Бесценная - Мэнделин Кей

— Неужели? — не поверила ему Либерти.

— Да. Однако можете не волноваться. Не думаю, чтобы он решился снова надоедать вам.

— Что вы с ним сделали? — в ужасе спросила Либерти, заподозрив самое худшее.

— Вы спрашиваете меня, не убил ли я его? Что ж, такая мысль у меня была.

— Я бы не пережила, если бы вас отправили на виселицу!

— Можете не переживать по этому поводу. Гаррик убедил меня предпринять в отношении Брэкстона вполне здравые и разумные действия.

— Напомните мне, чтобы я его поблагодарила.

— А я убедил Брэкстона, что для него же лучше, если он проведет остаток своих дней за пределами Англии. Останься он здесь, я бы проследил за тем, чтобы каждый банкир, каждый инвестор в Лондоне узнал о нем правду.

— Но ведь теперь улики у него.

— Которые вы, как я понимаю, запомнили, прежде чем отдать ему том.

Как всегда, он видел ее насквозь.

— И вы сказали ему об этом?

— Я сказал ему, что том «Сокровища», который он получил в свои руки, не единственный. И если он в этом сомневается, я могу к утру добыть для него все цифры. Полагаю, он подумал, что я блефую, однако все же счел разумным не рисковать.

— В таком случае угрозы должны прекратиться, — заметила Либерти и посмотрела внутрь древнеегипетской погребальной урны, после чего отставила ее в сторону. — Право, я сожалею, что понапрасну дала вам повод для беспокойства, но, с другой стороны, теперь наверняка все уладится. Брэкстон уехал, значит, больше никаких угроз. Я стараюсь отыскать для вас Арагонский крест, и тогда вы отпустите меня на свободу.

Либерти осматривала фарфоровую китайскую вазу времен династии Мин.

Негромко выругавшись, Дэрвуд в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от Либерти, и, вырвав у нее из рук вазу, швырнул об стену. На пол посыпались осколки тончайшего фарфора. Либерти смотрела на него, не веря собственным глазам. До этого она не видела Дэрвуда в яростном неистовстве. Задумавшись над этим обстоятельством, сделала вывод, что при ней он ни разу не позволял себе дать выход необузданным страстям. Даже в самые бурные моменты их близости он всегда контролировал свои действия. И вот в нем проснулся дикарь…

— Эллиот…

Он грубо схватил ее за плечи:

— Так вот что вам нужно, мадам? Вы ищете свободы?

— Ошибаетесь, милорд. Меня в первую очередь заботит ваша свобода. Мне казалось, только этого вам и надо!

— Но что я… — он не договорил, чтобы не выругаться, а затем наклонился, чтобы поцеловать ее. — Судя по всему, мадам, вы плохо представляете себе мои желания.

Его поцелуй был властным и жадным. Либерти тотчас поникла в его объятиях. Казалось, его руки теребят каждую клеточку ее тела. Либерти почувствовала, как он потянул пояс халата, как ладонь его легла ей на грудь. Молниеносно он разорвал на ней ночную сорочку. Но ощущение его холодных рук на ее разгоряченной коже наполнило ее страстным желанием. Либерти поняла — ей никуда не деться от того, что она полюбила Дэрвуда. Эта любовь, эта страсть подсказывали ей, что она должна помочь ему избавиться от невыносимой муки, таящейся где-то в глубинах его естества. Она хотя бы на мгновение может подарить утешение человеку, которого когда-то считали изгоем. И тогда ей самой станет легче. Откинув голову, Либерти всем телом прильнула к нему, предлагая себя его губам, его рукам.

— Больше никогда!.. Слышите? Никогда не пугайте меня так, как сегодня! — прохрипел Дэрвуд и со сдавленным стоном прижал ее к себе.

Либерти подставила ему губы для поцелуя. Руки Дэрвуда сорвали с нее остатки одежды, он швырнул их на пол, после чего принялся ласкать ее тело. Либерти казалось, будто Эллиот, как ваятель, придает ей новые формы — от плеч до бедер, чтобы ближе прижать ее к своему телу.

Ей самой хотелось вжаться в него, раствориться в нем, отказаться от собственного «я».

— Прошу вас, милорд, — умоляла она, — возьмите меня.

— Либерти, неужели? — На мгновение Дэрвуд оторвал от нее губы. Лицо его было искажено нескрываемым желанием.

— Прошу вас. Я больше не могу ждать, — простонала она, ероша ему волосы.

Сделав несколько шагов, Дэрвуд прижал ее к двери. Ее пальцы уже вели борьбу с пуговицами на его брюках. Когда же те отказались поддаться ее усилиям, Дэрвуд пришел ей на помощь.

— Вот здесь, — прошептал он, и одним движением расстегнул пояс.

Ее пальцы тотчас сомкнулись на его набухшей, горячей плоти. Либерти со стоном откинула назад голову.

— Прошу вас, Эллиот, не мучайте меня… Он отнюдь не намеревался вступать с ней в пререкания.

— Обхватите меня ногами за талию. Либерти подняла дрожащие ноги и обвила ими талию Дэрвуда. В следующее мгновение он плотно вошел в нее.

— Никогда, — проговорил он, пронзая ее все глубже и глубже, — никогда больше не пугайте меня так, как сделали это сегодня!

И каждое произнесенное им слово сопровождалось властным толчком.

Либерти утратила способность мыслить. Ощущение Эллиота внутри ее тела пронизало каждую ее клеточку, еще мгновение — и она полностью растворится в нем. Его имя то и дело слетало с ее горячих губ, а вместе с ним и слова, которые отзывались эхом в ее сердце, разливались по жилам вместе с потоком крови.

«Я люблю!»

Дэрвуд вонзился в нее в последний раз. Из его горла рвался глухой стон.

— Ты моя! — прошептал он, и она почувствовала, как он взорвался внутри ее мощным фонтаном семени, а в еледующее мгновение и сама затрепетала в мучительно-сладостных судорогах.

Какое-то время спустя Дэрвуд наконец поднял голову и в течение нескольких секунд, показавшихся ей вечностью, пристально смотрел на Либерти. В его глазах она видела отблески все того же огня.

— Я не сделал вам больно? — спросил он, оправляя брюки.

— Нет, — прошептала она, не будучи в силах даже пошевелиться.

Дэрвуд подал ей халат, но пальцы ее не слушались, и она выронила его. Эллиот помог ей одеться.

— Вы уверены? — спросил он еще раз, завязывая ей на талии пояс.

— Да.

— Надеюсь, вы простите мне мою несдержанность?

— У меня нет причины сожалеть о ней, — ответила Либерти, чувствуя, как Дэрвуд вновь замыкается в себе, — точно так же, как это случалось утром, когда вставал с их супружеского ложа. Либерти догадывалась, что он всегда терзается сомнениями. И какой бы бурной и страстной ни была их ночь, к рассвету Дэрвуд все равно замыкался в себе, не обращая на жену ни малейшего внимания. Ей казалось, она произнесла это вслух, однако, погруженный в собственные мысли, Эллиот наверняка ничего не заметил.

Он стоял, глядя на нее в упор, словно пытался проникнуть в ее душу. В конце концов под этим взглядом ей стало совсем не по себе. Дэрвуд будто раздевал ее, его взгляд проникал ей едва ли не под кожу. Либерти инстинктивно сложила руки на груди, словно отгораживаясь от него. Дэрвуд задумчиво потер подбородок.