Энджелл, Перл и Маленький Божок - Уинстон Грэхем

— Воображаешь себя знатоком.

— Примерно так. В этой области, во всяком случае.

— Наверное, у тебя были сотни женщин.

— Сто не сто, а с полсотни наберется.

— Значит, для тебя все одинаковы. Почему же ты гонялся за мной?

— Ты не такая, как все. И разве ты не довольна, что я добился своего?

— Нет, наоборот, к сожалению. Я была абсолютно счастлива, пока ты не завлек меня в ловушку.

— Лгунишка. Устричка, ты лгунишка. Я открыл ракушку и нашел в ней жемчужину. И сегодня собираюсь снова это сделать.

— Жалею, что вообще повстречалась с тобой! У тебя ни к кому нет уважения. Женщины для тебя — просто игрушки.

— Они и есть игрушки. Я тебе сейчас покажу.

— Теперь, когда ты своего добился, я стала для тебя такой же, как все остальные. Еще одна в твоей коллекции! Теперь ты еще больше задираешь нос. Маленький Божок!

— Вовсе ты не жалеешь, что повстречалась со мной, Устричка. И ты мне это доказала. Так что перестань прикидываться. Или я тебя сам заставлю. Вот увидишь, заставлю.

— Ты вовсе никакой не Маленький Божок. Ты просто противный мальчишка, который любит коллекционировать. Почему ты не собираешь гусениц? Ты собирал когда-нибудь гусениц?

— Бабочек, — сказал он. — Бабочек. Которых накалывают на иголки.

— Ты даже ростом меня ниже. Ты просто мальчишка, который любит причинять людям боль. Все это…

— Разве я делаю тебе больно?

— Иногда. Все это…

— Тебе не нравится?

— Все это прикидка, будто ты влюблен в меня. Перестань. Перестань. Ты все порвешь.

— Тогда сними сама.

— Зачем? Почему я должна тебя ублажать? Почему у тебя не хватает терпения? Ну что за манеры! Ты не любишь меня. Прекрати!

— Сними сама.

— Видишь! Ты просто хулиган. Думаешь, завлек меня сюда, значит, можешь выделывать со мной, что тебе вздумается?

— Ничего я не выделываю, Устричка. Я ведь не псих. Уж признайся.

— Псих? Хулиган и есть настоящий псих. Как это называется? — Довольно длительное время она не могла открыть рта. — Садизм! — вырвалось, наконец, у нее.

— Что?

— Садизм. Вот как это называется. Ты такой самый. Животное, садист, желающий причинить боль. О, Годфри…

— Прекрати разговоры.

— О господи, о господи, о дорогой… я так хочу тебя, а я тебе совсем не нужна. Ничуть! Ничуть! Ничуть!

— Очень нужна! — сказал он. — Клянусь своей драгоценной жизнью. Я совсем обалдел от тебя.

— Обалдел, — повторила она. — Любовный разговор, не так ли? Обалдел. Это по-твоему любовное признание. Ты ужасный тип. Отвратительный тип, ужасный, но красивый. Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя, Годфри. Прекрати, оставь меня в покое, убери руки! Ну будь понежнее, понежнее. Как я ненавижу тебя, Годфри. Оставь меня. Оставь меня, о дорогой. Ты только и делаешь, что разрушаешь. Все до конца. Годфри. Я люблю тебя, дорогой. Я хочу… хочу… хочу…

Никаких вестей из Швейцарии. Фрэнсис Хоун был вне себя, так как скоро парламент должен был вновь собраться и там, по всей видимости, будет сделано сообщение о плане строительства в Хэндли-Меррик. А значит, дело может получить огласку.

Тем временем Симон Порчугал выдвинул предложение купить ряд домов на противоположном берегу реки, протекающей возле имения Восперов, и Порчугал предложил Энджеллу поехать туда и встретиться с местным стряпчим, который жил в Хэндли-Меррик. Было бы преждевременным раскрывать перед ним их планы, но не вредно повидать и познакомиться с ним, ибо помощь этого стряпчего могла позже пригодиться. Погода для конца октября стояла на редкость солнечная и теплая, и Энджелл предложил Перл отправиться туда вместе в следующую субботу. Перл сказала, что, к сожалению, на субботу она назначила парикмахера. Уилфред спросил: вечером? Ну, хорошо, не так уж трудно и отменить, позвоните парикмахеру сейчас же. Перл слегка нахмурилась, но он упорствовал и ей пришлось уступить.

Они поехали в «принцессе» в компании с Симоном Порчугалом и старались в разговорах по пути дел не касаться. Широкое заднее сиденье позволяло им удобно расположиться. Уилфред шутил по поводу своих объемов и признался Симону, что сел на диету. Перл удивленно подняла брови, потому что он взялся за свою умеренную диету лишь с условием, что никто, ни один человек, не узнает об этом. За ленчем в Челмсфорде он ограничился одним яблоком и тостом. Уже два-три дня, подумалось Перл, он держится как-то странно.

Когда они подъехали к Хэндли-Меррик, Перл сообразила, что это и есть имение леди Воспер. Они миновали серый с портиками в итальянском стиле особняк, расположенный шагах в пятидесяти от дороги, и в душе Перл шевельнулось смутное беспокойство, словно подсознательное предостережение. Пока мужчины созванивались, чтобы встретиться с адвокатом, Перл прогулялась по деревушке, маленькой, но очень живописной. Центр ее составляли десятка два ветхих деревянных домов. В деревушке была и церковь с квадратной башенкой и забавным шпилем, украшенным орнаментом, а также кабачок под названием «Адмиральский герб» с вывеской над входом, на которой был изображен моряк с повязкой на глазу, и несколько деревенских лавочек. Все эти строения сгрудились вокруг проточного пруда, по берегам которого росли неровно подстриженные вязы и ивы. Внутри церкви находились три памятника, воздвигнутых в честь Восперов-солдат. К северу от центра стояло несколько коттеджей и зданий муниципального совета, а также гараж, но в том направлении, где виднелся Меррик-Хауз, расположенный к югу от деревни, никаких новых строений видно не было.

Перл вернулась назад к дому, оперлась об ограду и стала смотреть на мрачный фасад. В любую минуту, представлялось ей, Годфри может подкатить к подъезду на зеленом «дженсене» и эта темноволосая энергичная женщина сядет в машину рядом с ним. Перл не знала, какие между ними отношения, однако бесцеремонность, с какой он вел себя с ней, заставляла подозревать, что отношения у них довольно близкие. Годфри вел себя бесцеремонно решительно со всеми. Он вел себя бесцеремонно и с ней самой. Только не надо об этом сейчас думать, иначе закружится голова.

Энджелл с Порчугалом пробыли у стряпчего около часа, а затем все вместе отправились пить чай в деревенский ресторанчик. Уилфред пил горячую воду с лимоном и отказался от всякой еды, но продолжал пребывать в хорошем расположении духа и рассказывал Симону Порчугалу все подробности одной партии в бридж, сыгранной им во вторник вечером. Его партнером был старый полковник, которому теперь перевалило уже за шестьдесят, но в те времена, когда они познакомились, он был одним из самых молодых полковников во всей английской армии.

— Мне почему-то трудно представить вас военным, Уилфред, — сказал Порчугал.

— Мне тоже. Да и не стоит. — Энджелл повелительным жестом поманил официанта. — Счет, пожалуйста. Порой оказываешься в ситуациях, для тебя абсолютно неподходящих и нежелательных. Однако, что поделаешь, приходится мириться. Разумеется, я был тогда совсем зеленым юнцом. Но пошел добровольцем. Мог бы получить отсрочку — я был тогда студентом-юристом, но, естественно, пошел воевать.

По пути домой Энджелл более подробно остановился на переживаниях военных лет. Скука и неудобства, бесконечные переходы, устройство на новом месте и трудности с провиантом в тылу; вечно на людях, никакого уединения, отсутствие книг, наступление и отступление под Тобруком; трофеи, которые он захватил: немецкая каска, значок люфтваффе, все эти реликвии до сих пор хранятся у него; разрушенные белые здания Мерса-Матрух, отражающиеся в синей глади Средиземного моря; бесконечные пески, знойное марево над ними, колючие, обжигающие пески, трупы, брошенные танки, разбитые пулеметы, полупотонувшие в песчаных холмах перевала Халфей.

— Когда это было — в сорок втором? — спросил Порчугал, который, как и Перл, подумал, что Энджелл, наверное, старше, чем прикидывается.

— Я был тогда совсем юнцом. Позже, когда еще шла война, меня послали обратно в Англию, я работал в Уайтхолле. Но те далекие годы были полны трудностей и жизнь требовала огромного мужества. О победе тогда не смели и мечтать, как бы избежать поражения, вот о чем думали. И тут, на мой взгляд, английский характер проявился во всем своем величии. Великолепное чувство товарищества, присущее нашей нации, по-настоящему проявляется лишь в дни бедствий. Помню один случай, когда английского пилота сбили над пустыней…

И он продолжал рассказывать. Кто знает, правда ли все это, думала Перл, может, и правда, но что-то в его рассказе вселяет недоверие. Видел ли он все это своими глазами или об иных вещах знает лишь понаслышке? Он старается произвести впечатление. Это какой-то более беспутный, более молодой, что ли, более обаятельный Уилфред, чем тот эгоистичный, надменный, солидный господин, за которого я вышла замуж. Кого он хочет поразить — мистера Порчугала или меня? Храбрый Уилфред. Но разве сыщешь кого-нибудь трусливее… В тот раз, когда у меня разболелось горло, он старался держаться подальше, словно боялся заразиться дифтеритом. Он не выносит больных, он боится смерти (тогда в самолете). Может, причиной всему война? Может, он пережил ужасное потрясение, о котором не хочет вспоминать? И все-таки… Он старается все приукрасить, а не приуменьшить. Чего это он расхвастался? Возможно, это связано с тем, что произошло между нами?