Миллион открытых дверей - Джон Барнс

Вернувшись к своему креслу, я обнаружил, что по другую сторону от меня села Маргарет. Аймерик о чем-то разговорился со своим соседом слева, поэтому я уселся в кресло и с некоторой неохотой приготовился к тому, что буду проявлять учтивость в общении с этой простушкой.

На мой взгляд, Маргарет осталась бы простушкой в любом месте, где бы она ни жила. Даже пышные аквитанские юбки не скрыли бы ее полноты, никакой лиф не замаскировал бы ее слишком широкие плечи и маленькие плоские груди, никакая прическа не исправила бы грубых черт лица.

Но уж в бесполом каледонском одеянии она выглядела поистине ужасающе. Короткая стрижка только усиливала бледность ее лоснящегося лица, облегающий пуловер подчеркивал обвислость груди и живота, а из-за ботинок до колена и мешковатых штанов еще виднее было, какие у нее жирные бедра и ягодицы. В Новой Аквитании ей, пожалуй, стоило бы стать лесничим, или поступить на работу в одну из бригад по освоению необитаемых планет системы Арктура, или заняться кругосветными парусными гонками — чем угодно, лишь бы постоянно находиться подальше от людей. А здесь она, похоже, пользовалась определенной популярностью.

Но как бы она ни выглядела, я не имел никакого права вести себя с ней невежливо.

— Тебе нравится представление? — осведомился я.

Она едва заметно улыбнулась.

— Боюсь, я слишком возбуждена. Все несовершенное меня смущает, а из-за всего, что получается хорошо, мне хочется вскакивать и хлопать в ладоши. А… а у вас вот так каждый вечер? Я хотела спросить, в Новой Аквитании много таких концертов?

Решив сохранять вежливость, я отказался от того ответа, который вертелся у меня на языке, и ответил уклончиво:

— Да, там у нас много концертов, много жанров искусства и…

Договаривать я не стал. Решил понадеяться на то, что Маргарет не станет делать из моих слов далеко идущих выводов. Но когда я обвел глазами зал, я заметил, что все зрители напряженно, взволнованно ждут следующего номера программы, а не переглядываются и не переговариваются по поводу услышанного в первом отделении, как вели бы себя зрители в любом театре в Нупето. Против воли у меня вырвалось:

— Откровенно говоря, я не уверен в том, что мы так же ценим искусство, как вы. Когда всего так много, это не вызывает такого волнения… и потом, мы совершенно аполитичны, и поэтому у нас не бушуют такие страсти.

Похоже, она восприняла мои слова как комплимент. Может быть, так оно и было. Она мне определенно нравилась, несмотря на то что не была красавицей. И мне было приятно, что сказанное мною ее порадовало. На миг мы оба смутились — так бывает, когда зарождается дружба. А потом — видимо, ища, что бы еще сказать, Маргарет проговорила:

— Валери очень волнуется.

— Не стоит. Она наверняка станет гвоздем программы. Но насколько я понимаю, ей впервые предстоит выступить перед живой аудиторией — по крайней мере перед такой, реакцию которой она услышит сама.

— Да, но тем более она от очень многого отказывается.

— Отказывается?

— А вы не знаете? Ну конечно, откуда же вам знать. Решение о том, кто будет соревноваться за получение наград, основывается на среднем балле за последние девятнадцать публичных выступлений и конкурсов. И поскольку компьютеры это выступление оценят очень плохо…

— Господи! Она же все потеряет!

— Что ж… Она, похоже, хочет именно таких выступлений. Она говорит: пока будут продаваться билеты на ее выступления, она готова непрестанно приносить людям удовольствие. Ну а если нет — работа есть всегда, вы же понимаете — мы не варвары какие-нибудь.

Я промолчал. Такая чудесная девушка, и притом — по-настоящему талантливая, могла докатиться до чистки конюшен и мытья посуды только из-за того, что считала себе более хорошей музыкантшей, чем машина… В голове у меня начало складываться новое письмо Маркабру.

Маргарет погладила мою руку и сказала:

— Она сама так решила, понимаете? Это не вы ее подбили, ничего такого. Не стоит так переживать.

От ответа меня избавило то, что свет в зале погас. На сцену поднялся Торвальд. Тот же голос из дальних рядов окликнул его:

— Что, спугнул я тебя в прошлый раз, а?

— Пол, ты все дело портишь.

Мы с Маргарет дружно прыснули — оказывается, и в прошлый раз Торвальда со сцены согнал Пол.

— Но он был прав, — прошептала Маргарет. — Непременно нужно давать людям время передохнуть, пообщаться. Нельзя все делать по часам…

— Ты нынче ведешь себя совсем по-аквитански, — пошутил я и сразу понял, что сделал это зря. Маргарет покраснела, как до нее краснела Валери. Видимо, она восприняла мою шутку как попытку пофлиртовать с ней. Жестоко флиртовать с той, которая тебя совершенно не интересует. Я решил, что с Маргарет нужно вести себя поосторожнее, потому что действительно хотел бы с ней дружить.

Как рассказать о ней Маркабру? Торвальда и Пола я мог бы назвать энергичными jovents, Валери — donzelha, но как быть с Маргарет?

Тут мне в голову пришло истинно аквитанское решение.

Я решил, что писать о Маргарет ничего не буду, но если Маркабру ее когда-нибудь увидит лично или будет смотреть на ее фотографию и выскажется о ней критически, я тут же вызову его на поединок atz fis prim — до первой смерти.

Жизнь дома была намного проще.

Торвальд представил Валери. На его взгляд, ее выступление должно было стать самым шокирующим номером программы, поэтому он старался подготовить публику соответствующим образом и подчеркнул:

— Эта новая — новая для нас — техника импровизации предусматривает свободу и силу выразительности. Вы услышите такую музыку, какой прежде никогда не слышали. Но нам кажется, что эта музыка существовала всегда, просто Валери ее озвучивает.

Он еще довольно долго распространялся в таком духе, и если бы я не знал заранее, что мне предстоит услышать, он бы окончательно убедил меня в том, что сейчас публике будут представлены образчики музыкальной антропологии.

Валери приветствовали более сдержанно, чем Анну и Тэни.

— Это по инерции, после тех скучающих выступлений, — шепнула мне Маргарет. Я энергично кивнул.

Валери явно решила воздействовать на публику постепенно. Она начала с нескольких старых шотландских, аргентинских и техасских баллад. Странно — в переводе на терстадский они звучали удивительно похоже. Между песнями она говорила немного — как правило, только сообщала, из какой страны баллада и какого века. Единственным необычным выбором с ее стороны была, пожалуй, песня «Diego Diablo», древняя баллада Лиги Южного Полушария, родившаяся в годы сразу же после Побоища. Текст этой песни был просто пропитан ненавистью латиноамериканцев к Объединенной Азии.