Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря - Серафим (Чичагов)

«А я прихожу к нему, к батюшке Серафиму, — рассказывает старица Агафья Григорьевна, — да и думаю, смущенная духом, что по кончине не будет уже никому и никакой награды. Батюшка был в своей келье в сеночках, положил головку на грешное плечо мое и сказал: "Не унывай, не унывай, матушка, мы в Царствии-то Небесном будем с тобою ликовать!" — и всплеснул он ручками, и лицо его как свет просветилось, и до трех раз повторял он все эти же сладостные слова: "Не унывай, не унывай, мы с тобою в Царствии Небесном будем ликовать! — и прибавил: — Матушка, чтоб умная молитва навсегда бы при тебе была". А я, грешница, изнемогала в малодушии. "Не слушай, — говорит, — матушка, куда тебя мысли-то посылают, а молись так, матушка: помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое, и сначала до конца. О, всепетая Мати... потом: помяни, Господи, отца нашего иеромонаха Серафима, и свое-то имя помяни, вот, матушка, мои грехи простит Господь и твои, так и спасемся!"»

Ирина Семеновна посадила картофель у батюшки, но когда он приказал его уже вырыть, то она заставила сестер работать, а сама ушла в Дивеево. На грядах снаружи вовсе не было травы от картофеля, а когда стали рыть в земле, то нашли новый картофель с голубиное яйцо. Ирина Семеновна, возвратясь из Дивеева, поразилась чудом и говорит сестрам: «Спрячем этот картофель и покормим батюшку». Наконец батюшка пришел из леса, и Ирина Семеновна показала ему картофель. Батюшка сильно разбранил сестер: «Зачем вырыли! Зачем вырыли!» — восклицал он. Тогда сестры горько заплакали и долго просили прощения. Батюшка простил и сказал улыбаясь: «Во, матушка, если этот картофель кто будет кушать, то и исцеление получит. Весь белый свет изойди, такого картофеля не найдешь, в земле был и не истлел и плод пустил» (тетрадь № 2).

Старица монахиня Ермиония, в свою очередь, рассказывает (тетрадь № 2): «Пошли мы с крестной в Саров на Ильин день, народу множество. Крестная моя Евдокия, которая удостоилась у батюшки присутствовать при явлении Божией Матери в день Благовещения. После ранней пошли мы к батюшке Серафиму, а сенки полны господ; он не отворил дверь и, заслонившись ручкой, стал смотреть и прямо звать нас: "Марфа, Евдокия, подойдите ко мне!" Нас сейчас же пропустили. Батюшка затворил за нами дверь и стал спрашивать, знаем ли мы молитвы. Знаем, говорим мы. "Богородицу", "Отче" и "Верую" заставил за собою читать, потом и говорит крестной: "Евдокиюшка, да она ведь прямо в монастырь готова, все знает". Я говорю: "Батюшка, меня отец не пускает". "Да что ему за дорога?! Ему нет дороги, если Матерь Божия избирает", — говорит батюшка. Ну, и пошли мы в монастырь, и родные уговаривали, да мы не послушали. Сойдемся в монастыре да толкуем: все хорошо и не скучно нам, да только голодно, мясца нет. Вот батюшка и провидел и приказал нам на Рождество Христово, чтобы пришли, ну, и пришли мы, он нас накормил сухариками и сухарей на дорогу насыпал по узелку. "Это вам на дорогу, а теперь не ешьте, а придете домой, то все, что в мире ни есть, кушайте, Бог благословит", — сказал батюшка. Ну, мы и рады; пришли домой, не знают, чем нас потчевать, ну, мы и говорим, что все батюшка благословил есть, ну, и стали есть-то, только кусочек мясца я съела, меня и начало рвать, и так-то рвало, что уже после я не могла и духу-то просто его слышать. А то стали мы скучать, и он присылает нам что-то мягкое и душистое вроде теста, и как мы поели, так у нас тоска и пропала, и все сердце точно загорелось в нас. Родитель мой работал по просьбе батюшки в Дивееве. Батюшка говаривал ему: "Поработай на сироточек на моих теперь, тебе денег-то не нужно, а придет время, все тебе разом заплачу". Родительница моя была больна полтора года, лечили ее, но ничто не помогало; когда привезли ее к батюшке Серафиму, он дал ей пить водички да сухариков, она сразу и исцелилась».

Некоторых же о. Серафим по своей прозорливости с малолетства предназначал и в духе сего предназначения руководствовал к поступлению в Дивеевскую обитель. Из числа таких была сестра Анастасия Протасова. «В первый раз была я, — рассказывала она впоследствии, — у старца Серафима еще малолетней, вместе с моими родителями и с начальницей Дивеевской общины Ксенией Михайловной. Мать моя давно уже желала видеть о. Серафима, и мы все шли к нему с полною верою. Когда подошли к его келье, народа еще не было, и сотворили, по обыкновению, молитву Иисусову. Батюшка тотчас отворил нам дверь. Он одет был в белый балахончик, и лицо его казалось необыкновенно светлым. Он сказал нам: "Пожалуйте сюда!" — и велел приложиться к образу Божией Матери, стоявшему на столе. Потом мы все поклонились ему в ноги, и он, благословив нас и дав приложиться к Распятию, которое висело на груди его, сказал нам: "Господь, иже везде сый и вся исполняли, вас милостию Своею не оставит. Пророк сказал: не видех праведника оставлена, ниже семени его, просяща хлеба". После того дал нам сам по частице антидора с церковным вином и положил матушке в платок несколько сухариков. Наконец еще раз благословил и сказал: "Грядите с миром".

Во второй раз я была у него семи лет от роду с матерью и дивеевской Ириной Прокопьевной.

Он также благословил нас всех и приказал приложиться к образу Божией Матери; а как я не могла достать образа, стоявшего на столе, то он сам поднял меня и дал приложиться к Царице Небесной; а затем взял мою руку, вложил ее в руку Ирины Прокопьевны и начал матери моей говорить о пророке Самуиле и другие притчи, и спросил ее: "Понимаете ли вы, матушка?" Она отвечала: "Не могу, батюшка, понять". Тогда он благословил нас всех и отпустил домой. Мать моя, возвратясь в квартиру, подумала, что все это клонится к близкой моей смерти, и проплакала всю ночь. Поутру же она опять отправилась со мной к о. Серафиму, не решаясь уехать, не простившись с ним. Едва только он отворил нам дверь и мы поклонились ему, как, еще не благословляя нас, положил на уста матери моей свою ручку и сказал: "Не к тому, не к тому, матушка, не унывай". И тут же дал ей приложиться ко Кресту, бывшему на нем. После того мать моя совершенно успокоилась.

Когда же мне наступил 12-й год и мы пришли опять к о. Серафиму, он спросил мать мою, указывая на меня: "Много ли ей лет?" Та отвечала: "Двенадцатый год, батюшка". Тогда он сказал ей: "Пора нам, матушка, обручить ее жениху". Мать возразила на это, что она еще молода; а Серафим отвечал ей: "Ты, матушка, поищи вдову и поклонись ей, чтобы она взяла ее за сына; она ее и возьмет". Маменька улыбнулась и подумала, что он действительно прямо говорит ей про будущего моего жениха. А он продолжал: "По дванадесятым-то праздникам шей ей, матушка, обновки: белое платьице и красненькие башмачки, а в полуночный-то час вставай сама молиться и мужа-то возбуждай, а ее не возбуждай. Когда она возмужает и укрепится силою и духом, тогда будет и сама мужественна к подвигу". И с тех пор всегда, когда мы ни приходили к нему, он все поминал о вдове.

Когда же исполнилось мне 16 лет от роду, тогда он прямо сказал родителям моим обо мне, что "ей дорога в Дивеево, в мою обитель, к сиротам", и два года сряду после того посылал за мной из обители сестру Анну Петровну, и каждый раз, как мы бывали у него (что случалось раза три в год), он все говорил мне: "Успение тебя ждет, и тебе нет дороги, матушка, жить у родителей: тебя Божия Матерь семи лет избрала, а они держат тебя у себя", — это говорил он о родителях моих. Отца моего также просил, чтобы мы непременно поставили себе келью на каменном фундаменте и чтобы нам жить в ней только четырем человекам, не более. "А крышу-то, — говорил он, обращаясь ко мне, — ты сама, матушка, накрой и крепко приколоти гвоздями". Раз я сказала ему, что мне жалко расстаться с сестрой, а он отвечал: "Так мы и ее возьмем сюда". Тогда я начала жалеть родителей, что им без нас обеих еще больше будет печали. И вот, когда я была у него в другой раз, он, между прочим, сказал: "А про сестру-то что мы говорили? Мне мнится, лучше оставим ее покуда у родителей: пусть поживет в утешение их" — и, подавая мне просфору для передачи ей, прибавил: "Скажи ей, матушка, что это тебе прислал убогий Серафим". С тех пор мы не так уже стали жалеть друг друга, как это бывало прежде. Когда же принесли к нему трехлетнего брата моего, Ивана, он взял его из рук няньки и, подавая мне, спросил: "У вас есть сад?" Я отвечала ему: "Есть". Тогда он сказал: "Ты, матушка, носи его по саду и говори все: Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй! Он возмужает и будет сокровище наше вожделенное; а корми-то его сама, из своих рук".

Однажды, когда я была у него в пустынке, он послал меня к источнику с тем, чтобы я напилась и умылась из него, говоря, что этот источник исцеляет болезни; потом, показывая на окрестную землю, в ту сторону, где Дивеево, сказал: "Это место выбрала вам Сама Царица Небесная, и никто не может отнять его у вас. Вот я вам сделаю шалашик, а вы будете ходить около него, да сено убирать, да тут и отдыхать. Й хлеба-то, и картофеля-то будет у вас много, и церкви-то свои будут, и устав-то церковный будет так, как и в Сарове, как передали его вам святые отцы. Царица Небесная вам во всем поможет, и я, убогий Серафим, всегда за вас колени преклоняю и за родителей и сродников ваших".