Знакомство (СИ) - Раевский Александр

Марина курит редко. Обычно только тогда, когда настроение у неё неважное или когда сильно устаёт. Но улыбка, с которой она встретила моё появление на кухне сегодня, говорила скорее о другом. Она выглядела отдохнувшей и настроение у неё было прекрасным. Даже подмигнула мне:

— Проголодался? — я кивнул, улыбнувшись в ответ.

— Садись, сейчас кормить тебя буду!

— А как же Надюшка? Может разбудить её?

— Не нужно. Пусть ещё поспит. Вам обоим сегодня всё равно только к третьему уроку.

И тут я вспомнил весь вчерашний день и, особенно, ночь. Действительно, физрука мы, скорее всего, больше не увидим. В школе никто не знает об его аресте, а значит вовремя найти ему замену вряд ли получится.

Завтракал я сидя на тёплом валуне и глядя на спокойное море. В двух метрах от меня устроилась Марина. Я рассказал ей, как Надюшка недавно использовала Тигру в качестве диванной подушки и она, посмеявшись, тоже захотела попробовать так же.

Марина привалилась боком к мохнатому животу тигрицы и, закинув правую руку ей на спину, ласково перебирала пальчиками густую шерсть на её шее. Тигра жмурилась от удовольствия. Марине тоже было хорошо. Уголки губ её были приподняты в лёгкой полуулыбке, тонкие ноздри подрагивали. Она вдыхала напитанный ароматами моря и леса на горе влажный воздух. Марина смотрела на море, изредка благосклонно поглядывая то на меня, то на Тигру.

***

Дожидаться пробуждения Надюшки я не стал. Уже несколько дней не давала мне покоя мысль о доме на острове. Нам с МАриной и девочками нужно надёжное укрытие на случай опасности! Я уже давно понял, с кем мог бы об этом поговорить. Геннадий Васильевич — наш трудовик! Прошлым летом, когда я остался в городе на попечении Марго, мы как-то сошлись с ним. Он вступился за меня, когда я случайно ввязался в одну драку на площадке позади школы. Точнее, не вступился, а увёл меня оттуда, потому что мне его помощь не очень-то была и нужна.

В тот день мы с ним довольно долго разговаривали в пустой школьной мастерской на разные серьёзные темы, и я проникся к нему уважением и доверием. Серьёзный и умный дядька. С тех пор я довольно часто захожу в мастерскую, просто побыть с ним рядом или поболтать. Моя компания его, похоже, тоже устраивает.

Мне повезло. Геннадий Васильевич оказался на месте и был не занят. Он сидел у себя в маленьком кабинетике при мастерской, пил чай и читал свежую «Правду». Меня удивило то, как он обрадовался моему приходу. Он дядька вообще-то сдержанный и даже немного угрюмый. Кроме меня у нас в школе его улыбку не видел, пожалуй, никто.

— А, Саша! Ну заходи, дорогой, заходи!

Он даже выбрался из своего самодельного кресла, обогнул письменный стол, за которым читал газету, подошёл и положил руку мне на плечо. Мне кажется, что такого проявления чувств не знала даже его жена, если таковая у него вообще имеется. Как-то так получилось, что о его семье мы с ним ни разу не говорили.

— Снимай шубу, садись! Рад тебя видеть в добром здравии! Очень переживал за тебя.

Я тут же вспомнил, что мы с ним действительно не виделись уже больше месяца. Меньше, чем через неделю после последнего урока труда в начале декабря случилась та история с Наташей, после которой я попал в больницу. Потом пришлось долго отлёживаться дома, а затем наступили зимние каникулы.

Не спрашивая моего согласия, Геннадий Васильевич выудил из тумбочки, на которой стояла плитка с чайником, чистый гранённый стакан и налил мне полстакана густого, непрозрачного чаю. Я ему уже говорил как-то, что такой крепкий чай, да ещё без сахара, я пить просто не в состоянии, но он, видимо, забыл об этом. Пришлось принять стакан из его рук, поблагодарить и чуть-чуть пригубить, чтобы не показаться невежливым.

Заметив, как я поморщился, Геннадий Васильевич усмехнулся:

— Пей, пей… Это непростой чаёк. Я в него кое-какие травки добавляю, которые здесь не растут. От них в голове просветление наступает. Ты ведь не просто так пришёл? О чём-то поговорить хотел?

Я кивнул:

— Ну да… У вас время есть?

— Есть, Саша. Для тебя у меня всегда время есть! Только, прежде чем ты начал… Запомни, если бы я был твоим отцом, то гордился бы тобой! А так, я просто рад, что жизнь вновь свела меня с человеком, сила духа которого изменила жизнь на этой планете чуть-чуть к лучшему. Это дорогого стоит. Не красней, это не похвала. Поверь, я знаю о чём говорю…

Он действительно смутил меня. Что это с ним? Вот уж от кого не ожидал пафосных слов, так это от него!

— Да ладно, Геннадий Васильевич… — заныл я, — Чего вы начинаете?… Думаете, я не трусил? Ещё как!

— Это неважно, Саша! — перебил он меня, — Страх боли и смерти заложен настолько глубоко в природе человека, что окончательно победить его без применения вспомогательных средств просто невозможно. Важно другое. Важно, что тысячи людей в этом городке — мужчин, женщин и детей — узнали, что невозможное всё-таки возможно! Что маленький и тощенький мальчишка может одолеть двух взрослых, сильных бандитов! Важно, что добро победило зло! Важно, что люди узнали, что большое и сильное добро может умещаться в маленьком и слабом теле, делая его стократно сильнее!

Он покачал головой, задумчиво глядя на свою кружку, стоящую на столе.

— Нет, Саша… Ты ещё маленький, поэтому просто не в состоянии понять всю значимость своего поступка. Просто поверь, этим ты нанёс злу такой удар, который по значимости может сравниться с поступком Саши Матросова, твоего тёзки…

Он поднял взгляд на меня:

— Ну, да ладно… Ты ведь не об этом хотел со мной поговорить?

Я облегчённо выдохнул, радуясь смене темы. От смущения у меня даже вспотела спина.

— Конечно, не об этом! Геннадий Васильевич, скажите, вы когда-нибудь строили дома?

— Доводилось… — солидно кивнул он, протягивая руку за своей кружкой.

— Не можете немного рассказать? Например, какой строительный материал лучше всего подходит?

Он ответил не задумываясь:

— Мрамор…

— Мрамор? — удивился я. — Почему мрамор?

— В жарком климате, лучше всего строить дома из камня, а мрамор наиболее красивый из них. И легко обрабатывается. Ты ведь о доме для Марины Михайловны говоришь?

Я машинально кивнул, всё ещё не понимая, как можно использовать мрамор при строительстве дома. Мне доводилось бывать в музеях Москвы, где полы выстланы мраморными плитами, но это ведь только полы. А из чего делать стены? А потолки? Тоже из мрамора? Он ведь тяжёлый. Камень всё-таки…

— А почему именно мрамор?

И тут до меня дошло, как он сформулировал свой вопрос! Я растерялся.

— Постойте, а откуда вы знаете о Марине Михайловне? Вы разве знакомы?

Геннадий Васильевич серьёзно смотрел на меня. Потом кивнул какой-то своей мысли и произнёс:

— Нам с тобой обо многом нужно поговорить, Саша. Разговор может занять достаточно много времени, поэтому давай-ка устроимся поудобнее. Пошли со мной…

Он встал, выбрался из-за своего стола, протиснулся мимо меня к двери и вышел в мастерскую. Я, как заколдованный, двинулся вслед за ним. Геннадий Васильевич огляделся по сторонам и, убедившись, что мы в мастерской по-прежнему одни, открыл… проход! В том что это был точно такой же проход, какие научился открывать я сам, не было ни малейшего сомнения!

Геннадий Васильевич оглянулся на меня и приглашающе мотнул головой:

— Заходи! Здесь я живу…

Дворец

Я стоял с открытым ртом, озираясь в огромном круглом зале с полом, составленным из полированных мраморных плит различного оттенка, образующими сложный геометрический узор. Высокий куполообразный потолок поддерживали изящные колонны розового мрамора, расставленные вдоль стен и отстоящие от них на расстоянии примерно трёх метров. В просветах между некоторыми виднелись украшенные резьбой высокие двустворчатые двери тёмного дерева.

Зал не был замкнутым. В передней части сквозь колонны виднелись стволы пальм, ещё дальше за пальмами синело море. Зал был совершенно пуст. В нём даже отсутствовала какая-либо мебель.