Роботы и империя - Айзек Азимов

А потом появилась истерия, шторм, буря мысленного грома и молний такой интенсивности, что я закрыл свой мозг, иначе это могло бы перегрузить мои контуры.

За все свое существование я никогда еще не сталкивался с подобным, однако все это началось с такого незначительного изменения, внесенного мною в толпу, какое я раньше вносил в небольшую горсточку людей. Подозреваю, что эффект распространился на большую аудиторию, чем та, что воспринимала мое внушение – прошел по гиперволне.

– Не понимаю, как это могло случиться, друг Жискар.

– Я тоже не понимаю. Я не человек. Я никогда не обладал человеческим мозгом со всей его сложностью и противоречием, поэтому не понимаю механизма его реакций. Но, по-видимому, толпой легче управлять, чем индивидуумом. Это выглядит парадоксом. Казалось бы, чем тяжелее груз, тем больше усилий. Большое расстояние пройти дольше, чем малое. Почему же большое количество народу легче поколебать, чем нескольких человек? Ты, друг Дэниел, думаешь как человек: можешь ты это объяснить?

– Ты сам, друг Жискар, сказал, что это эффект автокатализа. Зараза. Одна искра может спалить лес.

Жискар задумался.

– Не зараза, а эмоции. Мадам Глэдис выбрала аргументы, которые, по ее мнению, должны были взволновать чувства аудитории. Она не пыталась рассуждать с ней. Возможно, что чем больше толпа, тем легче ее поколебать именно эмоциями, а не разумом.

Поскольку эмоций мало, а разумов много, поведение толпы легче предсказать, чем поведение одной личности. И это, в свою очередь, означает, что если законы, долженствующие развиться для улучшения хода развития истории, можно предсказать, то нужно иметь дело с большим населением – чем больше, тем лучше. Это и должно быть Первым Законом психоистории, ключом к изучению Человека. Но…

– Да?

– Видимо, я поэтому так долго шел к пониманию этого, что я не человек. Человек же, возможно, инстинктивно, понимает свой мозг и поэтому знает, как управлять другими такими же. Мадам Глэдис, не имея никакого опыта выступлений перед толпой, провела это дело мастерски. А насколько это было бы лучше, если бы у нас был кто-то вроде Илии Бейли. Друг Дэниел, ты подумал о нем?

– Ты видишь его образ в моем мозгу? Удивительно!

– Нет, я не вижу его. Я не могу принимать твои мысли. Но я чувствую эмоции и настроение и знаю по прошлому опыту, что такая текстура твоего мозга ассоциируется с Илией Бейли.

– Мадам Глэдис упомянула о том, что я последний видел Илию Бейли живым, и я снова услышал в памяти, что он мне тогда сказал, и думаю об этом сейчас.

– Почему, друг Дэниел?

– Я ищу значение. Я чувствую, что это важно.

– Как он мог сказать важное, не выражая словами? Если там было скрытое значение, Илия Бейли должен был выразить это.

– Возможно, – медленно ответил Дэниел, – партнер Илия и сам не понимал значения того, что он сказал.

X. После выступления

Воспоминание!

Оно лежало в мозгу Дэниела, как закрытая книга с множеством деталей, всегда готовая для пользования. Некоторые ее эпизоды вспоминались часто из-за их информации, и лишь очень немногие всплывали только потому, что Дэниел хотел почувствовать их текстуру. Таких было очень мало, по большей части те, что относились к Илии Бейли.

Много десятилетий назад Дэниел приехал на Бейли-мир, когда Илия Бейли был еще жив. Мадам Глэдис приехала с ним, но когда они вышли на орбиту вокруг Бейли-мира, на их маленький корабль поднялся Бентли Бейли. Он был довольно грубым мужчиной средних лет. Он посмотрел на Глэдис несколько враждебно и сказал:

– Вы не можете его увидеть, мадам.

Заплаканная Глэдис спросила:

– Почему?

– Он не хочет этого, мадам, и я должен уважать его желания.

– Я не могу поверить этому, мистер Бейли.

– У меня есть его собственноручная записка и запись голоса. Не знаю, узнаете ли вы его почерк и голос, но даю вам честное слово, что это его, и на него не оказывалось никакого постороннего влияния, когда он делал эту запись.

Она ушла в свою каюту, чтобы в одиночестве почитать и послушать. Затем она вышла, как бы надломленная, но сказала твердо:

– Дэниел, ты высадишься повидать его один. Но сообщишь мне все, что он сделает и скажет.

– Да, мадам, – ответил Дэниел.

Он перешел на корабль Бентли, и Бентли сказал:

– На эту планету роботы не допускаются, но для вас сделано исключение, потому что это желание моего отца, а он здесь в большом почете. Я не имею личного предубеждения против вас, но ваше присутствие здесь должно быть очень ограниченным. Вы прямо пройдете к моему отцу, а когда он закончит беседу с вами, вас сразу же отвезут обратно на орбиту. Вы понимаете?

– Понимаю, сэр. Как ваш отец?

– Он умирает, – ответил Бентли, пожалуй, намеренно грубо.

– Я это понимаю, – сказал Дэниел, и голос его заметно дрогнул: не от обычных эмоций, а потому что осознание смерти человека, хоть и неизбежной, нарушало его позитронные связи. – Я имел в виду, долго ли ему осталось жить?

– Он должен был умереть еще некоторое время назад, но он держится за жизнь и отказывается умереть, пока не увидится с вами.

Они приземлились. Планета была обширной, но обитаемая ее часть казалась маленькой и убогой. День был облачный, недавно прошел дождь. Широкие прямые улицы были пусты, словно здешние жители не были склонны собраться и поглазеть на робота.

Наземный кар привез их к дому, несколько большему и впечатляющему, нежели большинство остальных. Они вошли. У внутренней двери Бентли остановился.

– Мой отец здесь. Идите один. Он не хотел, чтобы я пошел с вами. Идите. Вы, наверное, не узнаете его.

Дэниел вошел в темную комнату. Его глаза быстро адаптировались, и он увидел покрытое простыней тело внутри прозрачного кокона, который был виден только из-за его слабого блеска. В комнате стало чуть светлее, и Дэниел отчетливо увидел лицо.

Бентли был прав. Дэниел не увидел в этом лице ничего от его бывшего партнера. Оно было изможденным, костистое. Глаза были закрыты, и Дэниелу показалось, что он видит мертвеца. Он никогда не видел мертвого человека, и когда эта мысль пришла ему в голову, он покачнулся, ноги не держали его.

Но старческие глаза открылись, и Дэниел снова обрел равновесие, хотя продолжал чувствовать слабость.

Глаза посмотрели на него, и слабая улыбка прошла по бледным сморщенным губам.

– Дэниел, мой старый друг Дэниел.

Шепчущий звук слабо напоминал голос Илии Бейли. Из-под простыни медленно возникла рука, и Дэниелу показалось, что он все-таки узнал Илию.