Автобиография - Хельмут Ньютон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через две недели меня выпустили на Рождество. Мы нашли пристанище в отеле «Волней», в нескольких кварталах от клиники. Я никогда не забуду, как мы с Джун шли по морозным нью-йоркским улицам, залитым чудесным солнечным светом. Мне было очень холодно, несмотря на то, что я был закутан с головы до ног. Я не решился в тот момент идти без посторонней помощи. Потом, в один прекрасный день, я набрался мужества и, выйдя на улицу, сказал, опираясь на руку Джун: «Послушай, ты постой на углу и позволь мне самостоятельно перейти улицу». Это было еще одно впечатление, которое я вряд ли забуду.
Однажды я позвонил Грейс Мирабелле и сказал: «Слушай, Грейс, я знаю, что еще не вполне поправился, — это означало, что я едва мог стоять на ногах и был слабым, как котенок, — но мне хотелось бы немного пофотографировать в моем номере».
Джун в отеле "Волней" в Нью-Йорке, 1971 г.
В номер пригласили двух девушек, работавших моделями, — Маргарет Рамм и Вивьен Фауни, — а из редакции прислали кое-какое дамское белье. Я едва мог удержать свою маленькую 35-миллиметровую камеру, но у меня был ассистент и пятисотваттная осветительная лампа, и я начал снимать. Это было долгое и утомительное занятие. Думаю, я делал один нормальный снимок за полдня, потом отдыхал и до вечера успевал сделать еще один снимок. Но эта серия фотографий дамского белья с большим успехом прошла в американском «Vogue».
В январе 1972 года мне пришлось вернуться в клинику Лен-нокс-Хилл для катетеризации сосудов сердца. Там я познакомился с Саймоном Стертцером, врачом, который проводил операцию. С этого дня мы стали друзьями.
Когда меня выкатили из операционной после катетеризации, я сжимал в руках свою маленькую автоматическую «Минолту». Медсестры, катившие тележку, прошли мимо Джун, которая ждала в коридоре, и она услышала, как одна спросила другую: «Что за штуку он держит в руке?» — «Фотокамеру». — «Что он собирается с ней делать?» — «Думает, что сможет сфотографировать себя».
Все шло замечательно, но я стал «фибриллятором». Это означало, что мой сердечный ритм стал беспорядочным, и я не должен был подвергать себя значительным нагрузкам, потому что мои физические возможности уменьшились примерно на пятьдесят процентов.
Это была гнетущая новость. В первую очередь я спросил: «Смогу ли я и дальше работать фотографом?» — «Да, сможете, но вы должны помнить о фибрилляции, — ответил врач. — Вы больше никогда не сможете позволить себе нагрузки нормального человека, вам придется следить за собой и соблюдать осторожность».
В 1973 году мы с Джун отправились в Австралию навестить ее мать, отмечавшую свое восьмидесятилетие. Джун улетела первой, а я поехал через Нью-Йорк, поскольку Стертцер решил провести курс электрошоковой терапии, чтобы попытаться вернуть мое сердце к нормальному ритму. Успех лечения превзошел все ожидания. Я позвонил Джун и сказал: «Послушай, как бьется мое сердце. Ты слышишь? У меня больше нет фибрилляции». Мы оба радовались, как дети. Я стал другим человеком. Помню, как я бежал по аэропорту, чтобы успеть на рейс из Нью-Йорка в Австралию, безумно радуясь ощущению силы и свободы, которого я не испытывал с 1971 года.
Однажды в воскресенье, через две недели после приезда в Мельбурн, я сидел на кухне в доме матери Джун и вдруг почувствовал, что мое сердце снова вернулось к фибрилляции. Это был тяжкий удар. Когда я позвонил Саймону Стертцеру в Нью-Йорк, он сказал, что будет лучше вернуться к прежнему образу жизни, чем пройти еще один курс электрошоковой терапии. Мне выписали лекарства, не проверив сначала мою реакцию на них, и в результате я слег с тяжелейшим расстройством желудка. У врачей имелись и другие способы лечения, но мне было уже слишком поздно пробовать их.
Когда я вернулся домой после сердечного приступа и инсульта, то первым делом продал свой любимый «Бентли».
Я решил продать свой любимый "Бентли"
В Рамателле на юге Франции, 1972 г.
Мне никогда не нравилось техобслуживание в парижском отделении фирмы «Бентли», поэтому я совершал регулярные поездки в Женеву, чтобы содержать мою красавицу в идеальном состоянии. Из Женевы я улетал в Париж, пока техники несколько дней возились с машиной, потом летел обратно в Женеву и уезжал в Париж на своем автомобиле. Слишком много времени пропадало впустую. Я всего лишь хотел сделать жизнь проще и заниматься фотографией. Вместо того чтобы ездить к нашему дому в Рамателле, мы могли летать на самолете.
Я всегда убеждался в том, что работа является лучшим лечением. Когда я работаю, все проходит само собой. Физически я чувствую себя лучше. Маленькая автоматическая камера, которую я взял с собой в больничную палату, помогала мне забыть о моей немощи. Съемки серии фотографий дамского белья в отеле «Волней» очень помогли в моем выздоровлении. В фотокамере есть что-то магическое; она может служить барьером между мной и реальностью.
Еще одной вехой 1970-х годов была публикация моей книги «Белые женщины». Это был очень важный этап моей карьеры, потому что книга создает фотографу авторитет, который не могут обеспечить никакие газеты и журналы. Два человека сыграли неоценимую роль в создании этой книги. Одной из них была Джун — движущая сила моей работы. Она всегда заставляет меня начинать новые предприятия, пробовать новые вещи. Другим человеком был Ксавье Моро, который стал моим литературным агентом. Джун познакомилась с ним, пока меня не было в Париже из-за какой-то поездки. Он ей понравился, и мы стали друзьями.
Обложка моей первой книги "Белые женщины", 1976 г.
Беата Фейтлер оформила книгу, а Джун выполнила редакторскую работу. Это она придумала замечательное название, хотя поначалу испугалась собственной идеи и сказала: «Ты еврей и не можешь давать такое расистское название своей первой книге». — «Чепуха, — ответил я. — Это замечательное название, и оно не имеет никакого отношения к расизму. Кроме того, в книге нет ни одной чернокожей женщины». Однако там присутствовало около десяти мужчин, и двое или трое потом прислали мне телеграммы, в которых они с иронией говорили, что они «гордятся возможностью называть себя белыми женщинами». Книга произвела фурор, потому что она была первой в своем роде. Термин «порнографический шик» был пущен в оборот именно в связи с ней.
В 1977 году я влюбился в квартиру на рю де JTАббэ де Л'Эпэ с того момента, как увидел ее. Джун уже побывала там, пока я был в Нью-Йорке, но почему-то не упоминала об этом. Я купил ее буквально за пять минут, что чуть было не погубило наш брак. Я любил эту квартиру, Джун ненавидела ее. Особенно ей не нравились стены ванной комнаты, выложенные португальским мрамором, так что в конце концов она велела сбить облицовку. Нам сказали, что предыдущая владелица покончила с собой, выбросившись из окна гостиной на улицу. Впоследствии мы выяснили, что она разбила себе голову в ванной. Джун сказала: «Ну вот, я же тебе говорила! Я сразу же почувствовала, что в этой квартире нехорошие энергетические вибрации». — «Я не ощущаю никаких вибраций, — ответил я, — и мне плевать, сколько людей кончает жизнь самоубийством. Я не собираюсь кончать с собой, и для меня это самое чудесное место». Я называл эту квартиру дворцом своей мечты и постарался сделать ее прекрасной. Мы жили и работали там до отъезда из Парижа в Монте-Карло в 1981 году.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});