Смерть после бала - Найо Марш

Аллейн поднес прямо к носу своей матери клочок бумаги, на котором было написано: «Спроси ее, кто это был».

— У вас есть какие-нибудь подозрения, кто бы это мог быть? — спросила леди Аллейн.

— У меня нет ни малейшего сомнения на этот счет, Элен, да и у вас не должно бы быть. Эти ужасные происшествия! Все газеты только о них и пишут! «Любопытный из Пекхама», только как он умудрялся каждую ночь добираться туда с Халкин-стрит…

У Аллейна вырвалось сдавленное восклицание.

— С Халкин-стрит? — повторила леди Аллейн.

— Не сомневаюсь, что он повредился умом из-за безобразного поведения своей жены. Он подозревал бедного Банчи. Мы обе с вами слышали, как он предложил ей проводить ее домой. Без сомнения, он разыскивал их. Конечно, присяжные будут просить о смягчении приговора или сочтут его виновным, но совершенно невменяемым, каков он и есть на самом деле.

— Но, Люси! Люси, послушайте! О ком вы говорите?

— Не прикидывайтесь дурой, Элен, о ком же еще, как не о генерале Холкат-Хэккете?

22. Ночной клуб

— Ну что ж, Родерик, — сказала леди Аллейн, когда ей наконец удалось отделаться от Люси Лорример, — может быть, ты и извлек из всего этого какую-то пользу, но мне кажется, что Люси окончательно спятила. Можешь ты хотя бы на минуту представить, что генерал Холкат-Хэккет и есть тот самый «любопытный из Пекхама»? Да и кто он такой, этот «любопытный из Пекхама»?

— Да так, один случай, который раздула пресса, но он, безусловно, не имеет никакого отношения к делу. Тем не менее похоже, что старик Холкат-Хэккет действительно расплющивал свой нос об оконное стекло машины Люси Лорример.

— Но Люси оставалась до самого конца, а я знаю, что он увез эту бедную девчушку домой вскоре после полуночи. И что, скажи на милость, делал бедолага на Белгрейв-сквер в половине четвертого ночи?

— Он сказал мне, что совершал моцион, — пробормотал Аллейн.

— Вздор. С какой стати человек, совершающий моцион в половине четвертого утра, станет заглядывать в окна машин, принадлежащих пожилым дамам? Вся эта история просто абсурдна.

— Она настолько абсурдна, что, боюсь, мне придется заняться ею. Мама, ты не хочешь сходить со мной в ночной клуб?

— Нет, спасибо, Рори.

— Я так и думал. Что ж, придется идти в «Матадор» одному. Полагаю, они открываются около одиннадцати.

— Никто не появляется там раньше полуночи, — заявила леди Аллейн.

— Откуда ты знаешь?

— Сара постоянно надоедает мне с просьбами отпустить ее в «Матадор». Она надеется уговорить какую-нибудь почтенную матрону сопровождать ее, но я сомневаюсь, чтобы пожилые леди были завсегдатаями этого клуба. Я не намерена разрешать ей посещать его.

— Это одно из тех мест, основными достопримечательностями которых являются крохотная танцплощадка, отменный оркестр и такая густая толпа посетителей, что ты проводишь ночь, танцуя щека к щеке с чужой партнершей. К тому же там царит полумрак, в котором самый невинный посетитель выглядит весьма подозрительно, а преступник имеет шанс остаться неузнанным.

— Похоже, ты прекрасно осведомлен о том, что там происходит, — сухо заметила его мать.

— Просто мы уже какое-то время наблюдаем за «Матадором». Его постигнет одна из трех участей. Он наскучит фешенебельной публике, и владельцы попытаются удержать ее тем, что снизят бдительность в отношении алкогольных напитков. Или он наскучит фешенебельной публике, его престиж начнет неумолимо падать, и основными посетителями станут люди не менее богатые, но не принадлежащие к избранному кругу. Или он наскучит фешенебельной публике и разорится. Нас интересует первый вариант, и они прекрасно знают об этом. Со мной в «Матадоре» чрезвычайно любезны.

— Ты собираешься долго пробыть там?

— Нет. Я только хочу повидать швейцара и секретаря. Потом я отправлюсь домой спать. Можно воспользоваться твоим телефоном?

Аллейн позвонил Фоксу, чтобы узнать, видел ли он констебля, который дежурил в ту ночь на Белгрейв-сквер.

— Да, — ответил Фокс, — я говорил с ним. Он сказал, что не упомянул о том, что видел генерала — вы знаете какого, с двумя «X», — потому что не придал этому никакого значения, ведь он его отлично знает. Констебль решил, что генерал возвращается домой с бала.

— В какое время это было?

— Около двадцати минут четвертого, когда гости уже разъезжались. Констебль говорит, что не видел генерала, когда тот провожал юную леди домой. В это время он следил за толпой, собравшейся у парадного входа, поэтому неудивительно, что он не заметил генерала. Он подтвердил, что старый джентльмен действительно по вечерам обычно гуляет вокруг площади, но он никогда не видел, чтобы тот совершал свой моцион в такой поздний час. Я сказал ему пару слов относительно того, что именно входит в его обязанности и каким образом сержанты оказываются пониженными в должности, — добавил Фокс. — Дело в том, что большую часть времени он околачивался у дверей Марсдон-Хауса. Теперь еще одно, сэр. Один из привратников сообщил, что заметил мужчину в черном пальто, белом шарфе, которым он прикрывал подбородок, и черной фетровой шляпе, который довольно долго стоял в тени позади толпы. Привратник говорит, что он был высокого роста и по виду походил на джентльмена. Ему показалось, что под пальто он смог разглядеть фрак. Насколько он помнит, у этого джентльмена были седые усы. Он говорит, что ему показалось, будто этот человек старался остаться незамеченным и специально прятался в тени, но привратник время от времени поглядывал в его сторону, пытаясь понять, что тот затевает. Привратник утверждает, что этот же джентльмен прятался в тени деревьев на противоположной стороне улицы, когда разъезжались последние гости. Сэр, мне кажется, что это важно.

— Да, Фокс. Вы хотите сказать, что этим джентльменом был генерал?

— Судя по описанию, похоже, что это он, сэр. Я хочу устроить так, чтобы привратник, который сейчас находится у нас в Ярде, мог взглянуть на генерала и решить, готов ли он под присягой подтвердить, что узнал его.

— Действуйте. Лучше отвезите его на Белгрейв-сквер. Может быть, вам посчастливится увидеть генерала во время его ежевечерней прогулки, при том же освещении и в тех же условиях, что и накануне.

— Хорошо, сэр.

— Я еду в «Матадор», а потом домой. Позвоните мне, если будет что-нибудь новенькое.

— Слушаюсь, мистер Аллейн. Доброй ночи.

— Доброй ночи, Братец Лис.

Аллейн положил трубку и задумчиво посмотрел на мать.

— Похоже, Люси Лорример не совсем выжила из ума, — сказал он. — Судя по всему, старик Холкат-Хэккет вел себя прошлой ночью весьма странно. Конечно, если это и вправду был генерал, а я думаю, что так оно и есть. Он чересчур уклончиво отвечал на все вопросы, касающиеся его ночной прогулки. Ты хорошо знакома с ним?

— Не очень, дорогой. Он служил в одном полку с твоим отцом. Насколько я помню, он был одним из тех высоких, представительных мужчин, которым в армии, согласно традиции, давали прозвище «малыш». Я не припомню, чтобы он устроил драку, был замечен в употреблении наркотиков, соблазнил жену полковника или вообще совершил что-нибудь примечательное. Когда он женился на этой ужасной женщине, ему было уже около пятидесяти.

— Он был богат?

— По-моему, он был довольно состоятельным человеком, да и сейчас, надо полагать, остается им, если судить по его дому. Кроме этого, насколько я знаю, у него еще есть родовое имение где-то в Кенте.

— Тогда чего ради она связалась с платной протеже?

— Видишь ли, Рори, если она хочет участвовать во всех мероприятиях сезона, ей это будет намного легче сделать, если ее станет сопровождать какая-нибудь молоденькая девушка. В этом случае она будет получать гораздо больше приглашений.

— Да, но я думаю, дело не только в этом. Доброй ночи, дорогая. Ты самая лучшая мать на свете. Слава Богу, слишком независимая, чтобы быть чрезмерно заботливой, но тем не менее общение с тобой действует очень умиротворяюще.

— Спасибо, дорогой. Приходи еще, когда захочешь. Доброй ночи.

Она с веселой улыбкой проводила его до дверей и, вернувшись в гостиную, долго потом сидела, вспоминая прошлое, думая о сыне, о Трой и о своем твердом решении ни во что не вмешиваться.

Аллейн взял такси и направился в «Матадор», который находился в Сохо. Швейцар, встретивший его у входа, оказался скучающего вида верзилой в темно-фиолетовой ливрее. Его грудь была увешана медалями, на руках красовались безукоризненные перчатки, и он старательно пытался придать себе вид человека, умудренного жизненным опытом. Он стоял под красной неоновой вывеской, на которой был изображен тореро со шпагой в руке, и платил за это владельцам клуба двадцать фунтов в год. Аллейн бросил ему: «Добрый вечер» — и прошел внутрь. Стены фойе были задрапированы темно-фиолетовым шелком, который приглушал доносившиеся сюда пульсирующие звуки саксофона и ударных инструментов. Тяжелые складки шелка были скреплены серебряными подсолнухами. К Аллейну ленивой походкой подошел один из служителей и предложил проводить его в гардероб.