— Давайте продолжим в другой раз. Я приготовил вам копии всей переписки, — проговорил Кошелев с облегчением.
2.13…Испытывает личную неприязнь. Очень большую личную неприязнь!
Петр добросовестно записал все, что узнал от Кошелева, но даже Ефремову статья показалась скучной.
— Я вас не узнаю, Петр Андреевич. У каждого может быть творческий кризис. Месяц, ну два. Но вы за три последних месяца вообще ничего не напечатали. А по этой теме все уже сказано. Здесь — ничего нового!
— Если долго мучиться, что-нибудь получится, — тихонько напевал Петр. Он боялся признать настоящую причину: азарт и желание работать пропали, а без них ничего получиться не могло.
Толстая стопка документов несколько дней пролежала на столе. Он перечитывал и раскладывал их так и эдак. Почти на каждом было жирно напечатано: «лично и конфиденциально».
«А от кого секреты?» — подумал Петр и тут же нашел ответ: «Грасси пишет, что вновь стал заниматься Австрийской площадью после статей, появившихся в газетах Петербурга. Что же его так взволновало? Фирма занимается строительством и обслуживанием отелей. Поэтому причины их интереса к обустройству уголка Вены в Петроградском районе прозрачны, как слеза. Вот почему Грасси беспокоится о каких-то статьях. И еще: „… администрация Санкт-Петербурга испытывает сильное политическое давление“. Ему и это не безразлично! Значит, нужно усилить это самое политическое давление. Но на кого?» Он выписал на отдельный лист имена всех, кто так или иначе упоминался в бумагах, связанных с Австрийской площадью.
Первыми в списке оказались Собчак, Нарусова и Кошелев. Их Петр вычеркнул сразу и без колебаний. Путин? Он был в центре всех событий, неоднократно ездил в Вену, и без него, конечно, не обошлось. Но после победы Яковлева Путин перешел в администрацию президента, где стал заниматься заграничной недвижимостью и дотянуться до него было абсолютно невозможно.
«Пусти козла в огород, так его и за рога не схватишь», — подумал Петр, и фамилию Путина перечеркнула жирная черта. Дальше шли австрийцы. Их Петр тоже вычеркнул, всех за исключением Грасси и почетного консула.
Последний упоминался неоднократно, но его фамилии нигде не было.
— Почетным консулом Австрии в Санкт-Петербурге является господин Том Вестфельт, — ответили Петру в пресс-службе петербургского представительства МИДа.
— Какая разница между почетным и обычным консулом? — из чистого любопытства спросил Петр.
— Штатные консулы являются, как правило, профессиональными дипломатами, а почетные — это вроде общественной нагрузки. Они могут даже не быть гражданами той страны, которую представляют.
— А Вестфельт?
— Вестфельт — австриец, но он почти все время живет в Петербурге, у него вроде бы здесь свой бизнес.
— И он может быть привлечен к суду за нарушение российских законов?
— Наравне со всеми иностранцами, кроме дипломатов. А вы что, собираетесь привлечь Вестфельта к суду? — заинтересовался работник МИДа.
— А почему бы и нет? — буркнул Петр, после чего ему пришлось дважды по буквам диктовать свои имя, телефон и должность.
«А почему бы и нет? — вдруг подумал Петр. — Почему бы не пригрозить почетному консулу судом? Это и станет давлением, сильнее не придумаешь. Тем более, что статья в Уголовном кодексе имеется: „Противодействие журналистам в их профессиональной деятельности“. До чего же хорош наш УК! Правы чекисты — был бы человек, а статья найдется».
* * *На следующий день Петр сидел в кабинете Кошелева и ждал, пока тот прочитает заготовленное письмо:
«Господину Ф. Грасси,
Даннебергплатц, 6/ТОП 11,
А-1030 Вена, Австрийская республика.
На исх. № FG/AMM от 19.07.96 г.
<Лично и конфиденциально>.
Глубокоуважаемый господин Грасси!
Обстоятельства вынуждают обратиться к Вам с просьбой о срочной помощи, поскольку я оказался в чрезвычайно сложном положении.
Несколько петербургских журналистов обратились ко мне с вопросом о предпринятых мной мерах для решения вопросов, связанных с оплатой работ на Австрийской площади.»
— Ты знаешь, Настя стала говорить почти без акцента. Многие даже не догадываются, что она из России, — неожиданно успокоилась Катя.
— Скоро она сама об этом забудет. Передай, что я очень скучаю…
— Подожди, не вешай трубку! Я же не за этим звонила. Меня просили узнать, что у вас творится. Кошелев прислал сумасшедшее письмо. Пишет, что ты самый скандальный журналист…
— Приятно слышать такой лестный отзыв. Он чуть было не проговорился, что сам подготовил это письмо, но вовремя остановился.
— …и ты грозишься отдать его под суд!
— И отдам! Процесс будет очень громкий. А ты разве против?
— Можешь объяснить, за что?
— За воспрепятствование журналисту при исполнении им своих профессиональных обязанностей — сто сороковая статья Уголовного кодекса. Кроме того: нарушение указа о дисциплине государственных служащих и закона об ответственности за нарушение конституционных прав граждан1. Ты в Вене совсем забыла, что был бы человек, а за что судить — всегда найдется. Посадить его, думаю, не посадят, но условный срок — гарантирую.
— Из-за того, что Кошелев не хочет отдавать тебе переписку с Грасси?
— Именно поэтому. Ты прекрасно осведомлена.
— Еще бы — ведь я переводчик, и все документы из России идут через меня…
— Тогда расскажи про «австрийский счет», — неожиданно прервал ее Петр.
— Я ничего не подписывала! — Ее голос сорвался, и она замолчала. Было слышно, как Катя судорожно всхлипнула. — Я ничего не знаю об этом счете, неуверенно добавила она.
— Кроме того, что не подписывала бумаг, связанных с этим счетом? уточнил Петр.
— Я ничего не подписывала.
— Значит, ты все же знаешь, ЧТО ты не подписывала?
— Прекрати ловить меня на слове! Можно подумать, ты меня допрашиваешь. Ты уже испортил мне жизнь. Почему даже сейчас, когда я в другой стране, ты не хочешь оставить нас в покое? За что ты ненавидишь меня, что плохого тебе сделал Кошелев? — Она неожиданно замолчала, и сквозь шорохи в трубке Петр ясно услышал мужской голос, что-то сказавший по-немецки.
«Она не одна, кто-то слушает наш разговор», — догадался Петр.
— Кошелев не сделал мне ничего плохого. Он только сажал моих друзей и знакомых, — сказал он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
