Роман и повести - Сергей Баруздин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Туда! — крикнул нам с Вадей оказавшийся рядом младший лейтенант Заикин. — Быстро наверх!
Он бросился вперед в подъезд, мы — за ним.
На площадке второго этажа Заикин распахнул дверь квартиры, а нам приказал:
— Выше! На третий! Я сам!
Дверь квартиры на третьем этаже была приоткрыта. За дверью слышался грохот и автоматные очереди.
— Тише! Только тихо! — Я остановил Вадю. — И не пыхти!
Вадя дышал как паровоз:
— Я не пыхчу… Но понимаешь…
— Замолчи!
В темной квартире продолжали стрелять. И среди выстрелов — голос, женский, почти истеричный: «Что-то!» или «Отто! Отто!» Я не успел разобрать, ибо услышал шаги на лестнице — это бежал Заикин.
— Давай! — Я крикнул и схватил Вадю за рукав шинели, толкнув ногой дверь. В квартире было темно, хоть глаз выколи, и я уткнулся дулом автомата во что-то живое, теплое и услышал женский визг и крик, когда Вадя выстрелил из карабина слева от меня в открытую дверь.
— От-то! Майн готт, От-то! — закричала полная, грудастая женщина, с которой я столкнулся в темном коридоре, и бросилась в комнату — более светлую от распахнутого окна.
— Я убил его. Кажется, убил, — виновато бормотал Вадя, вставая с пола.
Он раньше оказался в комнате, где у окна лежал цивильный немец в пижаме и рядом — автомат и разбросанные на подоконнике и на полу диски.
Влетел Заикин с фонариком и пистолетом в руках:
— Что? Ну? — Он оттолкнул кричавшую женщину, посветил на убитого — старичок, седенький, заметил я, — потом на нас.
— Это я его убил, — повторил Вадя. — Но он стрелял, товарищ младший лейтенант! Понимаете ли…
— Подожди! — перебил его Заикин и тут же крикнул ревущей женщине: — Да заткнитесь же вы!
Женщина, испуганно всхлипывая, забилась в угол.
Комбат перевернул тело убитого, потом осветил фонариком комнату, — судя по всему, что-то обнаружил, — и опять вернулся к трупу старичка:
— Смотрите, а ведь это генерал. Вот на фотографии и здесь — одно лицо. Надо было живьем его брать, ребята, живьем!
Вадя оправдывался:
— Он же стрелял, товарищ младший лейтенант… И темно. Разве узнаешь, что генерал. И в пижаме…
— Ну, скажу вам, ребятки! Вот она — заграница! Уж если есть заграница, то здесь!
Володя, конечно, прав. Хоть и неприятен он мне сейчас и голоса его я не переношу, он прав. Гарта, курорт Гарта — очаровательное место.
Очаровательное! Во-первых, здесь не местность, а пейзаж. Во-вторых, тут не дома и даже не виллы, а — замки. В-третьих, в этих местах не только мы, а и солидный современный историк не найдет ни одного признака войны. В-четвертых…
В общем, что говорить в-четвертых, поскольку все это или сон, или просто мы прибыли в Гарту по недоразумению. То, что мы узнаем на месте («Дрезден в восемнадцати километрах», «Знаменитая галерея, знаете, так там»), лишь еще больше растравляло Вадю:
— Война! Дрезденская галерея! Эта Гарта! Сказка! Чудеса!
Вадя и так обалдел после истории с генералом. И хоть генерал оказался не ахти какой знаменитый — железнодорожный, и то в отставке, — Вадю все поздравляли, шутили над ним, а Вадя все принимал всерьез и был страшно горд.
— Я ведь сразу, как мы вошли с ним в квартиру, почувствовал, — без конца рассказывал Вадя. — Не может быть, чтобы простой житель и с автоматом… А тут еще жена его закричала… Я в комнату… Вижу, стреляет… А сам старенький такой — прямо мирный старичок… Я карабин — и в него… Темно, но все же попал… Младший лейтенант Заикин говорит: прямо в грудь, через спину прошло… Потом младший лейтенант посветил фонариком… Говорит, генерал…
Красота Гарты красотой, но сейчас всем хотелось спать. Хотелось всем, и все хитрили: ведь кому-то заступать на дежурство. Но мелкие страстишки действительно мелки, да и как их проявишь!
Мы заступили в наряд: Вадя — у штаба дивизиона, я («Черт возьми, это превосходно!») патрулировал у наших («у наших!» — назло их бывшим высокопоставленным владельцам!) замков. Вокруг горы и освещаемые фарами машин дороги, а в небе звезды и луна — холодно-реальная, безмятежная, выше нас всех стоящая.
— Спокойной ночи, товарищ младший лейтенант!
— Будь здоров!
— Спокойной ночи, товарищ лейтенант!
— Ладно. Смотри тут. А кто тебя сменяет?
Я называю кто.
— А ты чего хромаешь?
Я, верно, немного прихрамывал вот уже с месяц. В ноге что-то покалывало, иногда ее сводило, но я старался не замечать этого. Может, после того ранения в Польше? Осколки?
— Да я не хромаю…
— Ну, будь!..
И тут почему-то я начинаю думать совсем не о том — о ней. Я хочу ее видеть, хочу быть вместе…
Я не знал одного — где она? В Ризе? Наверно, там уже союзники, но не те, которых мы с ней видели, а другие. Впрочем, видимо, как раз «те» — настоящие наши союзники. А другие, которые придут, — в этом еще надо разобраться. «Те» были наши, поскольку по-настоящему хлебнули всего и оказались живы-здоровы благодаря нашим — нашим пехотинцам, саперам, артиллеристам, танкистам… Другие — это второй фронт, а уж коль скоро он становится поводом для анекдотов, это не лучший признак.
Но странное дело — и говоря, и думая о «тех», никак не можешь уберечь себя от мысли: «А почему так? «Они», освобожденные из лагерей военнопленных и даже из концлагерей, сохранили человеческий вид, а как другие, наши? В Освенциме? И не только в нем. Под Фридляндом, в Ламсдорфе, и не только там? Они — мы только что видели это в Ризе — сразу же надели военную форму и ждали прихода своих, а наши, свои, лежали на нарах, и мы выносили их, нечеловекоподобных, на свет, и они умирали, не осилив радости освобождения. Умирали, получив еду. Умирали, увидев свет. Умирали, поняв, что все страшное кончилось».
Тут, не успел я еще решить для себя что-то определенное, ясное, началась дикая стрельба. Ружейная. Автоматная. Пистолетная. Взлетали в звездное небо трассирующие пули и ракеты — желтые, красные, зеленые. Каждая, имеющая свой глубокий военный смысл, — но почему их так много и все сразу?
Наши выскакивали на улицу, спрашивали о том, что случилось, и я пока ничего не мог им ответить. Выскакивали офицеры и солдаты. Выскакивали одетые и полуодетые. Выскакивали в одном нижнем. Но с оружием в руках.
А Гарта вокруг неистовствовала. И не только стреляла, а и кричала — дико, восторженно орала сотнями голосов:
— Капитуляция! Капитуляция! Капитуляция!
Я слышал теперь явственно, точно, но еще не верил, хотя и отвечал нашим последним, опоздавшим:
— Кажется, капитуляция…
Наши тоже начинали палить в воздух.
— Товарищ лейтенант! Неужели? — окликнул я оказавшегося рядом Соколова.
— Да, да… — говорил он. — Кажется, всё теперь… Конец!
А стрельба, и ракеты, и дикие выкрики — все сливалось вокруг в какой-то радостно-сумасшедший рев-грохот.
— Ты чего стоишь как сыч? — Володя бросился ко мне, обнял, приподнял. — Победа, ребятки, победа!
Подбежал Вадя:
— Неужели? Ведь это!.. А тебя не сменили?
Кажется, сменить меня в этой суматохе забыли. Вадя уже свободен, а я еще на посту.
Вся Гарта бесновалась. Палила в воздух. Плясала. Откуда-то появились гармошки, баяны, аккордеоны. Солдаты постарше, не чета нам, плакали:
— Дожили!.. Дожили!..
Офицеры перемешались с солдатами, солдаты — с офицерами. Не разберешь, где начальство, где подчиненные.
Вдали слышны звуки духового оркестра. Странные, неточные звуки, вразнобой наигрывающие мелодию знакомой песни:
Белоруссия родная!Украина золотая!Ваше счастье молодоеМы стальными штыками оградим!..
Оркестр с толпой солдат двигался по улице. Звуки музыки слышались всё громче. Вот они уже где-то рядом.
Я смотрел в даль улицы. Оркестр — три солдата: две трубы и барабан, — величественно шел по мостовой, обрастая толпой. Гремела только музыка, а я уже бормотал про себя слова:
Ваше счастье молодоеМы стальными штыками оградим!..
Странно, но надоевшая до чертиков в Гороховецких лагерях песня звучала сейчас совсем по-иному.
В шуме и сутолоке я услышал свою фамилию. Видно, вспомнили, идут сменять.
Я поднял над голвой автомат, махнул:
— Я здесь!
— Смотри, кто! Смотри!
Ко мне протиснулся Володя. А за ним — старший лейтенант Буньков и Макака.
— Вроде опоздали мы с Петровым… Ну, поздравляю! — Буньков неожиданно трижды расцеловал меня. — А лейтенант где? Соколов?
— Только что тут был…
— Ты иди! Я тебе на смену, — сказал Володя. — Забыл!
Мы пошли вместе с Буньковым и Макакой, не слыша друг друга, с трудом пробиваясь через толпы солдат.
— Мы вас вторые сутки догоняем, — шепнул мне на ухо Макака.
— Я сейчас поищу его. Может, он здесь, — пообещал я Бунькову, когда мы наконец-то добрались до дома, где разместился наш взвод. — Подождите минуту…
