Оловянная принцесса - Филип Пулман

— Послушайте, а не найдется ли в ваших карманах, — осведомился Густав у капрала, — палочки колбасы? Только представьте: кусок колбасы с кусочками жира в нем, похожими на жемчужную россыпь! А если она еще и хорошенько поперчена…

— Ну, это не для меня, — перебил его Карл. — Мне бы какой-нибудь пирожок или яблочный штрудель, политый сахарной глазурью, пересыпанный корицей, и чтобы сверху пенились взбитые сливки…

— Фу, тошнотища, — сказал другой студент. — Мне мяса подавай! Сейчас бы гуляш из копченой оленины, порезанной на крупные ломти — с лучком, перцем и паприкой, как готовят во «Флорестане», да полить это все сметаной, да закусить пельменями…

— Ерунда, — отозвался кто-то еще. — Лучше хлеба ничего не бывает. Теплый такой хлебушек, только что из печи. Надламываешь корочку, а от нее идет пар, да ко рту подносишь…

— Хватит, надоели, — прервала их Аделаида. — Одними словами сыт не будешь, от них только есть больше хочется. Кстати, город должен быть совсем рядом, не больше двух-трех километров. Как только откроются пекарни, мы пошлем кого-нибудь купить хлеба и прочей снеди. А пока…

Но Аделаиде было не суждено закончить фразу. На опушке леса, там, где кончался подъем, она заметила какое-то движение. Джим, студенты и капрал увидели выражение ее лица и обернулись. Потом поднялись и встали рядом, плечом к плечу. Аделаида тоже поднялась и взяла в руки древко флага. Бекки, закутанная в одеяло, всем сердцем желала только одного — стоять вместе со всеми (она попыталась подняться, но не смогла) и защищать флаг от серых немецких мундиров. Но она не могла даже пошевелиться. Солдаты с винтовками наперевес один за другим выходили из-за деревьев, неторопливо приближаясь по снежному полю.

Глава девятнадцатая

Призраки

Первая снежинка упала на ресницы Бекки. Она моргнула, чтобы смахнуть ее, но почти тут же появились новые. Уже совсем рассвело, и густые хлопья снега казались темными на фоне неба, а солдаты на опушке — человек сто или больше — походили на призраков в кружащемся месиве белых перьев, словно кто-то разодрал миллион подушек.

Бекки почудилось, что она спит и видит сон. Этот заснеженный черно-белый мир изменялся и смещался, и силуэты из других миров проходили сквозь него, становились видимыми и снова исчезали. Это было то самое место, где сражался Вальтер фон Эштен, и вот он опять явился, презрев века и времена, — гигантская фигура, окруженная верными рыцарями в пернатых шлемах. Бекки смотрела на них без удивления, счастливая и гордая тем, что они вернулись и пришли им на помощь. Это была целая армия, все новые фигуры появлялись между упавших стен, возникая из сумятицы снега; Джим с остальными тоже заметил их и теперь оглядывался в замешательстве.

Сердце Бекки колотилось о ребра, как молот; она видела, как предводитель призраков подъехал к Аделаиде, и в тот же миг Джим выскочил ему навстречу с пистолетом в руке и загородил королеву.

— Да это англичанин! — пророкотал низкий насмешливый голос, который не мог принадлежать ни одному привидению, — голос Отто фон Шварцберга.

Бекки отчаянно заморгала, чтобы стряхнуть снег с ресниц и яснее видеть, что происходит; ей показалось, что Аделаида протянула руку, а гигант спешился и почтительно ее поцеловал.

— Здравствуй, кузен! — сказала Аделаида. — Я думала, ты уехал в свою Африку стрелять в львов.

— О, здесь есть развлечение получше! Я слышал про твой фокус с флагом — славная шутка, украсть его прямо у них из-под носа! И куда ты могла с ним заявиться, кроме как в Вендельштайн?

— Откуда ты все это знаешь?

— Один твой преданный слуга рассказал мне, — ответил Отто и отступил в сторону.

За ним стоял человек, посеревший от усталости и боли, но по-прежнему прямой и подтянутый, — граф Тальгау.

Аделаида посмотрела на него в упор. Граф опустил глаза, встал на колени и снял свой черный кивер, подставив седые волосы густо летящему снегу.

— Ваше величество, — глухо сказал он, — я виноват. Я предал вас, и я предал свою страну. Не могу выразить, как мне стыдно. Вы… вы великодушней меня. Вы доверялись своему сердцу, и поступали верно, а я совершил страшную ошибку. Но я не предам вас снова, клянусь. Поверьте мне, ваше величество, и я буду сражаться на вашей стороне, пока не упаду замертво. Каждая капля моей крови, каждая секунда моей жизни — ваши. Я умоляю вас простить меня в последний раз и позволить мне служить вам…

Его голос задрожал и замолк. Аделаида шагнула вперед и протянула старику свою руку. Он с пылом поцеловал ее.

— Конечно, я прощаю вас. Теперь вставайте и делайте все, что вам скажет мистер Тейлор.

— Так вы генерал? — добродушно осведомился Отто у Джима и, увидев золотую звезду на зеленой ленте, добавил: — Мои поздравления, барон!

— Спасибо, граф. Вы пришли сюда говорить или драться? — спросил Джим.

— Драться. Поговорим позже, за завтраком. Сколько у вас человек?

— Шестеро. На всех — одна винтовка и шесть пистолетов. Когда у нас кончатся патроны, мы будем отбиваться камнями.

Отто огляделся. Бекки, глядя на него со стороны, с того места, где она сидела, прислонившись к стене, все еще не верила своим глазам. Его образ в беспрерывном мерцании летящего снега раздваивался между тринадцатым веком и девятнадцатым, между Вальтером фон Эштеном и Отто фон Шварцбергом.

— Итак, барон, — сказал он и повернулся, — поскольку вы главнокомандующий, предлагаю вам дюжину мужчин, вооруженных винтовками, а также себя и свой арбалет. Сколько у вас пуль?

— Всего шесть.

— Тогда возьмите вот это.

Отто вытащил меч из ножен и протянул его рукоятью к Джиму, который принял меч и отсалютовал графу по всей форме, прежде чем заткнуть его за пояс.

— Согласен. Поговорим, когда дело дойдет до завтрака, — сказал Джим.

И тут Бекки увидела, как Джим превращается в полководца. Он будто родился для этого: так решительно расставлял Джим людей по руинам, пряча одного там, приказывая двоим другим ждать в резерве здесь, размещая основную силу в центре, у низкой стены перед флагом. Отто стоял рядом и наблюдал, одобрительно кивая.

Наконец он спросил:

— А королева?

— Я остаюсь с флагом, — ответила Аделаида.

— Тогда пригибай ниже голову, кузина. Но девчушке необходимо укрыться в башне.

Бекки была чересчур слаба, чтобы сопротивляться: девчушка, ну и ладно… Граф Отто поднял ее, как ребенка, и отнес в безопасное место за грудой камней у двери.

— Не стрелять, пока я не скомандую! — приказал Джим.

И это было последнее, что ясно запомнила Бекки. Далее следовало мгновение абсолютной тишины, в котором снег метался и кружился в тысячах разных направлений так плотно, что казалось, снега больше, чем воздуха, и даже самые близкие фигуры были смутными, как призраки.

Затем последовал звук, словно в саду зимним вечером подожгли шутиху и ее взрыв услышал ребенок, сидящий в теплом доме, за занавешенным окном. Выстрел, приглушенный бессчетными пушинками снега, казался совсем нестрашным. Последовал еще выстрел и еще один, как маленькие взрывы хлопушек: выстрел, тишина, выстрел; они звучали безобидно, как будто их цель была всего лишь рассыпать горсть разноцветных конфетти.

Но каждый выстрел выпускал пулю, а каждая пуля мчалась, обгоняя звук, словно сокол, слетевший с руки охотника. Пули рассекали воздух и оставляли за собой невидимые шлейфы огня, которые долго рассеивались, хаотично отбрасывая снежинки по сторонам, в то время как сами пули разбивались о камень или врезались в холодную почву вдали.

Бекки оцепенело наблюдала эти как бы детали разбитой мозаики. Картина была раньше, и она еще сложится позже, потом; но сейчас целой картины не существовало.

Она видела, как стрелок, одетый по-охотничьи во все зеленое, спотыкаясь, подскочил к разрушенной стене, встал на колени и прицелился в кого-то сквозь снежную круговерть.

Она услышала жалобный вой пули и звук, с которым та врезалась в камень.

Она увидела, как две фигуры тяжело ступают по снегу, доходящему до колен, помогая себе винтовками, словно посохами или костылями, а полы их длинных пальто запутываются у них в ногах.

Она увидела, как древний флаг развернулся, подхваченный ветерком, и как Аделаида смотрит вверх, на него, словно ребенок, гордящийся своим отцом.

Она услышала звон мечей, удары стали об сталь, чье-то громкое хаканье перед ударом, лязг металла, полумычание-полувскрик и снова лязг, звон и резкий выдох.

Она увидела пернатые шлемы, закрытые забралами лица, вставшую на дыбы лошадь, подковы, колотящие по воздуху.

Она увидела руку, которая сжалась в кулак, напряглась — и распалась безвольно, превратившись просто в раскрытую ладонь, наполнившуюся за минуту белыми снежинками, как монетками, брошенными нищему. Сперва они таяли, но потом все больше и больше снега наваливало сверху, и хлопья засыпали ладонь, пока не остались видны только пальцы, потом кончики пальцев, потом четыре тени, потом совсем ничего.