Смерть после бала - Найо Марш

— Да и в ней нельзя быть до конца уверенным. Я всегда считала, что не отношусь к тому типу женщин, которые любят принижать собственный пол. Я в некотором роде даже феминистка, но не позволю этим девяноста девяти (мой Бог, это уже начинает звучать как рефрен) заговаривать мне зубы.

— Ты ужасно своенравная особа, мама, и сама это прекрасно знаешь. Но не думай, что тебе удастся заговорить зубы мне. Как я понимаю, ты предлагаешь мне ворваться к мисс Агате Трой, вытащить ее за волосы из студии, грубо схватить своей мужественной рукой поперек туловища и отнести в ближайший отдел записи актов гражданского состояния?

— Я бы предпочла, чтобы это была церковь. Уж церковь-то отлично знает все то, о чем я тебе говорила. Возьми, к примеру, венчальный обряд. Обескураживающе откровенное выражение первобытной дикости, свойственной нашим понятиям о браке.

— По-твоему, то же самое можно сказать и о лондонском сезоне?

— В известном смысле, да. Почему бы и нет? Если ты в состоянии увидеть и осознать варварские аспекты сезона, это помогает тебе сохранить чувство пропорции и получить удовольствие от всего происходящего. Как мне, например. Я наслаждаюсь от души. То же самое делал и Банчи Госпелл. Когда я думаю о нем, — сказала леди Аллейн, и ее глаза заблестели от слез, — когда я вспоминаю, как он оживленно болтал с нами сегодня ночью, как был доволен, что бал у Ивлин удался, каким он был веселым и реальным, я просто никак не могу осознать, что…

— Я знаю.

— Я полагаю, в этом как-то замешана миссис Холкат-Хэккет, не так ли? И Уизерс?

— С чего это ты так решила?

— Он наблюдал за ними. И здесь, и на вечеринке у Холкат-Хэккетов. Знаешь, Родерик, Банчи было что-то известно о капитане Уизерсе. Я заметила это и спросила у него. Он сказал мне, что я слишком любопытна, но признал, что я права. Это что-то серьезное?

— И даже очень. У Уизерса весьма темное прошлое, и Банчи знал об этом.

— И это могло явиться достаточным поводом для убийства? — спросила леди Аллейн.

— Вполне возможно. Но в этом деле есть кое-какие противоречия. Я должен попытаться сегодня вечером разрешить одно из них.

— Сегодня вечером? Мой дорогой, ты заснешь, не договорив традиционного предупреждения при аресте.

— Только не я. К тому же боюсь, что до ареста пока еще далеко.

— Ивлин Каррадос имеет какое-нибудь отношение к этому делу?

Аллейн выпрямился в кресле.

— Почему ты спросила об этом?

— Я заметила, что Банчи наблюдал и за ней тоже.

— Дорогая, нам, пожалуй, лучше поменяться местами. Ты отправишься в Ярд и будешь следить, кто за кем наблюдает, а я буду сидеть в уголке с мамашами, отлавливать молодых людей для Сары и беседовать с леди Лорример. Кстати, мне нужно будет повидаться с ней в ближайшее время.

— Люси Лорример! Не хочешь ли ты сказать, что и она замешана во всем этом! Я совсем не удивилась бы, если бы кто-нибудь решил убить ее, но я отказываюсь представить ее в роли убийцы. Хотя, безусловно, она совсем выжила из ума.

— Она может отчасти подтвердить алиби сэра Даниэля Дэвидсона.

— Господи помилуй, кто будет следующим? При чем здесь Дэвидсон?

— Банчи вышел из Марсдон-Хауса сразу после него.

— Ну что ж, я надеюсь, что это все-таки не сэр Даниэль. Я как раз думала о том, чтобы показать ему свою ногу. Родерик, может быть, я смогу помочь тебе с Люси Лорример? Я позвоню ей и приглашу на чай. Должно быть, она сгорает от любопытства и жаждет поговорить. Банчи должен был обедать у нее сегодня.

— С какой стати?

— Безо всякой видимой причины. Но она все время говорила, что он не придет, потому что забудет. Я могу позвонить ей, и, поскольку она всегда ужасно кричит, тебе достаточно будет сесть рядом со мной, чтобы услышать каждое ее слово.

— Хорошо, — сказал Аллейн, — давай попробуем. Спроси ее, видела ли она Банчи, когда уезжала домой. Садись сюда, в кресло, дорогая, а я примощусь на подлокотнике. Мы можем держать трубку между нами.

Телефон Люси Лорример был непрерывно занят, но наконец они смогли дозвониться. Чей-то голос сообщил, что ее светлость дома.

— Вы не могли бы передать ей, что звонит леди Аллейн? Благодарю вас.

Во время паузы, которая последовала вслед за этим, леди Аллейн бросила на сына заговорщический взгляд и попросила у него сигарету, которую он тут же протянул ей, а сам приготовил карандаш и бумагу.

— Приготовься, она будет тараторить без остановки, — прошептала она, помахивая трубкой, словно это был веер. Неожиданно в трубке послышался какой-то громкий треск, и леди Аллейн осторожно приблизила ее к правому уху на расстояние четырех дюймов.

— Это вы, Люси?

— Моя дорогая, — заорали в трубке, — я так рада! Я просто мечтала поговорить с вами, потому что, разумеется, вы единственная, кто может рассказать нам обо всем, что происходит. Я всегда думала, какая жалость, что ваш очаровательный сын пошел служить в полицию, потому что, что бы вы там ни говорили, сидячий образ жизни ужасно вреден, так как вся нагрузка падает на внутренние органы, и, как сказал мне сэр Даниэль, это является причиной большинства заболеваний у женщин, хотя должна сознаться, мне кажется, ему становится трудно справляться с его обширной практикой. Ну, разумеется, когда речь идет о премьер-министре, это особый случай, и мы должны быть снисходительны.

Леди Аллейн вопросительно взглянула на сына, который кивком дал ей понять, что уловил смысл всей этой тарабарщины.

— Да, Люси? — пробормотала леди Аллейн.

— И это напомнило мне об этом ужасном несчастье, — продолжало трещать в трубке. — Просто кошмар! Вы же знаете, он должен был сегодня обедать у меня. Мне пришлось извиниться перед братом и отменить приглашения, потому что я никак не смогла бы свыкнуться с мыслью, что, если бы не Божий промысел, сейчас вместе с нами за столом сидел бы Банчи. Может, конечно, это и не Божий промысел, но, воистину, пути его неисповедимы; и когда я видела, как он спускался по лестнице, что-то напевая себе под нос, мне и в голову не могло прийти, что он идет навстречу своей смерти. И, конечно же, я никогда не прощу себе, что не предложила подвезти его до дому, как я вполне могла бы сделать, раз уж премьер-министр так неожиданно заболел.

— Люси, почему вы постоянно упоминаете премьер-министра? — спросила леди Аллейн. Зажав рукой микрофон, она сварливо сказала: — Но я хочу знать, Родерик!

— Ничего особенного, — сказал Аллейн, — просто Дэвидсон притворился — слушай же, дорогая, она как раз рассказывает об этом.

— …Я не могу описать вам свои муки, Элен, — тарахтело в трубке, — я действительно уже решила, что вот-вот упаду в обморок. Я чувствовала, что сэр Даниэль должен без промедления осмотреть меня, поэтому я велела шоферу глядеть в оба и не прозевать его, потому что, уверяю вас, мне было так плохо, что я уже была не в состоянии отличить одного мужчину от другого. А потом я увидела, как он вышел из дверей. «Сэр Даниэль! Сэр Даниэль!» Но он меня не слышал, и все было бы потеряно, если бы швейцар не заметил моего отчаяния и не привлек бы внимания сэра Даниэля. Он пересек улицу и подошел ко мне, и, откровенно признаюсь, что, как его давний пациент, я была очень разочарована, но, разумеется, когда в стране такое положение, мы должны идти на определенные жертвы. Он был крайне взволнован. У премьер-министра случился приступ какой-то ужасной болезни. Только, пожалуйста, Элен, никому не говорите об этом. Я знаю, что вы умеете хранить тайны, но если слухи об этом просочатся, сэр Даниэль будет сильно скомпрометирован. В создавшейся ситуации мне ничего не оставалось, как молчаливо нести свой крест, и лишь только после того, как он буквально убежал, мне пришло в голову, что следовало бы подвезти его на Даунинг-стрит. К тому времени, когда мой бестолковый шофер завел машину, конечно же, было уже поздно. Нет сомнений, что сэр Даниэль поймал первое же такси, и хотя я ему несколько раз звонила сегодня, чтобы очень тактично навести справки, мне все время отвечают, что он занят, так что я опасаюсь самого худшего.

— Совсем помешана, — сказала леди Аллейн сыну.

— …Не могу передать вам, Элен, как все это меня расстроило, но я знаю свой долг, и, вспомнив только что, что ваш мальчик служит констеблем, я сказала себе, что он обязательно должен узнать об этом поразительном человеке, который, я твердо уверена, и был убийцей. Какие еще могут здесь быть объяснения?

— Сэр Даниэль Дэвидсон! — воскликнула леди Аллейн.

— Господи помилуй, Элен, вы с ума сошли? Бога ради, попросите вашего сына, чтобы, во избежание ошибки, он сам зашел ко мне. Как это мог быть мой бедный сэр Даниэль, если в это время он уже был на полпути к Даунинг-стрит? Я думаю, что мое ужасное состояние было следствием полученного шока. Вы помните пьесу «Лицо в окне»? Я как раз о ней вспомнила. Честное слово, я закричала в полный голос — мой шофер может подтвердить. Белый расплющенный нос, вытаращенные глаза и усы — такие ужасные, словно мохнатое чудовище, прилипшее к оконному стеклу. Я сразу же схватилась за свой жемчуг и закричала: «Убирайтесь!» Мой безмозглый шофер так ничего и не заметил, а когда он решил выяснить, что случилось, тот человек исчез.