Смерть майора Черила. Роковой триместр - Джон Пенн

Кворри не разочаровал собравшихся.

— Вчера, как вы, быть может, знаете, Ральф Эвелон исчез. — Он сделал паузу, оглядел поднятые к нему юные лица. — Ральф был обнаружен в сарае за огородами, без сознания. Он курил коноплю, возможно, с добавками или примесью какого-либо другого опасного наркотика. Мальчик он очень слабый. А теперь слушайте меня внимательно. Если кто-то из вас знает или подозревает, где Эвелон мог раздобыть это… этот наркотик, если кто-нибудь из вас знает или подозревает, где этот наркотик может быть еще и сейчас, в школе или вне ее, вы обязаны доложить о том, что вы знаете или подозреваете, директору колледжа или вашему наставнику либо наставнице. Немедленно. Повторяю, немедленно. Если кто-либо из вас в силах помочь как-то иначе, ваш долг это сделать. Забудьте о вашем ребяческом кодексе чести. Это действительно серьезный случай — он вполне мог бы стать роковым… Этот случай может бросить тень на доброе имя нашей школы и всех, кто здесь находится. Если вы что-нибудь знаете, посоветуйтесь с вашими наставниками и наставницами сразу же. В конечном счете так будет лучше для нас всех.

Кворри сделал паузу. Его высокая фигура в черной мантии была чрезвычайно внушительна; он сознательно длил паузу, давая время всем присутствующим — мальчикам, девочкам, учителям и наставникам — почувствовать себя неуютно. Затем он продолжил:

— Директор просил меня добавить еще, что он надеется получить полное разъяснение случившегося не далее как к концу дня. Он сожалеет, что не может быть здесь в это утро и лично довести до вашего сознания всю важность того, что произошло, но в эти минуты он ожидает приезда матери Ральфа Эвелона.

Это была безусловно верная нота, ею Кворри и завершил ассамблею.

Собрание распустили, и теперь вся школа обсуждала одну-единственную тему. Для большинства это был предмет волнующий, но в общем просто лакомый кусочек для пересудов и различных предположений. Для некоторых — ввиду их собственных подвигов во время вакаций — повод для беспокойных размышлений, впрочем, второстепенный по значимости. Но кое для кого это был момент кризиса — кризиса совести и пароксизма тревоги.

— Так что же, черт возьми, нам теперь делать? — спросил Питер Грей, когда они с Пирсоном, отделившись от остальных, зашагали на урок математики.

— Ничего.

— Ничего? Но ведь дело-то серьезное! Мы по уши в беде.

— Мы должны сохранить хладнокровие, Питер. Вести себя так, как будто мы совершенно ни при чем. В конце концов, нас это действительно не касается.

— Но мы при чем и нас касается! — Питер даже вспотел. — Совершенно ясно, что произошло. Эвелон подглядел, когда мы курили. Ты его идеал, и он решил подражать нам. Наверно, он как-то заполучил травку во время вакаций — плохого качества, невесть с какой смесью цигарки — и привез с собой в колледж. — Он вдруг запнулся и пристально посмотрел на Пирсона. — Если только у тебя не осталось сколько-то там еще и ты…

— Об этом пусть у тебя голова не болит, Питер. Я Эвелону ничего не давал. И ни ты, ни я не отвечаем за то, что он делал либо не делал во время вакаций.

— Ты так уверен? Попробуй-ка рассказать это Ройстоуну или Джойнеру. А как насчет примера, который должны подавать младшим префекты и прочее в этом роде? Неужто ты думаешь, Лейтон и теперь нас не выдаст — ты как себе это представляешь? С его стороны и так-то уж было чересчур порядочно не соваться ни к кому до сих пор с этой нашей историей… но теперь как можем мы ожидать…

— Заткнись! Легок на помине…

Своей стремительной походкой навстречу им шагал Стив Лейтон. Его обычно радостная физиономия была сумрачной. Он, как и все, принимал участие в поисках Ральфа Эвелона накануне вечером, но до начала ассамблеи уведомить всех преподавателей об обстоятельствах, при которых был найден мальчик, не успели. Сообщение Джона Кворри оказалось для Лейтона полнейшей неожиданностью и весьма неприятного свойства.

Сейчас, занятый своими мыслями, широко шагая с опущенной головой и высоко поднятыми бровями, погруженный в собственные проблемы, Лейтон мог проскочить мимо Пирсона и Грея, не заметив их, но Пирсон сказал громко:

— Доброе утро, сэр.

Лейтон сразу остановился и вскинул голову.

— Доброе? Вы и в самом деле так считаете?

Пирсон даже не пытался притвориться непонимающим.

— Сэр, — сказал он прямо, — это не имеет никакого отношения к нам. Мы ничем не можем помочь. Мы не знаем, где Эвелон раздобыл сигареты.

— Вы в этом уверены? — сурово спросил Лейтон. — Я оказался из-за вас в совершенно чудовищной ситуации, и, если вы имеете какое-либо — любое! — касательство к этому случаю, клянусь, я сделаю все, чтобы увидеть, как директор расправится с вами. И в суде, и здесь, в Корстоне. Распространять наркотики — преступление, как сказал мистер Кворри.

Тони Пирсон сказал, открыто глядя ему в глаза:

— Честное слово, сэр, мы не давали Эвелону никаких наркотиков и не продавали ему ничего. Да у нас и нет этих сигарет. Вы тогда все у нас отобрали, и мы больше ни к чему не имеем отношения. Мы сдержали слово, которое вам дали. Вы собираетесь рассказать директору?

Этот прямой вопрос заставил Лейтона заколебаться.

— Не знаю. Я принимаю ваши объяснения… о том, что ваш случай к этому происшествию не относится… но я не уверен, что директор со мной согласился бы. И не уверен, что ему следовало бы согласиться. Я на его месте хотел бы располагать всеми фактами, имеющими отношение к инциденту, прямое или косвенное.

— Сэр, — сказал Грей, — не может ли Эвелон сказать, откуда он взял травку?

— Когда он будет в состоянии отвечать на вопросы, то, без сомнения, скажет, но… — Стив Лейтон бросил взгляд на часы. — Сейчас мне уже некогда обсуждать все это. Я и так опоздал на урок. Зайду к вам в шесть вечера. Может быть, к тому времени подозрения с вас будут сняты.

— Будем надеяться, сэр, — сказал Пирсон, когда Лейтон чуть ли не бегом умчался. Он с ухмылкой глянул на Грея, однако ухмылка получилась вымученная.

У Паулы Дарби в это утро было «окно»: класс, в котором она должна была вести урок, писал экзаменационную работу по ее предмету, так что ей присутствовать там не полагалось. Однако не ассамблее она присутствовала и после ее окончания успела переговорить с Саймоном Фордом.

Разговор получился неудачный. Форд сказал:

— Дорогая, я был увлечен крикетом. Помню, Стив бормотал там о чем-то тебе и мне, это правда, но будь я проклят, если помню хоть слово. Матч был захватывающий. Он поглотил все мое внимание. И если ты хоть немного соображаешь, Паула, матч точно так же увлек и тебя.

— Однако надо же поставить Ройстоуна в известность. Если у нас в школе завелись делишки с наркотиками, то по отношению к нему просто нечестно…

— При чем тут честно-нечестно! Если ты собираешься соваться в чужие дела, то уж меня-то уволь, Паула. И пожалуйста, не упоминай моего имени. Я не желаю ввязываться в эту историю. И нет решительно никакой причины, по которой я бы должен был в нее ввязаться.

Форд повернулся и ушел. Обиженная его поведением, Паула отправилась на поиски Стива Лейтона, но нашла его, когда он был уже в классе, — через стеклянную дверь она увидела, что он ведет урок. Примирившись с необходимостью подождать, она пошла в одну из учительских, где всегда было можно рассчитывать на чашку кофе.

В этот час — первый час занятий после ассамблеи — комната была пуста: по расписанию «окна» приходились обычно на более позднее время дня. Паула была неспокойна. Она рассеянно полистала иллюстрированный журнал. Проглядела свои заметки для следующего урока. Подошла к окну — оно выходило на главный вход Колледж-хауса. И оказалась свидетельницей прибытия миссис Эвелон.

Серебристо-серый «роллс» мягко подкатил к подъезду, гравий едва слышно зашуршал под его колесами. Выскочил шофер в ливрее и открыл дверцу перед миссис Эвелон. Она выбиралась из машины медленно — за последние месяцы явно прибавив в весе — и с подчеркнутой важностью. На ней было чрезвычайно простое дорогое белое платье, красная соломенная шляпка, красные перчатки, туфли. Выглядела миссис Эвелон так, как будто собиралась на загородный пикник, и даже больше — готовилась открыть благотворительный праздник.

Вслед за ней из машины вылез кто-то еще. В первый миг Паула решила, что это сам мистер Эвелон, ради столь критического случая бросивший свои дела, которые в прошлом неизменно препятствовали ему посещать Корстон. Но тут она разглядела характерный черный чемоданчик, и сомнения отпали. Миссис Эвелон привезла своего личного доктора. Пауле стало жалко Хью Ройстоуна.

Прибытие миссис Эвелон заставило Паулу принять решение. Минуту-две спустя она покинула учительскую и прошла в приемную Фрэнсис Белл. Дверь директорского кабинета была прикрыта неплотно, и, входя в приемную, Паула отчетливо услышала звучный — почти оперный — голос миссис Эвелон.