Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы). - Эллен Вуд

О каком конце идет речь, прекрасно известно Рэндольфу, ему этого не нужно объяснять. Это древнее-древнее проклятие, которое в стародавние времена заставило первого лорда, в душе по-прежнему верного своему повелителю, предать короля. И другого, столь же преданного, оставить свою истинную веру, и еще одного — поджечь дом своих предков. Вы нарекли двух последних отпрысков этой семьи «гордой и себялюбивой парой», ибо они горды и — о да! — себялюбивы, но вы заблуждаетесь, полагая, что их себялюбие личного свойства. Напротив, к себе они относятся с редким пренебрежением — в самом обычном смысле этого слова. Это гордость и себялюбие породы. Что, кроме спасения родовой чести, могло подвигнуть лорда Рэндольфа на столь неприглядный шаг, как обращение в радикализм? Я уверен, он скорее бы умер, нежели позволил бы себе это притворство, исходя только из личной выгоды. Но он так поступает — и почему? Потому что он получил этот устрашающий призыв из дома; потому что «конец» с каждым днем все ближе и он не должен застать Рэндольфа врасплох; потому что чувства лорда Фаранкса обострены до предела; потому что звяканье ножей на половине слуг в другой части дома приводит его в бешенство; потому что его пылающее нёбо не может выносить иной пищи, кроме самой изысканной; потому что Хестер Дайетт сумела по одной его позе понять, что тот не в себе; потому что на самом деле его вот-вот поразит страшный недуг, который медики называют общим параличом душевнобольных. Вы помните, я взял у вас газету, чтобы самолично прочесть письмо графа к Сибрас. У меня были на то причины, и мои подозрения полностью подтвердились. В письме три орфографические ошибки — вместо «стороны» написано «страны», вместо «надежд» — «надеж», вместо «историю» — «сторию». Скажете — опечатки? Но в таком маленьком тексте возможна от силы одна опечатка, две уже маловероятны, а три — совершенно невозможны. Изучите всю газету целиком — вы не найдете более ни единой опечатки. Что же, стоит довериться теории вероятности — это не опечатки, а ошибки самого автора. Паралич такого рода, как известно, влияет на письмо. Он проявляется у больных в среднем возрасте — как раз в этом возрасте все Орвены таинственным образом умирали. Обнаружив, что безумие — наследие дурной крови — уже обрушилось на него, граф призывает сына из Индии. Себе же он выносит смертный приговор — это семейная традиция, тайный обет самоуничтожения, который веками передавался от отца к сыну. Но ему нужна помощь: самоубийство в наши дни нелегко скрыть, и если сумасшествие может принести роду бесчестие, то самоубийство будет не меньшим позором. Кроме того, выплаты по страховке должны обогатить семейство Орвенов, которое вот-вот породнится с особами королевской крови, но в случае самоубийства денег они не получат. Поэтому Рэндольф возвращается и быстро набирает политическую популярность. Появление Мод Сибрас заставляет его на какое-то время отойти от своих первоначальных замыслов, он надеется, что с ее помощью можно будет убить графа, но когда этот план не срабатывает, он возвращается к исходному — и спешит, поскольку состояние лорда Фаранкса ухудшается настолько, что любой может это заметить. Именно поэтому в последний день никому из слуг не дозволяется входить в его комнату. Поэтому Мод Сибрас — всего лишь дополнение, еще один, но не главный, участник трагедии. Не она застрелила благородного лорда, так как у нее не было пистолета, и не лорд Рэндольф — он был далеко, в окружении свидетелей, и даже не мифические грабители. Следовательно, лорд застрелился сам. Из маленького круглого серебряного пистолета[46], например такого, — с этими словами Залесский вытащил из ящика комода небольшой чеканный пистолет, — и пока его тянула наверх машина Атвуда, он показался в темноте перепуганной Хестер «мотком шерсти».

Но застрелиться лорд Фаранкс мог только до того, как его ударили ножом в сердце. Следовательно, Мод Сибрас заколола мертвеца. У нее была уйма времени, чтобы прокрасться в комнату после выстрела, — пока остальные стояли на лестнице, ожидая, когда принесут второй фонарь, пока они шли к покоям графа, пока осматривали следы и так далее.

Но поскольку она заколола мертвеца, то невиновна в убийстве. Записка, которую я только что послал с Хэмом, адресована министру внутренних дел, в ней говорится, что Мод Сибрас ни при каких обстоятельствах не должна быть завтра казнена. Мое имя ему хорошо известно, и он не настолько глуп, чтобы заподозрить меня в голословности. Мои умозаключения будет весьма легко доказать — ведь отверстия в полу найти нетрудно, а пистолет, вне всякого сомнения, по-прежнему находится в комнате Рэндольфа, и его калибр можно сравнить с калибром той пули, что была вынута из головы лорда Фаранкса. Кроме всего прочего, драгоценности, якобы украденные «грабителями», в целости и сохранности лежат где-нибудь в кабинете нового графа, и их ничего не стоит отыскать. Поэтому, думается мне, развязка этой истории будет довольно неожиданной.

И развязка, которая действительно оказалась весьма неожиданной, но полностью соответствовала умозаключениям Залесского, теперь вошла в анналы истории, поэтому последовавшие за ней события уже не нуждаются в моем освещении на этих страницах.

РОБЕРТ У. ЧАМБЕРС

1865–1933

Перевод и вступление Валентины Сергеевой

Роберт Уильям Чамберс родился в Нью-Йорке, в Бруклине, в семье известного юриста. Он обучался в Политехническом институте, затем серьезно готовился стать художником, с 1886 по 1893 год учился в Париже; его рисунки публиковали самые крупные нью-йоркские журналы. Тем не менее Чамберс предпочел карьеру писателя. В 1887 году, в Мюнхене, был написан первый его роман «Четверть», за которым последовал знаменитый сборник «Желтый король». В дальнейшем Чамберс публиковал детективы, рассказы-триллеры, писал для заработка романтическую прозу, а начиная с 1927 года посвятил себя исключительно историческому жанру.

В июле 1889 года Р.У. Чамберс женился на Эльзе Моллер; их сын Роберт также достиг некоторого успеха на литературном поприще.

Как и многие американские писатели, Чамберс не пошел по стопам Конан Дойла, хотя Шерлок Холмс в это время достиг пика своей популярности. В творчестве Чамберса ощущается скорее влияние Анны Кэтрин Грин — его персонажи невероятно эмоциональны и часто совершают злодеяния не ради личной выгоды и не из страха быть разоблаченными, а исключительно «по страсти». Герой Чамберса — сыщик-дилетант, который не стесняется признаться в своей неопытности и берется за расследование лишь потому, что тайна, окружающая убийство, препятствует его личному счастью. Поклонники детективного жанра в наши дни знают Чамберса в основном благодаря новелле «Лиловый император».

Рассказ «Лиловый император» был впервые опубликован в журнальном варианте в 1895 году и вошел в сборник Чамберса 1897 года «Тайна выбора».

R. W. C hambers. The Purple Emperor. — N.Y., 1897.

РОБЕРТ У. ЧАМБЕРС

ЛИЛОВЫЙ ИМПЕРАТОР

И память, может быть, о счастии реальней, Чем самый счастья миг[47].

Император наблюдал за мной молча. Я снова забросил удочку, отмотав шесть футов шелковой лески, и, как только она с легким шипением пронеслась над водой, заметил, что все три мои наживки плавают, как прошлогодние листья. Император усмехнулся.

— Сами видите, — сказал он. — Я был прав. Здешняя форель не клюет на хвостатую мушку.

— А в Америке клюет, — отвечал я.

— Подумаешь, в Америке, — заметил Император.

— Форель клюет на хвостатую мушку и в Англии, — настаивал я.

— Какое мне дело до того, что творится в Англии? — поинтересовался Император.

— Вам нет дела ни до чего, кроме самого себя и ваших паршивых гусениц, — сказал я в сильнейшем раздражении.

Император фыркнул. Его широкое, безволосое, загорелое лицо хранило то упрямое выражение, которое неизменно меня раздражало. Возможно, дело было в его манере носить шляпу (ибо он носил ее, плотно нахлобучив на уши, и две маленькие бархатные ленточки, свисавшие с серебряной пряжки надо лбом, развевались от самомалейшего ветерка). Его хитрые глазки и острый нос очень странно смотрелись на пухлом румяном лице. Он заметил мой взгляд и усмехнулся.

— Я знаю о насекомых больше, чем кто бы то ни было во всем Морбиане, и в Финистере тоже, если уж на то пошло, — сказал он.

— Алый Адмирал вам в этом не уступает, — парировал я.

— Нет, уступает, — сердито отозвался Император.

— А его коллекция бабочек вдвое больше вашей, — добавил я, спускаясь ниже по течению и останавливаясь в аккурат напротив него.