Малая земля - Георгий Соколов

— Полундра! — грозно зарычал он, вонзая штык в ближайшего фашиста.

— Полундра! — словно эхо, прокатилось по окопу.

А станковый пулемет в руках Березского не умолкал. «Лишь бы больше положить фашистов, лишь бы больше! Не допустить!» — одна эта мысль сейчас была у него. Неожиданно кончилась лента, новую не было времени вставить. Какое-то мгновение Березский стоял в оцепенении. Что делать? И тут у него вырвалось из самой души:

— Коммунисты, вперед! — и бросился врукопашную.

Но мало воинов осталось в роте. Казалось, вот-вот их одолеют враги. Неоткуда ждать помощи.

И вдруг где-то позади раздалось мощное:

— Полундра!

4

В узкой балке лежали раненые. Их серые, землистые лица, истерзанные пулями и осколками гимнастерки почернели от запекшейся крови.

Лейтенант Кривошеин, которого сюда принесли без сознания, открыл глаза, осмотрелся, потом резко приподнялся и, морщась от боли, раздраженно спросил:

— Почему меня сюда принесли без моего разрешения?

Санинструктор Аня Корнева, белокурая, с испачканными кровью руками, плачущим голосом выкрикнула:

— Да хоть вы-то лежите спокойно… Видите, сколько у меня работы.

Рядом с Кривошеиным сидел боец Ишутин с забинтованной головой. Лицо его словно окаменело, глаза были прикрыты.

— Вас принес Васильев. Вы были без памяти, — сказал он, не открывая глаз.

— Он здесь?

— Ушел в роту. Больше вы с ним не увидитесь.

— Почему?

— Окопы заняты фашистами.

Лейтенант умолк. Значит, третья рота дралась без него.

— Безобразие! — вырвалось у него.

Ишутин приоткрыл глаза и сказал:

— Вы не чепляйте Аню, она и так в расстроенных чувствах. Врача убило, одна она.

Крики гитлеровцев слышались все ближе и ближе. Аня тревожно прислушивалась к гулу боя, и сердце ее сжималось от тревоги за судьбу раненых. Вторая рота находилась в двухстах метрах, не больше. Если враг сомнет роту, то через несколько минут фашисты будут здесь. И тогда…

Она увидела, как Ишутин, опираясь на автомат, встал и, покачиваясь, пошел.

— Куда? — остановила его Аня.

Он блеснул на нее глазами.

— Надо помочь ребятам. Что я тут?… Перебинтовала — и ладно.

Аня оглянулась. Еще несколько бойцов поднялись, держа в руках оружие. Она не стала их задерживать — она знала, что происходит в душе каждого из них. Только Соломину сказала:

— И вы… Ведь у вас одна рука перебита.

Тот попробовал улыбнуться.

— Ничего, Анечка. Гранаты бросают одной рукой, а не двумя. А чеку зубами выдерну.

Кривошеин, широко открыв глаза, смотрел на происходящее. Вот они, настоящие советские воины! Ему стало досадно, что у него ранены ноги, и он не может пройти и шага. Так он и пролежит здесь, пока его не отправят в медсанбат, а потом в госпиталь. А может, наскочат фашисты?

— Аня, — с тревогой спросил он, — где мой автомат?

Он положил его на груди и успокоенно подумал: «Пусть только сунутся».

Крики гитлеровцев раздались совсем близко — в расположении второй роты. Стрельба почти затихла, лишь дробно стучал станковый пулемет.

— Эх! — прошептал с горечью Кривошеин.

Он оглядел тяжелораненых, и у него вдруг мелькнула мысль. Он закричал:

— Поможем нашим! Будем кричать: «Полундра!» Аня, подтяни нас повыше, на скат балки!

Спустя минуту из балки раздался грозный морской клич «полундра». Он прозвучал как мощный раскат грома, громко и уверенно, вселяя в ослабевших в неравном бою советских воинов новые силы, заставляя дрожать врага. Кто-кто, а уж гитлеровцы знают, что значит «полундра», на собственной шкуре испытали они удары «полосатых чертей», «черных смертей», «трижды коммунистов» — так именовали они моряков, а позже — всех, кто защищал Малую землю.

Поджав колени, сидела Аня среди раненых и вместе с ними кричала. Напротив нее лежал раненый азербайджанец Ибрагимов и по-смешному кричал: «Полундер! Полундер!» У бойца Демидова изо рта сбегала на подбородок тоненькая струйка крови, но и он кричал, тяжело вздымая грудь. Боец Невоструев стоял на корточках и басом грозно хрипел: «Полундра!» Некоторые добавляли при этом отборные соленые словечки — это уже по адресу своей раны, когда становилось невтерпеж от боли.

5

В балку прибежал связной от капитана Березского и в изумлении остановился. Рота отбила атаку. Но капитан был недоволен. Это хорошо, что кто-то поддержал их боевым кличем, вселил бодрость в горстку бойцов, но, черт возьми! Подоспей этот резерв, можно было бы перейти в контратаку и уничтожить массу гитлеровцев. Капитан был уверен в том, что «полундра» кричали бойцы резерва, который ему подбросил генерал. Но почему они и сейчас, когда атака врага отбита, не подходят?

— В балках, что ли, заблудились, — окончательно рассердился Березский и послал связного привести резерв в батальон.

Связной остолбенело смотрел на раненых.

— Так это вы кричали? — удивленно спросил он.

Боец Невоструев нетерпеливо крикнул на него:

— Чего рот раззявил! Говори, как там дела?

— Дела в порядке, отбились, — сказал связной, садясь на землю.

Он был страшно утомлен, и самочувствие его было не лучше чем у раненого.

— Помогла, выходит, наша «полундра»! — возбужденно воскликнул лейтенант. Он тяжело опрокинулся на спину и уже тихо сказал: — Аня, дай воды…

Когда связной доложил Березскому, кто кричал, тот ничего не сказал. Только дрогнувшие скулы выдали его волнение. Он спустился в землянку, где лежал раненый радист, и связался по рации с генералом.

Говорили они условным языком. Генерал поблагодарил за стойкость. Березский доложил обстановку и попросил помощи.

— Держись до вечера, — распорядился генерал.

Капитан вздохнул и вышел из землянки. Легко сказать, «держись». У него всего двадцать семь солдат и два командира взвода. Артиллеристы поддерживают слабо. Да и откуда взяться снарядам? Немецкие подводные лодки и катера блокировали Малую землю с моря. В его распоряжении кусочек земли уже шириной в двести метров. Блиндажи и окопы разворочены снарядами и бомбами. Слева за холмом, где была первая рота, теперь немцы. Правда, с участка третьей роты гитлеровцы почему-то отошли. Но оборонять этот участок некому. Посланный туда связной доложил, что там находится только девять раненых бойцов. Подкрепление, конечно, до вечера не прибудет. Как он мог забыть, что днем по Малой земле нельзя пройти, фашисты наблюдают за ней отовсюду — с Сахарной головки, с трехэтажной школы в Станичке, с кладбища…