Ненависть навсегда - Николай Александрович Масленников

– … как моя подружка, которая посчитала, что стеснительность – это ее комплекс. Она записалась на тренинги и начала читать какие-то психологические книжки про то, как правильно заводить знакомства.

– Такие книги популярны у мальчиков-подростков, – заметил Войнов Глеб.

– Я ей то же самое говорила! Ха-ха! Но ей было все равно. Она хотела побороть скромность, ведь прежде всего ей это нужно было для работы. И своего добилась! Где-то на второй месяц она свободно выступала на публике, не краснела, не запиналась. Когда все начало получаться, она перестала посещать тренинги, а спустя еще какое-то время перешла на другую должность, где начала работать с одними документами. И такими маленькими шажками она вновь вернулась к прежней версии себя: стеснительной и неспособной поддержать беседу в незнакомой компании.

Мари брякнула пустой кружкой и заложила прядь за ухо. Глеб предложил ей выпить еще.

– Я думаю, мне хватит. – Но глядя, как он наливает себе, Мари не удержалась: – Хотя ладно, давай немножко!

К девяти часам вечера она начала собираться домой.

Выйдя из служебного помещения, Мари предстала перед Глебом в новом свете. Прическа была все та же, но платье сделало из нее самую красивую девочку на свете.

Она подобрала пальто, а затем зашла за стойку, чтобы обняться с ним на прощание, как делала всегда. Но что-то в настоящую минуту было новое между ними. Точно было. Мари встала на цыпочки, протягивая руки, и Войнов Глеб прижался к ней. После рабочего дня волосы ее по-прежнему пахли свежестью. Она пользуется вкусным дорогим шампунем, подумал он, хотя привлекал другой аромат. У Мари был собственный запах, и он опьянял в разы сильнее. Куда сильнее выпивки. Глеб напряг руки и зарылся лицом в белокурые волосы. Щекой он чувствовал ее шею – теплую, нежную шею. Волосы шевелились под его дыханием. Кажется, он чуть не заплакал от мысли, какое счастье держит в руках.

Мари отодвинула его легким движением руки, заглядывая в лицо. Кажется, удивленно. Хотя нет, во взгляде у нее было написано слишком много, чтобы разобрать что-нибудь сейчас. Он слишком много выпил. Слишком много, чтобы контролировать себя.

В груди учащенно стучало, но стоило приблизиться к Мари, сердце будто остановилось совсем. Ее губы отдавали кислинкой после вишневого пива. При поцелуе она закрыла глаза, однако не проявляла по отношению к нему той же страсти и импульсивности. Глеб испугался, что чувства не взаимны, и хотел прекратить поцелуй, но Мари не остановилась. Она продолжала едва двигать губами. Именно в эту секунду явилось понимание: никто в жизни не целовал его так нежно.

Ощутив эту робкую девичью энергию, подчиниться ей было одно удовольствие.

– Ах, что я делаю?.. – оторвалась Мари, страстно выдохнув, и подняла голову, как бы на мгновение представляя происходящее трезвым взглядом. Но улыбка не сходила с лица, и Глеб притянул обратно. Как только он проявил свою силу, она разом утратила собственную.

После поцелуев в шею Мари не говорила ни слова, только постанывала. Золотая сережка сверкала, но милее всего переливался на свету белый, едва заметный пушок в районе скул. Она обхватила за шею и прижалась, когда он понес прочь от барной стойки. Локоны валились с одного бока на другой, легкие, как перья.

Дверь служебного помещения шандарахнула, Войнов Глеб сгреб бумаги, над которыми Мари работала весь день, усадил ее на стол. С каждой секундой Мари становилась все более жадной до чувств. Глеб залез в трусы и обнаружил, что она чрезвычайно мокрая. На секунду Мари будто воспротивилась, сжав ноги, но это было на секунду, ради кокетства. Перед некоторыми приемами, которыми владеют его пальцы, не устоит даже целомудренная дева. Под темно-зеленым платьем вздымалась грудь, Мари оперлась о стол, непроизвольно обнажая ключицы, и совсем скоро застонала так, точно крикнула.

Уже наступил интимный момент, как в пивную кто-то зашел. Это было слышно по колокольчикам. Выругавшись, Войнов Глеб пожалел, что не запер дверь. Возникла идея замереть и подождать, пока посетитель не уйдет. Но по испуганному лицу Мари он понял, что идея неподходящая. Засунув член под ремень штанов, дабы не торчал, Войнов Глеб вышел к стойке.

– Здравствуйте, можно литр Чешского, – попросил дед.

– Это все?

– И кружечку еще, пожалуйста. Выпью здесь.

– Нет, прошу прощения, мы закрываемся.

Не успел Глеб повернуть краник, в проходе мелькнула белая тень. Мари, не показывая лица, поправляя на ходу лямки платья, выбежала из Пивной Ямы.

Войнов Глеб протянул деду коричневую бутылку. После налил себе тоже. И задумчиво уставился на пальто, лежавшее на столешнице рядом с вымытыми, уже сухими кружками.

На следующий день на работу Мари не вышла. На второй тоже, объяснив Альберту Владимировичу, что простудилась.

Глава 40

Кожаный салон с ореховой отбивкой скрипел под задом.

– Александр, кофе есть?

– Да, Володя, держи, – водитель подал стаканчик, выкручивая руль второй рукой. – Вроде еще не остыл.

– Благодарю. – Кофе это, конечно, хорошо, но не совсем то, что нужно. Куда милее Жемчужному Володе пришелся бы крепкий сон. Плед и подушка как нельзя лучше бы скрасили время после восьмичасового школьного дня, но Володе дали только стаканчик, из которого поднимался аромат свежемолотых зерен. – Успеем к четырем или опять в пробках толкаться будем?

– Дороги пустые, на месте мы окажемся через двадцать минут, не более. – Водитель покосился в зеркало заднего вида. – Подремать не успеешь.

«Ха, какой наивный! Если я успеваю шесть допов за день, то и вздремнуть успею. Я сверхпродуктивный, времени у меня хватает на многое. Отец расписал все плоть до минут. Все, кроме перерыва»

– Как дела в школе, не обижают?

– Нет. – Володя хлебнул молочную пенку. – К сожалению. Было бы не так скучно.

– Это правда, – скромно улыбнулся водитель. – Но ничего, тебе немного терпеть осталось.

– Школу, может быть, и действительно немного, но потом начнется университет. Еще четыре года каторги, как минимум.

– А вот здесь ты неправ. Время, проведенное в университете, самое беззаботное во всей жизни. Как бы странно ни звучало, но пока учишься, у тебя ни проблем, ни обязанностей. Все начинается потом.

Хотелось бы верить, подумал Жемчужный Володя, хотелось бы. Из-под твердой деспотической руки он высвободится через четыре месяца, когда исполнится совершеннолетие. Тогда он будет свободен во всем, больше никто не сможет ограничить или читать морали, а если вдруг это произойдет, то Володя просто хлопнет дверью. Отец не сможет его удержать! Четыре месяца – что это по сравнению с тем, сколько он вынес?

Из-за размышлений Володя не успел вздремнуть. Он только закрыл глаза, когда водитель доложил:

– Мы на месте, Володя. Твой любимый МГУ.

За стеклом выделялось здание из белесого кирпича. Все бы ничего, но слово «любимый» подняло массу неприятных эмоций. Фасад здания прекрасный, спору нет, однако то, что происходит внутри