Срочно, секретно... - Валериан Скворцов

Был жаркий день. Весь город вымер, оставив только таких бедолаг, как я, изнемогать в тени тентов многочисленных кафе. Я сидел, полурасплавившись, за столиком, тянул кислое итальянское вино и тупо смотрел через площадь на старинный фонтан. Минуты текли, прошло несколько часов.

Тони не пришел. Усталый и разбитый, я притащился в маленький отель, где снимал скромный номер. Когда подошел к стойке, портье вместе с ключом протянул мне серый конверт. Я разорвал его в своем номере, и на стол выпала фотография. В глаза бросилась грубо намалеванная черным фломастером рамка, и я увидел в ней лицо Тони. Я никогда не считал себя трусом, но тут все во мне содрогнулось.

Шандор, мне стало страшно! Нет, страшно не то слово — холодный, какой-то ползучий ужас охватил все мое существо. Я метался по номеру, физически стараясь найти хоть какое-то укрытие. Меня одолело полнейшее безразличие к собственной судьбе, ко всему на свете, моя воля была парализована.

Я ждал, но ничего не происходило. Белое солнце все так же каждое утро залезало на небосклон, и до боли в глазах голубое небо все так же висело над лазурной гладью моря. Бесцельно бродил по городу, бездумно сидел на террасах кафе в ожидании очереди из автомата, говорил с людьми, плохо понимая о чем. Но ничего не происходило, никто не обращал на меня внимания, я никому не был нужен. Шаг за шагом, недоверчиво и постепенно ко мне возвращалась жизнь. Я начал замечать, что происходит вокруг. Наконец окончательно понял, что меня всего лишь предупредили, и тогда неимоверная, ни с чем не сравнимая радость обуяла меня — мне разрешили жить!

В Штаты я не вернулся. Какая-то грань пролегла между мной и этой страной, убившей Тони, хотя он, как потом стало ясно, и умер на итальянской земле...

В Палермо я больше никогда не был. А интерес к мафии остался и со временем возрос. — Майкл раскрыл папку и стал листать. — Главные доходы мафии — это наркотики. Смотрите, резкий рост потребления героина и соответствующий рост смертных случаев в Европе. Всего за год в ФРГ погибло от наркотиков 623 человека, в Италии — 129, даже в Швейцарии 102 смерти. Цифры впечатляют!

— Надеюсь, мне удастся когда-нибудь прочесть это в ваших статьях?

— Я тоже надеюсь. Только статистика, казалось бы, простая подборка сухих цифр, иногда читается лучше всякого детектива. Единственно что требуется, так это немножко воображения. Вы просто возьмите и вдумайтесь в цифры: шестьсот двадцать три человека, наверняка молодых, предпочли спрятаться от жизни, всадив себе в тело шприц, а потом ушли совсем... Шестьсот двадцать три несостоявшиеся жизни в одной только стране!

Но Шандор уже не слушал. Мысленно он пытался увязать между собой события последних дней, выстроить факты в логически завершенную цепочку.

— Послушайте, Майкл, а что, если мы кое-что сопоставим. Только что перед вашим приходом я звонил своему коллеге в МАПРС. Знаете... — Шандор помедлил. — Человек, вместо которого я полетел инспектировать этот фармацентр, погиб в автомобильной катастрофе.

— Погиб? — приподнялся из кресла журналист.

— В тот день, когда мы летели в Париж... Виновник аварии скрылся.

— Это уже почерк...

— Но это не все. Вы помните нашу встречу в аэропорту? Вы подошли, когда меня пригласили к телефону.

— Вас этот разговор очень расстроил, и это было видно со стороны, — припомнил Майкл.

— Еще бы! Мне вежливо предложили отказаться от поездки и предупредили, что отсюда я могу и не вернуться. На этом фоне ваш рассказ о неизвестных источниках богатства «Мед-Инко» звучит совсем иначе.

— Да... — Журналист взял стакан, но тут же отставил его в сторону.

— И все же не могу понять, при чем здесь телекс? Похоже, своим появлением он вызвал цепочку событий. Но почему?

Майкл пожал плечами.

— Многовато совпадений. Правда, пока нам лично ничто не...

Майкл замолчал на полуслове, и они оба, почувствовав легкое движение воздуха, обернулись. Дверь номера приоткрылась, чья-то рука, скользнув по стене, щелкнула выключателем, и комната погрузилась в темноту. Они увидели, как на фоне освещенной полосы коридора легкая тень скользнула в номер и тут же растворилась. Дверь закрылась, в замке повернулся ключ.

Незнакомец появился так внезапно, что Варга и Майкл растерялись, не зная, что предпринять, но глуховатый с хрипотцой голос приказал:

— Отойдите от окна! Быстро! Они могут стрелять!

Убедившись, что его приказ выполнен, незнакомец рухнул в кресло.

— Устал, — сказал он, будто оправдываясь, — пришлось долго ждать. — И добавил как бы невзначай: — Это я послал вам телекс...

— Вы?! — удивился Шандор. — Кто вы?..

— Я... — повернул голову незнакомец. Отраженный свет луны упал на его лицо, и Шандор разглядел, что мужчина немолод, худ, с костистым, туго обтянутым кожей лицом. — Легче объяснить, кем я был, чем кто я есть. А вы знаете, — вдруг оживившись, продолжал он, будто с кем-то споря, — может быть, в основе моего поступка действительно лежит элементарный эгоизм, тщеславие или, скажем, просто желание, чтобы помнили. Как вы думаете, ведь в этом, в сущности, нет ничего плохого? Впрочем, какое это сейчас имеет значение! Мы с вами встретились, и впереди у меня по крайней мере час, а может, и полтора. Думаю, они сразу догадаются, что я здесь, но ворваться не решатся, даже если и заметили. Я буду курить и рассказывать, а вы слушайте.

— ...Тогда был конец лета. Деревья стояли еще зеленые, но в воздухе уже пахло осенью, и вода в реке изменила свой цвет, стала скучной и неприятной. Небо навалилось на город серой массой, было трудно дышать... Не знаю, зачем я все это вам говорю, наверное, соскучился по живым людям. Что ж, пусть это будет последним желанием приговоренного к смерти...

Он взял вторую сигарету, закурил.

— Господи, какой аромат, какое блаженство! — Выпустив клуб дыма, он тут же жадно затянулся. — Ну ладно... Так вот, то лето было странным, особенно для меня. Когда оно кончилось, наступила пустота. У меня всегда так в жизни: если подламывается одна колонна, то рушится весь дом целиком, до последнего кирпичика. Я не мог понять, что происходит. Неуверенность и беспокойство овладели мною тем летом. Я нервничал, и моя жизнь, до этого отлаженная и гладкая, вдруг сломалась.

Сначала умер отец, потом ушла жена, и все это на фоне неприятностей на работе. Старые надежды исчезли, и я как будто завис в пустом белом пространстве и никак не мог сдвинуться с места. Ничто не держало меня больше, тонкие ниточки связей с людьми продолжали рваться, и, как перекати-поле, я ждал лишь порыва ветра, чтобы сорваться с места. И этот порыв пришел. Я встретил одного человека... короче, мне предложили уехать из моей страны. Куда, зачем, от кого — эти вопросы не вставали в моей бедной, уставшей голове. Бежать, чтобы двигаться, чтобы только не стоять на месте!

По прошествии многих лет и многих бед я кое-что понял. Понял, что, когда невмоготу, надо держаться своих, если хотите, быть со своим народом, пусть это громко звучит. Единственно, что нельзя никогда делать, так это бежать.

Через некоторое время тот человек, мой друг... она вернулась, и это было еще одно предательство. Она звала меня с собой, уговаривала, убеждала, даже умоляла, но к тому времени я уже слишком много наговорил. А что делать, и ей и мне надо было есть?! Я жил как в угаре, меня показывали публике как зверя, и я что-то кричал им, чего-то требовал, писал... Сейчас, когда мои часы сочтены, я несравненно более спокоен.

А потом, как это и бывает, все разом про меня забыли. Я отслужил свой век, и как нечто разового пользования меня элементарно вышвырнули на свалку. Замелькали города, где ты никого не знаешь, потянулась вереница стран, куда тебя не хотели пускать. Менялись названия улиц, менялся цвет мундиров, но оловянный взгляд полицейского за столом оставался тем же. И все тот же вопрос: «Что вы намереваетесь делать, если вам разрешат въезд в страну?» И каждый раз хотелось крикнуть: «Жить! Я просто хочу жить!»

Но я молчал — человек без гражданства не имеет права повышать голос. Наконец я попал в Марсель. Я не стремился в этот город, а слово «наконец» означает лишь то, что там мне немного повезло. Меня подобрали, как подбирают на улице бездомного щенка. Из жалости. Мой хозяин содержал маленькую аптечку на углу двух улиц неподалеку от порта. Восемь часов в день я готовил незамысловатые лекарства — я ведь по профессии фармацевт, — зато остальное время грелся на солнышке у ласкового моря. Что еще человеку надо?

Но счастье мое продолжалось недолго. Однажды к Анатолю, так звали хозяина аптеки, пришел клиент и долго со мной разговаривал, расспрашивал о том о сем, кто я, откуда и кого знаю. А через день в аптеку явился полицейский и без обиняков посоветовал убираться, и не только из города, но и из Франции. Убираться... но куда?

Я был на грани самоубийства, у меня не было сил жить. Тогда Анатоль и посоветовал мне поговорить с тем клиентом, что приходил в аптеку за день до полицейского. Он давно его знал и был уверен, что тот может помочь. Конечно, я понимал, что все разыгрывается по заранее написанному сценарию и я просто кому-то понадобился, но что оставалось делать? Мы встретились, а ночью меня уже везли в закрытом фургоне куда-то в сторону от моего любимого моря. Я ничего не чувствовал, ничего не хотел, ни о чем не думал...