Молчать нельзя - Экхаут Ван

"Какое счастье!"- подумал Казимир и крепче прижал Анну к себе, прильнул к ней жарким долгим поцелуем. Теперь он был уверен, что рядом с ним настоящая, живая, любящая Анна, которая поможет ему забыть горе...

- Мой отец и мать умерли,- говорила она. - Но ты жив. Жива и наша любовь. У нас будет ребенок. Я хочу, чтобы он быстрее появился на свет. Пусть он будет символом веры в возрождение новой, свободной Польши...

- Мордерца!- не веря своим глазам, воскликнул пораженный Клатка. Мордерца!

- Здравствуй, Клатка!- радостно ответил Генек. Как я рад снова видеть твою противную рожу, дружище! Этим выродкам не удалось справиться со мной. Я удрал из их ада, и теперь у меня руки чешутся по настоящему делу.

- Мы думали, что они сцапали тебя там, в тюрьме. Ведь о тебе не было ни слуху ни духу. Так и думали, что ты расстрелян.

- Ну, а у вас чем тогда кончилось?

- Мы все удрали. Не хватало только тебя. Мы решили, что тебя схватили, когда ты прикрывал наш отход.

- Из тюрьмы я тоже удрал. Но попал прямо в пекло. Шкопы проводили облаву на евреев, сцапали и меня заодно. Я благоразумно промолчал, что зовусь Мордерцой. Они посадили нас в товарные вагоны и доставили в Освенцим.

- В Освенцим?- присвистнул Клатка. - И тебя отпустили оттуда?

Генек горько засмеялся.

- Оттуда они выпускают только через трубу, - ответил он. - Там я познакомился с отличными ребятами, и мы вместе сбежали.

- Там и вправду так страшно, как рассказывают?

- Да, там не санаторий,- он безрадостно засмеялся своей грустной шутке. В нем жила только ожесточенность и жажда мести. - Но они не разделались с Мордерцой, как ни старались. А как ребята?

- Убили Журавля, Футбола тоже. На их место пришли другие. Пойдем, посмотришь.

- А ты ничего не слышал о моих стариках?

- Нет,- быстро ответил Клатка, отворачиваясь от Генека. - Ведь они живут в Кольцах? Не думаешь ли ты, что у меня было время справляться о родственниках наших ребят?

- Ты лжешь,- сказал Генек.

Клатка не мог скрыть правду.

- О боже! Твоего отца расстреляли, а мать покончила с собой. Не ждал ты таких новостей, оказавшись на свободе...

- Ничего!- ответил Мордерца. - На моих глазах умерло так много хороших людей. Теперь я буду еще злее, узнав о судьбе родителей. Скорее в бой. Я хочу, чтобы шкопы почувствовали на своей шкуре, что Мордерца опять здесь.

Известие о смерти родителей на самом деле не привело Генека в отчаяние. В нем, кажется, умерли все человеческие чувства в ту ночь, когда его заставили сжигать трупы. Он мог вытерпеть все, но только не массовое уничтожение беззащитных людей.

Генек был воплощением ненависти.

- Немцы стали чертовски осторожны,- рассказывал Клатка. - Сейчас почти невозможно схватить патрульную группу или напасть на изолированный пост. Вот, например, склад боеприпасов и продовольствия в Баборув раньше охраняли двадцать человек, а теперь четыреста...

- Четыреста шкопов! Не плохо для начала,- оживился Генек. - Четыреста проклятых дохлых фрицев вполне подходят, чтобы отпраздновать мое возвращение. Я охотно искупаюсь в их крови, Клатка.

- Ты с ума сошел, Мордерца! Ведь нас только сорок.

- Я видел гибель тысяч поляков,- проговорил сурово Генек. - Я видел, как умирали тысячи русских, тысячи евреев, тысячи людей разных национальностей. Знаешь ли ты, как беззащитных пленников бьют до смерти свинцовыми дубинками? Как их топчут сапогами? Убивают выстрелом в затылок? Ты не видел, как их душат в специальных газовых камерах. Знаешь ли ты, как пахнут сожженные трупы? Этого запаха я не забуду до конца своей жизни, Клатка! Я видел, как уничтожают настоящих патриотов. Их вешают, топят, обливают водой на морозе. Нет такой страшной смерти, которой бы я не видел. И в этом аду я держался только одной мыслью, Клатка. Одной мечтой, что я жесточайшим образом отомщу за все. Я должен драться, Клатка!

- Черт подери! - воскликнул взволнованный Клатка, глядя в худое озлобленное лицо Генека, глаза которого сверкали от гнева. - Я посоветуюсь с ребятами. Ведь ты их вызволил из тюрьмы. Они, конечно, не запляшут от радости, идя на смерть. Эти четыреста немцев - не зеленые новобранцы. Они побывали в России и знают, почем фунт лиха.

- Но они не знают Мордерцу,- возразил Генек. Мы должны ускорить смерть этих шкопов! Нескольких возьмем живыми. В Освенциме я кое-чему научился и найду четыреста различных способов, чтобы уничтожить четыре сотни мерзавцев. Веди меня к ребятам, Клатка, и за дело...

- Януш!- обрадовался Росада. - Наконец-то!

Он вышел из-за дерева, где выставлял караул. Несколько человек стояли поодаль, молча наблюдая, как Росада тряс руку Янушу.

- Мы уже стали опасаться, что побег не удался. Все говорят, что бежать из Освенцима невозможно.

- Где Геня?- перебил Януш. . - Она недалеко от нашего лагеря. И малыш там. Вот радости-то будет!

- Отведи меня к ним,- умоляюще попросил Януш.

- Мы должны были уйти со старого места. Шкопы пришли в ярость, когда мы пустили под откос их эшелон с солдатами. Ты бы видел, как они разлетелись в клочья на несколько километров. Мы отошли глубже в лес, поставив вокруг минное заграждение. Мины мы стянули у нацистов. Здесь мы в безопасности...

Януш должен был пожать руки всем товарищам. Он не знал их и не старался запомнить клички, которые называл Росада. Партизаны смотрели на него, как на выходпа с того света. Видно, он так ужасно выглядел.

- Пошли,- заторопился он.

Три часа пути давали себя знать. Януш понял, как он ослабел, несмотря на то, что в Освенциме, будучи писарем блока, питался лучше других. Пот лил с него градом, сердце стучало с перебоями, подступало к самому горлу. Но он нетерпеливо подгонял других, упрашивая идти быстрее. Он только тогда поверит в свободу, когда обнимет худыми руками свое выстраданное счастье.

- Мы дадим тебе отдохнуть несколько дней,- сказал Росада. - Ты заслужил этот отдых. Восстановишь силы около жены. Тебя тогда кто схватил? Циммерман? Он очень изощрялся? Представляю! Мы должны благодарить тебя за молчание. Знаем, тебе было нелегко. Но и Циммерман попал к нам в руки. Мы задержали его в собственной машине, прострелив шины. Когда его вешали, он орал как резаный. Дьявол забрал его поганую душу... Что-то я еще хотел сказать? задумался Росада. - Да, мы для вас приготовили уютное гнездышко...

- Пойдемте быстрее,- торопил Януш.

- У тебя отличная жена, Януш. Мне пришлось пригрозить ребятам плетью, чтобы они отстали от нее. Я бы и сам не отказался побыть несколько дней на твоем месте. Отдохнешь немного и приступай к своему делу. Сотням подпольщиков нужны документы. Тысячи евреев томятся до сих пор в гетто. Без хороших свидетельств об арийском происхождении они пропадут. Шкопы начали "очищать" гетто. Людей тысячами отправляют в Майданек, Треблинку и Бжезинку, где их уничтожают. Ты знаешь об этом?

- Знаю ли я?!- горько усмехнулся Януш, невольно вздрогнув от страшных воспоминании. - Я не смогу сразу же приступить к делу, Росада. Сначала я должен написать подробный отчет о том, что я видел в Освенциме. Об этом должны знать повсюду - в Англии, в России, в Америке. И в самой Германии. Немцам должно быть известно, какие чудовищные преступления совершают от их имени извращенные садисты, кровожадные нацистские псы... Далеко еще?

- Ты устал?

- Нет! Просто не хватает терпения, черт возьми! Пойми меня...

- Последние дни она очень печалилась, твоя жена. Она была уверена, что ты придешь после первого мая, а теперь уже июнь. Она живет с мальчуганом в уединенной лесной сторожке. Я решил, что так лучше. Ты ведь знаешь, какими бывают мужчины, месяцами живущие в лесах. То-то. Вот она сейчас удивится! Уже совсем рядом...

Показался ветхий деревянный домик с покосившейся крышей и резным крыльцом. "Словно сказочный теремок,- подумал Януш. - Не во сне ли я?" Он хотел вздохнуть полной грудью, но дыхания не было. Ему хотелось бежать, но он не мог сделать ни шага. Сердце билось в груди, как пойманная птица.

- Мне кажется, что мое присутствие в доме будет излишним,- донесся до него как бы издалека веселый голос Росады. - На несколько дней я забуду о твоем существовании.

Януш медленно пошел к дому. Ему хотелось кричать от радости, но в горле застрял комок. В маленьких окнах отражался лес. Все дышало таким миром и покоем, что ему хотелось плакать. Он представил Геню в постели с маленьким ребенком у груди. Молящуюся Геню, которую он тогда не понимал. Прекрасную чистую Геню, рядом с которой он чувствовал себя вдвойне грязным. Но тогда в нем было больше человечности, чем сейчас. Тогда он еще многого не видел, не нюхал запаха сжигаемых трупов. Тогда он лишь внешне выглядел безобразно. А теперь... Сможет ли чистая, нежная Геня любить грязного освенцимского узника, каким он стал?

Ноги сами привели его к двери, дрожащие пальцы вцепились в ржавую дверную ручку,

И вот он шагнул в полумрак бедного жилища. В углу на полу ребенок играл со шкуркой кролика. А за круглым столом, подперев голову руками, сидела женщина. Его жена!